Баловни судьбы

Тихо, зло, угрожающе.
Да кто ты такой, черт бы тебя взял?!
Он разрезал выпуклый желток, и тот растекся по тарелке. Намазал его на хлеб, с трудом разжал зубы, прожевал, проглотил. В животе у него все запротестовало, точно напоминая обо всем, что ему когда-либо приходилось принимать и переваривать против воли.
Бьёрн поднял голову, обвел взглядом сидящих за столом, прочистил языком десны и попросил передать жареную колбасу. Дурак этот Бьёрн, абсолютно безмозглый дурак, ни о чем не догадывается. Макс бы давно сообразил, и Йохан, и Аннерс. А этот нет. Лучшего дежурного на сегодня и не придумать.
Начался дождь, за окнами сгущались осенние сумерки. Даже погода помогает Клэсу.
Макс не сможет принять его требования, даже если захочет. Не сможет. А что тогда?
А что обычно делают с заложниками?
Клэс не остановится. Ничто не заставит его остановиться.
Потому что ему нечего терять, размышлял он. Ему же безразлично, куда его потом отправят, просто до лампочки. Да еще эта идиотка сестра не захотела больше пускать его к себе.
Он не знал, откуда взялась эта мысль, но неожиданно подумал, что тут есть какая-то связь: пока Клэс ездил к сестре, он не был так агрессивен и злобен, у него словно было какое-то преимущество перед остальными. Мышцы и нервы до предела напряглись. Он сидел, размазывал по хлебу отвратительную желтую массу и ел, размышляя о том, что существует какая-то странная, непонятная связь между тем, как к человеку относятся, и тем, как он относится к другим, между тем, чего люди ждут от человека, и его поступками. И снова ощутил на шее доверчивые руки ребенка.
Через два с половиной часа, ровно через два с половиной часа. Надо же быть таким распоследним слюнтяем и позволять другим решать, что тебе делать. И говорить. И думать.
Ты ведь знаешь, как поступают с предателями, да? Ты ведь не такой дурак, чтобы наколоть нас, верно?
Тихо, беззвучно, злобно.
Я же ничего не сказал, кричало в нем все. Так? Выбора у меня нет, понятно? Так по крайней мере оставьте меня в покое. Я сделаю все, что вы потребуете, а как же иначе?
— Держи! — громко сказал Клэс и протянул ему блюдце с паштетом. — Ешь, Тони Малыш!
— — —
Малышка спала, вокруг было тихо и мирно. Неожиданно он и сам успокоился, на душе сразу полегчало. Он отхлебнул виски и улыбнулся сам себе, этому Аннерсу с бутылкой.
Да, да, все в порядке: он понял, в чем дело, удивительно лишь, почему раньше не догадался. Все так просто, так элементарно просто. Нужно только познать суть происходящего, и тогда самое худшее останется позади и будет легче.
Давно уже ему не было так хорошо, а он-то думал, что будет сидеть и плакаться самому себе. Нет, незачем больше хныкать... мыкать...
Как же там было: «Не надо больше хныкать... мыкать...»?
Старая песенка, он знал ее когда-то. Мелодия помнилась, а слова забылись. Там было не «хныкать», а другое слово, хотя все равно, и так сойдет.
Он напевал про себя, чтобы не разбудить малышку. Не надо больше хныкать... мыкать... Пора закругляться.
Он хотел уехать отсюда. Завтра собирался поговорить об этом с Максом. Ведь факт: он потерпел здесь поражение, самое настоящее, решительное поражение.
Он усмехнулся.
Куда уж решительнее. А работа — она везде есть, не только тут. Разве место менять запрещено?
— Бежать?
Это слово он произнес громко, немного посмаковал его и широко взмахнул рукой: ну и что, пусть будет так, раз уж ты предпочитаешь это слово, мне безразлично, давай не будем ссориться из-за такого пустяка.
Он сделал еще глоток, держа стакан обеими руками, как ребенок держит свою бутылочку.
Итак, уехать. И настраиваться на то, что уехать, возможно, придется и с нового места. И со следующего. Вот оно как, и ничего тут не поделаешь. Кто-то ведь должен расплачиваться за ошибки, собственные и чужие. Янус за свою жизнь наверняка поменял огромное множество мест. Добрый, старый Янус. Он был порядочный человек. Жаль, что ты тогда не познакомился с ним поближе. Сейчас-то уж поздно.
 
Итак, уехать.
А теперь Улла.
Да, да, теперь о ней. Если честно... Он задумался. Откровенно говоря, все у них полетело к черту, она его больше не любит.
Любит. Ей-богу, странное слово. Слишком уж оно высокопарное и в этой ситуации претенциозное.
Он отмахнулся от него движением руки: сейчас не время для неточных слов.
Нравится — это, пожалуй, лучше... И все-таки... не намного лучше. Не хочет больше спать со мной — вот это самое подходящее.
Потому что...
Нет, это слишком. Пора кончать с этим словоблудием. Можно и остановиться.
По разного рода причинам моя жена больше не хочет спать со мной. А из этого, естественно, следует...
Но я хочу сохранить Лену — о другом и речи быть не может, я ведь больше люблю девочку. Она должна заплатить за свободу, которую получит.
Он сидел, уставившись в одну точку.
А ведь все у них с Уллой было хорошо, и не так давно. И может быть, когда-нибудь снова будет хорошо. Нет, хватит. Не стоит предаваться иллюзиям. Только факты.
Он снова хлебнул виски в надежде, что опьянение вернет ему прежнюю легкость.
Конечно же, им следует развестись. Боже мой, ведь люди всегда расходились и каждый день расходятся. От этого не умирают. А может, умирают?
Послушай, — он со знанием дела объяснял этому тугодуму Аннерсу, который иногда с трудом воспринимает элементарные вещи, — ведь это самая обычная история: один уже не любит, а другой всеми силами старается его удержать. А что в результате? Ничего. Просто он затягивает игру, которая давно уже проиграна. Ясно, что чем раньше кончить игру, тем лучше, это-то ты понимаешь?
Он кивнул: да, да, прекрасно понимаю, но...
Что «но»?
Но по крайней мере имеешь ведь право считать, что когда-то тебе тоже было хорошо. Пусть и недолго. Было все же светлое, хорошее время, счастливый, безоблачный период в жизни. О нем можно вспоминать и радоваться воспоминаниям. Ведь на это-то имеешь право?
Он медленно сделал глоток и пожал плечами.
Ну ладно, так и считай, если это для тебя столь важно. Согласись только, что все уже позади.
Он кивнул и снова почувствовал себя лучше. Ему становилось легче при мысли, что когда-то все было хорошо. И в конце-то концов не ему первому предстоит развод. Каждый день разводятся. И еще вопрос, есть ли такие, кто не пережил этого. Даже среди тех, что остаются вместе. И вообще, можно ли всю жизнь любить одного и того же человека, можно ли требовать...
Нет, «требовать» — не то слово. Ожидать, что можно любить одного и того же человека всю жизнь. Видимо, это просто никому не под силу, как бы этого ни хотелось, как бы настойчиво к этому ни стремились. Может, все дело в человеческой природе? И если эта теория справедлива — он щелкнул пальцами, — то он свое уже получил. Ее верная, преданная любовь — сколько там она его любила? — целых четыре года. Совсем не так плохо. И это тоже факт. Не все факты жестокие и грубые, есть среди них отрадные и приятные.
Он отодвинул стакан, закурил, и приятная усталость разлилась по телу. Действительно, давно уже он не чувствовал себя так хорошо.
И вдруг — нападение из-за угла, коварное, неожиданное, как удар ножом в спину.
Кстати, о верности и преданности, а как насчет этих косынок? — прозвучал мягкий голос. Ну что, начнем?
Какие косынки? — испуганно отозвался он. Ни о каких косынках ничего не знаю. Я только прошу, чтобы мне сохранили несколько иллюзий, разве это так много?
И снова этот голос ниоткуда, терпеливый и почти дружелюбный: нет, ты прекрасно знаешь, что речь идет о ее косынках, которые она на цыганский манер стягивает узлом на затылке. И всякий раз, когда она ездит куда-нибудь без тебя или бывает на курсах, у нее появляется новая. И Йохан подарил ей однажды косынку. И разве ты не хотел бы похоронить в глубине своей памяти кое-какие злые слова? Да, точно, это тот веснушчатый, румяный сокурсник, двусмысленно улыбаясь, сказал тогда своим тягучим голосом: «А эта Улла, она ведь за косынку на все согласна!» Или ты совсем эти слова позабыл, а?