Баловни судьбы

Отец мальчика разговаривал с Элгом у входных дверей. Он был очень худ, держался светски церемонно, употреблял высокопарные слова и выражения. Вскоре Элгу стало ясно, что перед ним святоша.
— ...Мальчик рос, окруженный любовью. Но пути господни неисповедимы... Так непредвиденно... Такой тяжкий удар для нас... жалких смертных... осознать...
— Где он провел позапрошлую ночь?
Это отцу не было известно.
— Что же, он мог бегать, где хотел? А вы даже не интересовались?
— Он часто оставался ночевать у кого-нибудь из приятелей.
— А что это за приятели?
— Ну, кое-кого из них я видел мельком. А имена... Всех не упомнишь...
— Но с кем он чаще общался?
— В основном со сверстниками, живущими по соседству, так мне кажется...
— В Нюхеме?
— Совершенно верно.
— Но с кем же все-таки? Хоть одно имя можете припомнить?
— Вероятно, моей супруге лучше известно...
Элг вздохнул и покачал головой. Ему хотелось громко кричать, но он удовольствовался тем, что оставил достойного родителя в покое и прошел в ординаторскую. Там сидел Валентин Карлссон, невероятно рыжий на фоне белых стен.
— Ну как? — спросил Карлссон.
— Безнадежно. Я не добился от папаши ни единого разумного слова. Он совсем не от мира сего. А ты что узнал?
— Я разговаривал с доктором Мубергом. — Карлссон кивнул на молодого врача за письменным столом.
Элг протянул руку.
— Элг, — представился он.
— Муберг. Острое алкогольное отравление. Едва не умер. Такой молоденький. И столько спирта. Удивительно, что остался жив.
— Он выживет?
— Судя по всему, да. Но обещать что-нибудь наверняка не могу. Хотя сам я не сомневаюсь.
— Долго еще он будет без сознания?
— Трудно сказать. Вообще-то должен вот-вот прийти в себя. Вы, конечно, хотели бы его допросить.
— Было бы желательно.
— А что он натворил?
— Если бы мы знали! — в один голос сказали Элг и Карлссон.
— Не знаете?
— Только догадываемся, — сказал Элг.
Он потеребил свои белые волосы и закурил сигарету. Пепельницы он не обнаружил и не знал, куда бросить обгорелую спичку.
— Здесь можно курить? — спросил он.
— Конечно. Сам я, правда, не курю: не положено в служебное время. Жую табак.
— Да ну? Вот это здорово, — просиял Валентин.
Он вытащил табакерку и угостил врача. Тот поблагодарил и взял щепоть.
Элг смотрел в потолок и думал, уж не сходит ли он с ума.
Врач был не менее рыж, чем его коллега. Неужели все рыжие жуют табак? Да нет, спохватился он. Жена у меня тоже ведь рыжая, а она не жует табак. Все-таки утешение.
27
Работник городской санитарной службы Петтерссон объезжал Нюхем, забирая мусор из мусоросборников. Собственно говоря, работа не такая уж грязная: вытащить полный мешок, поднять его на прицеп, а на его место поставить новый.
Но в тот день не все шло гладко. Два крафтовых мешка лопнули, и ему пришлось руками подбирать дурно пахнущее содержимое. В одном мешке оказалось битое стекло, и он порезал руку.
Настроение у Петтерссона испортилось. Что за народ! Неужели так трудно выбрасывать мусор поаккуратнее. Особенно не любил он тех, кто швыряет в мусоропровод бутылки.
Открыв очередной мусоросборник, он подсунул колышек, чтобы дверь не захлопнулась, слегка пригнулся и шагнул в тесное помещение.
На него пахнуло смрадом. Петтерссон поморщился, взглянул на мешок для мусора и оцепенел. Потом часто заморгал, не веря своим глазам, челюсть у него отвисла, он с трудом сглотнул слюну. И долго стоял не шевелясь.
Когда столбняк прошел, Петтерссон со стоном бросился прочь, через подвал, вверх по лестнице, через дверь. На улицу! И скорее к телефону.
— Он очнулся, — сообщила сиделка.
— Я понимаю, вам нужно с ним поговорить, но... — сказал врач.
— Мы недолго, — заверил его Элг.
— Ладно, недолго можно, — разрешил врач.
— С глазу на глаз, — предупредил Карлссон.
Еркер очнулся. Слабый и отрешенный, не сознавая, где он находится. Но когда взгляд мальчика упал на родителей, веки у него дрогнули. Он отвернулся к стене. Было ли ему стыдно перед ними или они были ему неприятны, он демонстративно повернулся к ним спиной.
 
Врач и родители покинули палату. Элг встал в ногах кровати, Карлссон прислонился к стене у окна. Еркер оглядел их недоумевающим взглядом. Он казался совсем маленьким.
Элг откашлялся и потер подбородок.
— Ну что, парень, — сказал он. — Наделал делов...
Еркер моргнул.
— Будет лучше, если ты расскажешь нам, что произошло...
— А что произошло?
— Расскажи, как вы ограбили квартиру...
Глаза мальчика наполнились слезами, он замотал головой.
— Несчастный случай, да? — подсказал Карлссон.
— Ага. — Мальчик начал всхлипывать. — Но это не я... Это те, другие.
Валл поглаживал себя по лысоватой макушке, словно хотел привести в порядок волосы, которым положено там расти.
У Маттиассона был непривычно отсутствующий вид. Лицо его было бледно.
Петтерссон стоял тут же.
Они смотрели. И видели ноги, торчащие из мешка.
— Вот... вот... вот... — твердил Петтерссон, не в силах произнести что-нибудь членораздельное.
— Да, — вздохнул Валл и подошел к мешку.
— Берись, — предложил он Маттиассону.
Они сдвинули мешок, и женщина выпала...
Теперь она лежала на цементном полу. Малорослая, худощавая. Человеческие останки, обломок жизни, которая не имела особой ценности для кого-нибудь, кроме нее самой и ее семьи. И всех тех, кто по утрам доставал из почтового ящика свежие газеты. И всех тех, кто жил в убранных ею помещениях гостиницы.
— На голове есть следы удара, — заметил Валл.
— И кровь, — содрогнулся Маттиассон.
Ее тело станет предметом тщательного медицинского обследования. Подвергнется вскрытию. Но причины смерти можно прочесть на ее лице, на ее голове. Не надо быть патологоанатомом, чтобы сказать, что ее убили.
Возможно, некоторые раны нанесены ударом ноги по голове. Но с таким же успехом они могли появиться вследствие падения в мусоросборник.
— Да, — сказал Еркер. — Мы взломали дверь. В той квартире. А когда рылись в ящиках и шкафах, услышали, как кто-то поднимается по лестнице. Услышали, как в почтовом ящике зашуршала газета, и вдруг... дверь приотворилась.
Он зажмурился — видно, воспоминание было мучительное.
— Потом мы увидели лицо... Она заглянула в щель... и... кто-то схватил огромную, тяжеленную пепельницу, которая там стояла... и бросил ей в лицо...
Мальчик крепко зажмурился. Он видел, как это лицо словно разлетелось на куски, как женщина стала опускаться на пол и, наконец, вытянулась на пороге.
Неуверенно приблизились они к Эльсе, посмотрели и попятились, увидев, что она мертва.
— Что теперь делать?!
— Как ты мог?
— Что ты натворил?!
— Господи, что я наделал!
— Что же было дальше? — спросил Элг.
Еркер открыл глаза и посмотрел на него сквозь завесу слез.
— Я заревел, — сказал он жалобно, снова чувствуя, как сердце гулко бьется о ребра. Ему казалось, он слышит и биение чужих сердец.
— Она же мертвая! — сказал он.
— Тс-с! Еще услышат!
— Что же мы наделали!
— Надо сматываться.
— Но мы не можем оставить ее здесь.
— Что же нам с ней делать?
— И что же вы сделали? — спросил Карлссон. Он подошел к кровати и смотрел на мальчика.
— Мы... мы подняли ее, отнесли к мусоропроводу, открыли люк...
— И засунули ее туда?
— Да, — сказал Еркер, глядя на белокурого полицейского, в глазах которого ему почудилось участие. — Мы стояли возле люка и слышали, как она проскользнула вниз и как упала там, внизу... в мешок...