Люби меня (СИ)

И…
Мать вашу, ее саму сотрясет .
Еще до того, как я с басистым стоном выдергиваю изо рта Солнышка член и начинаю забрызгивать ее красивое личико спермой. Никаких команд я не раздаю, не пытаюсь попасть обратно ей в рот и заставить ее глотать. Меня и без того такими салютами кроет, что усиливать никакой потребности нет. Но… Соня в какой-то миг сама приоткрывает губы и с любопытством высовывает язычок.
– Блядь… – этот выдох рвет мое нутро.
Поддаюсь порыву и, прижимая к розовой плоти гудящую от экстаза головку, даю ей остатки на пробу. Она прикрывает глаза и посасывает. Это выбивает из моей груди новый вибрирующий и скрипучий стон.
Член, получив разрядку, оставляет мне шанс на жизнь. Но, мать вашу, сердце колотится после извергнувшегося внутри меня вулкана так, что, кажется, натуральным образом убивает.
И все же… Едва последняя капля спермы покидает мою уретру, я падаю на колени рядом с Соней. Лихорадочно целую ее, по сути, куда приходится, сминаю дрожащими конечностями сиськи, а потом разворачиваю ее и заставляю упереться в кафельный пол ладонями.
– Ебать… – выдыхаю все еще не своим голосом. – Вид у тебя – вышка.
Полирую взглядом раздвинутые ягодицы, колечко ануса и мою любимую орхидею, из которой уже, мать вашу, капает сок. Загоняю член легко. Отличительно скользко у Сони там. Потекла капитально – а значит, сосать ей понравилось. И я так счастлив… Сука, на глазах слезы выступают. И кажется, они даже проливаются. Но мне похрен. Я сжимаю Сонины ягодицы и начинаю ее трахать, пока не добиваюсь ее мощнейшего оргазма. Стискивает мой член так сильно в это божественное мгновение, что необходимость двигаться пропадает. Я замираю и даю ей себя выдоить. Выжать, мать вашу, досуха.
После этой бури мы минут пятнадцать тупо отсиживаемся на полу под стенкой. А потом встречаемся взглядами, краснеем и в полете эйфории смеемся.
– Поедем, покатаемся? – предлагаю после душа. – Я спать не смогу точно. До сих пор все мышцы спазмами.
– Можно… – шепчет и прячет взгляд.
Даю ей передышку, пока одеваемся. Да и в дороге помалкиваю.
А уже на пляже, ласково прижимая к себе, пристаю с вопросами.
– Что за книги ты читаешь, Солнышко? – жарко выдыхаю на ушко. Это не возмущение. Голос пропитан нежностью, потому как меня самого она раскатывает в сахарную пудру. – И главное, зачем?
Соня со смехом толкает меня кулачком в грудь.
– Вы, парни, такие темные на самом деле… Даже не представляете, сколько полезной информации в обычных любовных романах! А я давно их читаю.
– И как? Заводит?
– Иногда… – шепчет крайне пристыженно. – Но, знаешь, когда не пробуешь на практике, воспринимается не совсем верно… Как бы… Несмотря на подробности, не все четко представляется… Больше цепляют эмоции… И хочется испытать именно их… Особенно, когда влюбляешься… Когда в моей жизни появился ты, я стала реагировать на все описания острее… Мечтать, фантазировать и хотеть даже то, что раньше не цепляло и казалось несколько противным… Эм-м… В общем, так.
– Блядь… Я все равно ревную, – выталкиваю раздраженно. Просто не могу сдержаться. – Не хочу, чтобы ты читала о каких-то там мужиках и трахе с ними.
– Хватит… Прекрати… – хохочет Соня. Отстраняется, чтобы в лицо мне смотреть. Света яркой звездной ночи хватает, чтобы видеть все, что нужно. – Ты ведь шутишь?
– Нет, не шучу. У меня сердце громче моря сейчас, слышишь? Оно пиздец какое ревнивое насчет тебя.
– Боже, Саша… – бормочет, сверкая своими шикарными глазами.
Догадываюсь, что краснеет. И мне это, несмотря ни на что, по-прежнему очень по душе.
– Мм-м… – вцепляясь пальцами в воротник моей футболки-поло, усердно его поправляет. Взгляд на нем же удерживает. – Тебе же понравилось сегодня?
С трудом выдыхаю.
Сжимаю ее сильнее. Прикладываюсь лбом ко лбу. И с шумом признаю:
– Ты подарила мне новую лучшую ночь. Я ее никогда не забуду.
Соня вздыхает. И стреляет в меня сияющими глазками.
– Никогда-никогда? – уточняет игриво. – Будешь помнить в самой глубокой старости?
– Буду. Но я надеюсь, что ты, – акцентирую на этом, казалось бы, простом местоимении, – будешь мне до самой глубокой старости напоминать.
 
Мое заявление лишает ее слов. А это, стоит заметить, случается крайне редко.
– Что скажешь? – подталкиваю я. – Будешь ведь?
Подбирая трясущиеся губы, часто кивает.
– Буду, – и голосом дрожь выдает.
Я вздыхаю и сгребаю ее еще ближе. Прижимаю головой к груди, где все еще сходит с ума мое сердце.
– Я люблю тебя, Соня-лав.
– А я тебя… Очень-очень.
  
44
 
Ты только мой. 
© Соня Богданова
Я счастлива.
Я проживаю лучшие минуты, часы, дни и месяцы своей жизни. Я настолько поглощена своей любовью, что забываю, как это – быть одинокой. Я вся в Саше, а он – во мне.
Мы понимаем друг друга с полуслова. Мы читаем друг друга по глазам. Мы друг друга боготворим.
Лиза с Чарушиным после той ночевки на даче все же начинают контактировать и довольно быстро мирятся. Теперь, когда они снова вместе, и сестра переезжает к Артему жить, я без угрызений совести провожу каждую свободную секунду со своим Сашкой.
Он не оставляет мне иного выбора.
Даже если я говорю, что у меня накопились долги по учебе, Георгиев везет меня к себе на квартиру и дает пространство там. Сам же много времени убивает на баскетбольных тренировках и в тренажерке. Частенько встречается с четверкой своих друзей. Иногда слышу, что они решают вместе какие-то общие дела и проблемы, которые у кого-то из них возникают. К этим парням Саша всегда срывается по первому зову. Они ему как братья. Тут вопросов нет. Я восхищаюсь их дружбой. И немножко ей завидую, ведь мне самой ни одной близкой подругой обзавестись так и не удалось.
– Люди такие продажные… Обманывают, лицемерят, предают… – говорю Сане в один из вечеров.
Днем объявлялась Надя. Жаловалась на жизнь, плакала и просила денег в долг. Я хоть давно вычеркнула ее из своей жизни, отказать не смогла. Благодаря Георгиеву у меня на счету была такая сумма, что и за год не потратить. Без сожаления перевела Наде четвертую часть. А пару часов спустя от девчонок узнала, что она приходила к ним и хаяла меня, называя принцессой-путаной.
– Тебя кто-то обидел? – напрягся Сашка в момент.
Улыбаюсь, чтобы скрыть, как сильно расстроена.
Во-первых, стыдно за свою доверчивость. А во-вторых… Знаю, что он это так не оставит. Пойдет к Наде и, в лучшем случае, язык ей вырвет.
Ни себе, ни ему проблем не хочу.
– Да нет… Книгу грустную читала. Мерзкую. Под впечатлением сейчас. Кажется, что и в реале так: никому нельзя верить.
– Так и есть, – подтверждает Саша неожиданно серьезно. – Увы.
Я не знаю, что на это ответить. Но он вроде как и не ждет реакции. Обнимая, будто на узлы свои руки за моей спиной завязывает.
Деньги, Надя, сплетни, оскорбления… Это все же ерунда.
Конкретно я огорчаюсь лишь тогда, когда Саша надевает чертов смокинг и отправляется на очередное светское сборище своей мамы.
Если бы он хотя бы объяснил, почему больше не берет меня с собой… Я ведь не знаю, что думать.
Ни разу меня не позвал.
Я, безусловно, не набиваюсь. Не спрашиваю, что изменилось.
Однако пока жду Саню дома, мысли в голове роятся не особо радужные. Знаю, что Георгиевым я не по нраву. Но по большей части мне плевать на это. А по меньшей… Какой-то червячок все же точит душу. Дать объяснения своей тревоге я не могу, а потому проще всего не заострять на ней внимания.
И даже к тому, что Саша притормозил с подачей заявления на регистрацию брака, отношусь с пониманием.
Видела, как сильно он переживал, когда у Людмилы Владимировны случился микроинсульт. На нем не то что лица не было… За те три недели, что она провела в больнице, Саша осунулся. Мне за него так больно было, что ни о каких своих обидах я думать просто не могла. В эти дни он нуждался во мне сильнее обычного. И далеко не всегда у нас доходило до секса. Чаще всего мы просто лежали на кровати в обнимку.