Куда идем мы… - 4 (СИ)

Пугали только глаза – черные, как антрацит, которые у рыжих практически никогда не встречаются. Было в них что-то внушающее ужас, но Псих с ходу не смог уловить – что.
– Так где монах? – жестким, пугающим тоном повторила она.
– Ведут, хозяйка, ведут! – низко поклонилась одна из женщин. – Не извольте гневаться, помяли монаха сильно во время похищения, едва-едва не перекинулся, болезный. Слабенький он, четверка всего, в чем только душа держится. Но лекарки подлечили его уже, ведут. Вот и они, матушка!
И действительно – в дверях показался Четвертый, сопровождаемый двумя конвоирками.
Хозяйка смерила его внимательным взглядом. Улыбнулась – нехорошо улыбнулась – и изрекла:
– Так вот ты какой, цветочек аленький… Ну проходи, присаживайся.
Монах, путаясь в ногах, двинулся к столу. Четвертому, похоже, и впрямь сильно досталось. Выглядел он – краше в гроб кладут, да и двигался так, как перемещаются люди с отбитыми внутренностями.
– Чаю? – предложила хозяйка. – Кофе и алкоголь, извини, не употребляю. Выпечка свежая? Пирожочки? С мясом, с ливером, вот здесь постные – лук с яйцом, капуста, картошка. Здесь сладкие – с ревенем, с яблоками, с маком.
– Спасибо большое! – кивнул Четвертый, отхлебнул чай и взял пирожок с капустой.
– Моя фамилия Никитина, – немного надменно представилась меж тем хозяйка. – Подозреваю, что вам она известна.
– Да, Ирина Петровна, мои спутники рассказывали мне о вас, – кивнул монах, – а у меня хорошая память. Или мне лучше называть вас Солнце? Я не в курсе, я простой монах и не очень ориентируюсь во всех этих ваших властительных делах. Извините, если обидел, я нечаянно.
– Было Солнце, да давно закатилось, – скорбно поджала губы хозяйка. – Сегодня кто только об меня ноги не вытирает. Об меня и о дела мои. Так что зови просто по имени. Не люблю я этих церемоний.
– Хорошо, Ирина! – кивнул Четвертый. – Я тоже не очень люблю. Я ведь простой приютский подкидыш, а во все эти игры больших людей угодил совершенно случайно. Я, честно говоря, до сих пор себя постоянно самозванцем ощущаю.
Псих за портьерой подумал, что Четвертый подозрительно болтлив, да и глазки у него как-то подозрительно поблескивают. Судя по всему, в процессе лечения не обошлось без добавочек, развязывающих язык.
– Подкидыш?! – Солнце подозрительно уставилась на пленника. – Что-то ты на подкидыша совсем не похож. Не бывает таких цветущих подкидышей. Подкидыши все мелкие заморыши, а ты – кровь с молоком и косая сажень в плечах.
– Так я именно таким и был! – почему-то даже обрадовался Четвертый. – Мелким и забитым. А в красавца меня Гуа обратила с помощью Пилюли Глубинного Оздоровления, когда меня Штанские в паломничество собирали.
– Гуа?! – старуха даже не проговорила, а прошипела это короткое слово как змея. – Эту сучку до сих Земля носит? Ну и как она поживает?
– Да хорошо поживает! – разулыбался Четвертый. – Я ей восхищаюсь. Она заместитель лидера одного из сильнейших кланов. Ну и вообще – все при ней: ум, характер, красота. Если честно, Гуа самая красивая женщина, которую я видел в своей жизни. Каждый ее визит к нам – как будто солнце из-за туч выглянуло.
– Солнце? – голос Никитиной был страшен, в нем не было ничего человеческого. – Гуа – Солнце?! Да меня ни разу в жизни так не оскорбляли.
Есть такое расхожее выражение – «его глаза метали молнии». Так вот – глаза Солнца не метали молнии. В них не было ни злости, ни обиды, ни даже ярости. Одно только концентрированное безумие.
– Я все поняла, – медленно и негромко отчеканила хозяйка. – Ты инфицирован Гуа. Она специально подвела тебя ко мне, сейчас мы наблюдаем финал долгой и продуманной операции. О, эта сучка всегда умела плести интриги, и подставлять тех, кто умнее и способнее ее. Но она просчиталась, понял, ты, живая бомба?! Я закрыта полностью, со всех сторон, и не этой дуре обойти мою защиту! А вот тебя, засланец, я даже обезвреживать не буду. Просто сотру одним-единственным заклинанием.
И старуха вскинула руку.
Поняв, что в следующую секунду Четвертый отправится на перерождение, Псих вылетел из своего угла, в прыжке принимая свой реальный облик. И в прыжке же, уже на излете, с размаху ударил колдунью посохом по голове, сбивая каст.
 
Каст заклинания он действительно сбил, но вот никакого урона Солнцу причинить не удалось. Ее защита действительно была выше всех похвал. Колдунья только тряхнула головой и со злобой уставилась на невесть откуда взявшегося противника.
Понимая, что в штаб-квартире шансов у него нет, Псих одним прыжком подскочил к окну, ударом посоха высадил раму и «рыбкой» прыгнул на улицу. Солнце, разумеется, последовала за ним.
Четвертый, подбежав к окну, успел увидеть, как Псих, петляя, несся по улице, а за ним, метрах в трех над землей, богиней грозного мщения летела Ирина Петровна Никитина и осыпала обезьяна молниями, почему-то зеленого цвета.
А больше он ничего увидеть не успел, поскольку подскочившие охранницы заломили ему руки за спину и вытолкали из комнаты.
И жалко, что не увидел, потому что вскоре диспозиция изменилась. Псих прекратил убегать, а, уйдя перекатом от молний, бросился на свою преследовательницу.
Та мгновенно выхватила из пространственного кармана трезубец и парировала удар железного посоха. Вот только с тыла ей тут же прилетело граблями с девятью зубьями – это подоспел бравый военизированный свинтус.
И закипела драка!
 
 
Волшебница, полна воинственного пыла,
 
Призвав на помощь колдовские силы,
 
Противникам удары наносила,
 
А буйный Псих, не сдерживая гнева,
 
Кидался на нее в ожесточенье,
 
Подобно разъяренному удаву, –
 
Тогда как толстый Жир, не знавший поражений,
 
Свою припомнив боевую славу,
 
То вправо граблями разил, то влево,
 
Выказывая в том великое уменье
 
Противники пыхтят и пышут жаром,
 
Изобретают новые уловки,
 
Обрушивают страшные удары,
 
Показывают дивную сноровку.
 
Трезубец, что в руках у чародейки,
 
Разит, как меч, а жалит, словно змейка,
 
Однако посох и большие грабли,
 
Что, как цепы тяжелые, взлетают,
 
Трезубцу грозному ни в чем не уступают!
 
И смелый Псих и Жир, не зная страха,
 
Сражаются за Штанского монаха.
 
Всю кровь готовы, до последней капли,
 
Они отдать, чтоб победить злодейку,
 
От шума битвы солнце лик свой скрыло,
 
Однако тьму луна не озарила,
 
И, как птенцы, покинувшие гнезда,
 
По небу разбрелись испуганные звезды.
 
 
Схватка действительно затянулась – начало смеркаться и показались первые звезды.
Меж тем колдунью вдруг покинуло священное боевое безумие – ее затуманенный взгляд вдруг стал осмысленным, движения стали точнее и вдруг она, упав на одно колено, выбросила руку в сторону Психа.
– А-А-А-А-А!!! – страшно закричал обезьян. Упав, он прокатился по земле, тут же вскочил и бросился наутек, взвизгивая на бегу. Жир, мгновенно сориентировавшись, что в одиночку ему ничего не светит, чухнул в другую сторону.
Колдунья, посмотрев на убегающих противников, надменно хмыкнула и величественно удалилась в сторону своей штаб-квартиры.
* * *
Когда Жир добрался до Психа, он сначала услышал, и лишь потом увидел его: схватившись за голову, обезьян катался по снегу, и безостановочно стонал:
– Больно. Больно. Больно. Боже, как больно! Голова! Моя голова!