Мое стихийное бедствие. 1 часть (СИ)

Чудо подходит ближе, поймав в оковы мой взгляд, и, поравнявшись, вдруг спрашивает:
— Понравилось?
Киваю, пытаясь смотреть на что угодно, но не в его глаза: на уютный огромный пепельный диван, на низенький столик из дерева рядом, на огромную старинную карту, висящую на стене позади софы… да на что угодно, только бы не на него.
Безрезультатно! Он специально дотрагивается до кончика носа, прочертив одну ему понятную полоску и привлекая обратно потерянное внимание. Довольно выдыхает, приподняв уголок губ.
— Я рад. Тогда располагайся, сейчас выйдет Алика. А я, извини, в душ и спать.
И мне хочется на себя наорать: "Нина, хватит краснеть!", но вместо того делаю шаг назад и спрашиваю:
— Почему ты согласился?
— На что?
— Привезти меня сюда.
Надувает щеки и пожимает плечами, будто мальчишка.
— Захотелось.
— Но я же…
Снова улыбается, немного склонившись.
— Что, Нин?
Позади меня щелкает дверной замок. Я могу не вслушиваться, чувствуя, как приоткрылась дверь и вышла Алика, специально громко шаркая ногами по паркету.
— Ой, фу, только не при мне целуйтесь! — Сфальшивила, взвизгнув и сбежав к дивану, как только Дамир посмотрел на нее.
Тот закрывает глаза, сжимает губы и загибает пальцы, будто считая до пяти. Выдыхает, осматривается, снова щелкает меня по носу и спокойненько выдает:
— Девушки, развлекайтесь.
А следом уходит, собираясь нас здесь оставить.
Нормально вообще?
Алика же выжидает, когда за братом закроется дверь ванной, крадучись пробирается на кухню, постоянно на меня озираясь, замирает, вслушиваясь, и только что-то расслышав, говорит мне:
— Если ты сдашь ему, что мы с тобой выпили полбутылки его вина, ты завтра проснешься счастливой, но точно побритой налысо. Усекла?
Я пытаюсь не рассмеяться, искренне возмущаясь.
— С чего ты взяла, что я пью?
Та морщит носик, наклоняется к шкафчикам, проговорив:
— Можешь не пить, но салат ты мне все равно сделаешь.
— Я отвратительно готовлю…
— Ой, что там готовить, скажешь тоже! — На этом достает бутылку, довольно улыбнувшись.
Я не разбираюсь в вине. Мой удел — строить дурочку от простеньких коктейлей. Так что я не понимаю и не хочу понимать, чему так рада Алика, уже доставая все ингредиенты на греческий.
Но все равно иду к ней и помогаю помыть овощи, не зная, чем еще себя занять. Та вдруг отрывается от поиска бокалов, замерев.
— Вообще ты мне не нравишься.
Не остаюсь в долгу.
— Ты мне тоже.
— Меня драконит, что ты знаешь эту выдру…
— Мы не подруги… — Как легко я отказываюсь от человека, да?
— Плевать, — тянет, наконец найдя нужные стекляшки, — все равно это бесит, так что не пытайся быть хорошенькой, я не поверю.
— Я и не пытаюсь.
Кивает, опять заглянув в огромный двустворчатый холодильник.
— Но вообще, — вдруг кивает на барный стул, — сядь уже, что ты зависла?
Сажусь, смотря, как она оперативно находит салатницу, нож и разделочную доску, начиная все нарезать, будто тысячу раз этим здесь занималась. Потом вздрагивает, будто опомнившись, подкатывает ко мне банку итальянских маслин, позволяя открыть, и снова погружается в готовку.
— Так вот, ты меня бесишь, но если у вас с ним все серьезно, — Кивает в сторону ванной, — то я не против.
Я сдвигаю к ней открытую банку, пытаясь не думать о сказанном. Мне стоит сказать, что я здесь ненадолго? На один раз? Что все это не всерьез?
— Я…
Не дает договорить, выставив вдруг указательный.
— Но если ты его бросишь, поверь мне, я тебя точно найду в твоем мухосранске и прибью!
Отлично, я дожила и считаю это забавным. Алика дорезает огурец, берется за еще один.
— Он вообще хороший… — будто ищет плюсы. — Из друзей у него только Таймурад оленище, к которому лучше не подходи.
Не знаю, зачем спрашиваю:
— А Стас?
Та снова морщится и тихо говорит:
— Этому тоже лучше не доверяй.
— Плохой?
Поднимает взгляд на меня.
— Нет, наоборот… слишком хороший бэмби.
Снова возвращается к овощам, не собираясь расшифровывать что-либо. И я хотела бы и дальше молчать, но видимо не сегодня…
 
— Он… Бабник?
Алика давится помидоркой, уточняя:
— Дамир?
Киваю, смущаясь.
— Ну, года два назад он расстался с одной, иногда спит с кем-нибудь, но вроде все было на один раз.
Я делаю вид, что мне интересен состав моцареллы:
— А со мной всерьез?
Алика замирает, рассматривая мое занятие.
— Вам виднее, Нин.
Киваю, оставляя пачку в покое.
— Почему они расстались?
Та снова берется за нож, и я сильнее всего боюсь услышать еще что-то мерзкое.
— С кем?
— Ну, с той… два года назад.
Девушка улыбается, проговорив:
— Она чокнулась и решила посвятить свою жизнь волонтерству.
Шутит так? Не смеется, просто смотрит в ответ.
— В смысле? Ты серьезно?
Кивает.
— Любовь закончилась, Мир перестал её интересовать…
Бред какой.
— И как он это… пережил?
Фыркает, громко стукнув острием ножа по доске.
— А что он должен был сделать? Полететь за ней на край света и уговаривать прожить жизнь вместе?
Отвечает сама.
— Нет, просто она решила свалить в свою Иорданию, они тихо расстались, и всё.
— Без ссор?
Так бывает, если любишь?
— Ага.
И я не понимаю… если он "однолюб", почему тогда отпустил? Перестал чувствовать что-то? Или решил, что так правильнее? Понял, что его не любят? Тогда ему может быть до сих пор больно? Если два года ни с кем не встречался так, тогда я зачем? Это же никак не связано.. да? Голова сейчас лопнет.
Алика вдруг дергается, хватает вино и прячет под стол, шепнув мне едва слышно:
— Не сдавай меня!
Я хочу пошутить про волосы и бритву, но тут же щелкает уже знакомый замок и у входа замирает Дамир.
Просто стоит и смотрит, заправляя полотенце на бедрах, пока я проваливаюсь под землю и пытаюсь не разглядывать кубики. Нервно закрываю щеки ладонями, не обращая внимания на притворный смех его сестры.
— Что ты там встал? Спать вали, Мир!
Морщится, посмотрев на нее.
— Что задумали, Нин?
Зачем у меня спрашивать? Проверяет? Черт!
Тот сцепляет руки на груди, ожидая ответ и будто не замечая, как Алика щипает меня за плечо.
— Салат готовим, сам же видишь. — Хватает духу выдавить.
Дамир приподнимает бровь и уточняет:
— Это все?
Киваю… он хмыкает и спокойно уходит, будто поверил. Я успокаиваю сердце, шепнув:
— Он же мог проверить, Аль!
Та ставит бутылку обратно и тихо смеется:
— Вот тут он верит, что мы взрослые девочки и сами себя контролируем.
— Тогда зачем это всё сейчас?
— Просто… это типа традиции. — Вырисовывает что-то неясное в воздухе. — С моих семнадцати.
Пытаюсь отогнать мысль, что на моем месте точно была другая… намного более важная.
— И Вы каждый раз вот так? Он делает вид, что верит и не проверяет тебя?
— Да. Когда мне плохо, я здесь. Потом под утро выносит мозг нравоучениями и разговорами, но вот за такое я ему благодарна.
Уточняю, сама не зная зачем.
— Тебе сейчас плохо?
Нет, блин, Нина, весело ей… девушка замирает, дрогнув. Хочется отмотать ленту назад, но нет же.
Закрывает глаза, просто кивнув вместо ответа.
— Мне правда жаль, честно…
Я могу засунуть свою жалость туда же, где покоятся мои мозги. Алика же зачем-то заставляет себя улыбнуться и заставляет меня верить, что в уголках её глаз вовсе не застывшие слезы.
Поверила ли? Хотя бы сделаю вид.
… Мы уже смеемся над какой-то глупой американской комедией, смотря ту на его планшете. Дамир так и не вышел к нам, а мне предоставили огромную футболку из его гардероба. Алика выбрала себе такую же и опять заставила меня поверить, что все в порядке. Не в порядке, я знаю.