Баловни судьбы

Эрик Асп стоял и смотрел на спящих дочек. Гертруда лежала, свернувшись клубочком. Только головенка торчала из-под простыни. Но контуры тела отчетливо вырисовывались под тонкой тканью. Эва спала на боку, вытянувшись и засунув в рот большой палец. Никак ее не отучить от дурной привычки. Днем она его больше не сосет — только когда устанет, или рассердится, или обидится. Но спит непременно с пальцем во рту.
И они отступились, убедившись, что донимать ее бесполезно. Со временем сама перестанет.
Детская комната выходила на запад и сильно разогрелась от вечернего солнца. Здесь было просто жарко, хотя Эрик целый час проветривал, прежде чем уложить девочек.
Он стоял и смотрел на них. Лицо его было мрачно, губы озабоченно сжаты.
Проводив Стефана Элга, он не вернулся на работу. Посидел еще на балконе, потом принял душ, переоделся и поехал к теще и девочкам. Теще он рассказал, что случилось, Девочкам объяснил, что маме пришлось уехать куда-то далеко.
— Ты что там делаешь? — спросила теща.
Он вздрогнул.
— Ничего. Сейчас приду.
Когда он в одиночестве сидел на балконе и потом вошел и комнату, он вдруг с удивительной остротой ощутил тишину и пустоту. Была в этом какая-то окончательность, бесповоротность. Казалось, дух Эльсы был здесь, в квартире. Он был во всем: в мебели, в подушках, ковриках, цветах на столе, в этой опрятности и нарядности, в занавесках, фарфоровой посуде.
Асп чувствовал, что Эльса уже никогда не вернется домой. От этого в груди у него словно образовалась яма, и в ней крутились, и скрипели, и царапались мелкие острые камешки, причиняя ему боль. Будто какое-то злобное существо навалилось на него и не отпускает ни на минуту. Злобное существо, в котором воплотилась угрожающе молчаливая, напряженно безмолвная пустота. Казалось, даже пахло пустотой. В последних лучах солнца, которые проникали через окно другой комнаты и падали на пол, упираясь остриями в плитки паркета, кружились пылинки. От спертого воздуха как будто тоже пахло пустотой.
— Ты бы открыл дверь на балкон, пока ездил за нами, вот бы и проветрилось, — сказала теща.
Потом они поужинали. И вот теперь девочки спят.
Он пошел к теще.
Она мыла в кухне посуду.
Асп вздохнул.
Она взглянула на него.
Он на нее.
Седая, полноватая, спина немножко сгорбленная, кожа в морщинах. Ей было семьдесят лет. Но лицо у нее было приветливое и излучало бесконечную доброту. А еще жила в ней какая-то гордость, и эта гордость проглядывала в чертах лица и в блеске глаз.
— Как по-твоему, что произошло? — спросил Эрик, хотя спрашивал уже раз двадцать.
— Не знаю, — ответила теща. — Время покажет...
— «Время покажет»!.. Нельзя же сидеть и ждать до бесконечности.
— Не было ли... не было ли чего между вами? Ну... обиды?
Он покачал головой.
— Нет. Мы никогда не ссорились. Ты же знаешь, почти никогда.
— Знаю. Но ведь невольно думаешь, какие могли быть причины, чтобы человек исчез. Может, вы все-таки повздорили и она обиделась...
— Нет. Ничего такого не было.
— И у тебя не было других женщин?
Асп даже вздрогнул.
— Нет, — сказал он твердо. — Никогда у меня никого не было, и тебе это известно.
— Наверняка никогда не знаешь.
— Прекрасно ты все знаешь.
— Да, пожалуй...
— Что-то с ней случилось...
— Не надо предполагать худшее. Мы должны молить бога...
— Вот уж чем делу не поможешь. Если с ней случилась беда, тогда никакой бог не сможет вернуть ее мне, черт бы его побрал!
— Не богохульствуй.
— Да, это я зря, — вздохнул Эрик и опустил взгляд.
Теща вытерла руки и подошла к нему. И тут с ним что-то случилось. Он попытался вздохнуть, но воздух застрял в горле, и из глаз полились слезы, тихие и горькие. Слезы бежали по темным, обожженным солнцем щекам, точно капли дождя по шершавой стене. Он даже вроде стал меньше ростом. Не в силах сдержаться, он судорожно вцепился в тещу, прижался к ней, склонил голову к ней на плечо, а слезы текли и текли.
— Что же со мной будет? — всхлипывал он. — И с девочками. Со всеми нами...
 
— Ну, полно, полно, — успокаивала его теща и гладила по волосам.
— Ты только подумай, что, если она никогда не вернется? Как я объясню это дочкам? И кто о них позаботится, если не будет Эльсы?
— Днем-то они со мной...
— Да, конечно...
— Все уладится, вот увидишь... Она вернется... Она снова вернется домой...
— Если бы только знать... если бы хоть что-нибудь знать...
Видел бы он взгляд тещи в тот момент, он прочел бы в ее глазах страх и ужас. Но она сумела сдержать подступавшие слезы.
21
Енс лежал на кровати, вытянувшись на спине, и смотрел в потолок. Над кроватью горела лампа. На животе у него лежал развернутый свежий номер «Лектюр». Но он глядел в потолок.
У него болел глаз. Болели кисти рук. Он набрал в грудь воздуху и с силой выдохнул.
Потом перевел взгляд на окно и, поколебавшись, сел. Газета соскользнула на пол. Он встал и подошел к окну.
Распахнул раму и высунулся наружу.
Потом подошел к письменному столу, выдвинул ящик, достал сигарету из шкатулки для игральных карт, закурил и долго стоял, всматриваясь в дом напротив.
Взгляд его скользил вверх по стене, от окна к окну. Ему хотелось заглянуть внутрь, в комнаты. Вон там женщина, она раздевается. Енс застыл, напряженно вглядываясь. Глаза его расширились, он глубоко затянулся сигаретой.
Но женщина исчезла из виду, а минуту спустя вспыхнул свет в ванной.
Он сделал последнюю затяжку, щелчком отбросил сигарету и, высунувшись из окна, проследил, как она приземлилась.
Тогда он вернулся к кровати, нагнулся, поднял с полу газету, раскрыл на середине, где были выставлены на всеобщее обозрение человеческие телеса, и затрепетал, впившись взглядом в обнаженную «фею недели».
Потом положил газету на ночной столик, разделся, натянул пижамные брюки. Увидев свою тень на стене, сделал несколько боксирующих движений. Спинные мышцы давали себя знать. Он поморщился, открыл дверь и пошел в ванную. В ванной он оглядел себя в зеркале, потрогал пальцем опухший глаз.
Черные волосы до плеч. Пора помыть. Прыщи и следы от прыщей. Острый взгляд небольших глаз. Нос с горбинкой. Худая шея.
Он почистил зубы и отправился спать, пожелав спокойной ночи родителям, сидевшим у телевизора.
У себя в комнате он лег в постель и стал просматривать газету. Но не мог сосредоточиться. Мысли вертелись вокруг происшествия в гараже. Гнев и злоба душили его.
Зарычав от злости, он снова взялся за газету. Развернул на середине и стал не спеша, со смаком изучать груди девицы, ее бедра, лоно...
Потом сложил газету, погасил лампу, повернулся на бок и уставился в темноту. Впрочем, не так уж было и темно. Можно различить очертания предметов.
Дверь приоткрылась. Заглянула Майя.
— Ты спишь? — шепотом спросила она.
Он зажмурился и постарался дышать ровно, спокойно.
22
На улице жарко, безветренно. Усыпляющая, удушливая, мучительная жара. Машины раскаленные, как сковородки, асфальт плавится. Горячий воздух обдирает горло. А ведь еще только утро.
Стюре Магнуссон вышел из подъезда и направился к своей машине. Он зевнул и резко захлопнул рот — даже зубы щелкнули. Потом пожевал пустым ртом, провел языком по зубам, выковыривая остатки копченой колбасы, и сплюнул.
Успешно справившись с этим, он подошел к машине, отпер дверцу. В лицо пахнуло жаром.
Он посопел, покряхтел и грузно опустился на сиденье. Еще раз зевнул и запустил мотор. Задним ходом вывел машину на дорогу и включил первую скорость.
Он как раз выезжал на улицу, когда краем глаза увидел мальчишку на велосипеде. Мальчишка не успел увернуться и с грохотом врезался в крыло.