Баловни судьбы

Немного погодя Улла и Торстен вышли на балкон.
Улла облокотилась на перила, он гладил ее плечи. Платье соскользнуло вниз... но тут картина скрылась из поля зрения, и Майя видела только глаза Яна.
Потом Ян захотел ее поцеловать. Она ощутила на губах его ищущий рот, приоткрыла губы и ответила на поцелуй. И почувствовала, что слабеет, но не протестовала, потому что это было и приятно и волнующе.
— Пойдем, — шепнул он и взял ее за руку.
Она позволила ему увести себя и вскоре уже лежала на кровати. Ян лег рядом.
Он оперся на локоть, и она услышала, как стучит его сердце.
Он осторожно придвинулся к ней.
Она вскинула руки, обняла его за шею и притянула к себе. Они целовались, а его руки скользили по ее телу.
Это было прекрасно.
Платье сбилось. По телу пробегала дрожь...
И вдруг ей стало плохо. Комок подступил к горлу. Она сглотнула слюну, но комок не проходил, ее даже затошнило.
Что я делаю! — думала она.
Он заметил перемену в ней и с удивлением спросил:
— Что такое?
Майя лежала вся обмякшая, слезы текли ручьем.
— Извини, — сказала она слабым голосом.
Она отвернулась. Ей невыносима была мысль о том, что он увидит ее плачущей.
— Ты... что?
Пальцы Яна нежно ласкали ее кожу.
И тут Майя не выдержала. Рывком подтянула колени и села.
Комната ходила у нее перед глазами.
Она встала, и все вокруг поплыло.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Да... да... отпусти меня...
— Но какого черта!..
Почему он так разозлился?
— Ты что, больная, старая перечница?
— Нет! — выкрикнула она, одергивая платье, и опрометью бросилась из комнаты.
Схватив с журнального столика сумочку, не видя Уллы и Торстена, она накинула плащ и дернула дверь, но та не поддалась, пришлось отпирать замок. Наконец дверь распахнулась, она пулей вылетела на лестницу, вниз по ступенькам, и вот она уже на тротуаре.
Все ли она захватила?
Сумочка... плащ... да... нет!
Она не удержалась и фыркнула.
Смех сквозь слезы.
Трусики остались у него на кровати.
Она услышала, как распахнулось окно.
— Майя!
Она посмотрела вверх. Из окна высунулась Улла.
— Майя! — крикнула она. — Подожди... постой! Что случилось? Майя! Вернись!
Тут она побежала. Домой.
И снова хлынули слезы. Потоком.
46
Патрульная машина затормозила так резко, что завизжали покрышки. Свет мигалки плясал по стенам домов. Распахивались окна, выглядывали люди, слышались голоса. Полицейские выскочили из машины и подбежали к распростертому на асфальте телу.
— Ну как?
— Он в сознании?
Заплывшие глаза уставились на полицейских.
— Кто-то на меня набросился... и избил... — пробормотал человек распухшими губами.
Лицо было в синяках, рот и нос в крови.
— Я... я возвращался домой... и вдруг кто-то сзади навалился и стал меня бить...
— Кто же, черт возьми, позвонил в полицию?
— Моя жена... Она стояла у окна и все видела...
Один из полицейских обернулся и посмотрел на женщину в окне. На руках у нее был ребенок.
Полицейский подошел ближе, запрокинул голову.
— Вы видели, кто это сделал?
— Нет... То есть видела, что кто-то набросился на него, но не разглядела, кто это был.
— А подробнее?
— Он был на собрании, и я как раз ждала его домой, поэтому стояла у окна и смотрела. Я видела, как он поставил машину и вдруг кто-то накинулся на него и стал бить и пинать ногами.
— Но вы не видели, кто это был?
— Нет.
— Один или больше?
— Только один... мне показалось... По-моему, немолодой. Но как следует я, конечно, не могла разглядеть,
— А «скорую» вы вызвали?
— Ему так плохо? — спросила она дрожащим от сдерживаемых слез голосом.
— Лучше перестраховаться... Я вызову по рации.
47
Субботнее утро. Майя сидела в кухне, уставившись прямо перед собой.
Радио было включено. Исполнялась «Май уэй». Пел Деннис Уивер.
 
На столе стояла бутылка вина. Майя с отвращением посмотрела на нее, тем не менее взяла стакан, осушила его и налила снова...
Пепельница была полна окурков, от нее скверно пахло.
Майя сжала зубы, чувствуя, что по щекам расползается краска.
Она выругалась и взглянула в окно,
Господи, какая же все-таки глупость и... пошлость.
Она надеялась, что хоть Улла не позвонит. У нее не было ни малейшего желания разговаривать на эту тему. Ни с кем. И меньше всего с Уллой.
Всю ночь она не сомкнула глаз. Крутилась и ворочалась с боку на бок. Это уже после того, как вышла из туалета и почистила зубы, чтобы избавиться от вкуса рвоты. Лежала, и маялась, и думала, какая она дура.
Только бы больше никогда его не видеть. Не встретиться в городе. Когда-нибудь, случайно.
Она посмотрела на часы и вздохнула.
Скрипнула входная дверь. Она вздрогнула, встала, убрала бутылку в шкаф, взялась за стакан и тут увидела Енса.
— Привет, — улыбнулась она. — Я слышала, как ты пришел.
— Когда мы будем есть?
— Когда приедет папа...
— Ты еще не начинала готовить.
— Сейчас начну...
— А когда он приедет?
— Поезд приходит около одиннадцати, так что часов в двенадцать сядем за стол.
Он посмотрел на нее, и надо же, чтобы именно в этот момент, направляясь к мойке, она покачнулась.
— Ты опять пила? Уже третий день я прихожу домой и застаю тебя навеселе, — сказал он. — А что было с тобой сегодня ночью? Почему ты вернулась так поздно?
— Я не пьяная, — заявила она излишне резко. — И тебе совершенно незачем лезть в дела, которые тебя не касаются...
— Это опять он?
— Кто? — вздрогнула она.
— Ханс, кто же еще! Твой муж. Поссорилась с ним?
— Мы не ссоримся.
— Чем же вы занимаетесь? Или это называется любовью?
— Как мы могли ссориться? Он же уехал.
Енс фыркнул, повернулся на каблуке и ушел к себе в комнату.
— Ты вечером будешь дома? — спросила она.
— Нет...
— А куда ты идешь?
— В кино.
— С Сив?
— М-м...
— Завтра она придет к нам?
— Нет. Почему она должна прийти?
— Ну... например, ради дня твоего рождения... — улыбнулась Майя.
— Подумаешь... велика важность.
— Значит, не придет?
— Нет.
— Но ты все-таки будешь дома?
— А что, будет семейное торжество?
— Может, пригласишь Сив?
— Нет.
Майя вздохнула.
Склонившись над мойкой, она зажмурилась.
Голова кружилась.
А скоро приедет Ханс.
И вечером они останутся одни...
Господи боже...
Вдруг он что-нибудь заметит?
— Ну и что? — сказала она вполголоса и чуть не подпрыгнула, когда в комнате Енса загрохотала поп-музыка.
Она зажмурилась еще крепче.
Музыка, точно злобная тварь, гудела у нее в голове, причиняя боль. Казалось, череп набит колючим стеклянным волокном.
Она думала о Енсе.
Ханс однажды сказал ей:
«Слишком ты к нему снисходительна. Позволяешь мальчишке делать все что заблагорассудится. И он становится нахальным. Можно подумать, тебя мучит совесть из-за того, что ты развелась и вышла за меня».
Это была очередная размолвка. Перебранка.
«Сразу видно, что ты ему не родной отец, — отпарировала она. — Ты с ним слишком строг, а иногда просто груб. В воспитательных целях, да?»
Ханс тогда побагровел весь, даже заикаться стал. Интересно, слышал ли Енс этот разговор.
Скорее всего, слышал.
Поп-музыка продолжала терзать ее.
— Да прекрати же! — взмолилась она. — Иди лучше помоги мне почистить картошку.
— Чего-о?
«Ты не должна быть так снисходительна к Енсу, — внушала ей Улла. — Не давай ему пользоваться твоим мягким характером. Я понимаю, ты пытаешься таким образом наладить с ним контакт... Но он же становится взрослым, а взрослые дети неизбежно от нас отдаляются».