Маршрут - 21 (СИ)

Она, не понимая ничего, опустила голову и стала прислушиваться — дыхания нет.
И стоило ей вглядеться, как ясно стало, что лицо его совсем побледнело — жизни нет.
Больше ничего нет. Ни человека, ни личности, ни памяти, ни эмоций, ни чувств, ни обиды, ни счастья. Ничего нет.
Ноги обмякли, Оля еле удержалась, чтобы не упасть. Не страх, не паника, но шок. Такой простой и понятный. Вот ты общаешься с человеком, а вот его больше нет. Всё. Но может это даже проще? До тебя для тебя было ничего и после тоже ничего не будет. И волноваться за человека уже не надо, уже не за кого. Но как об этом сказать Тоне? Да надо ли вообще? Может его отнести куда-то? Да куда ж его унесёшь, он же весит, как Оля, даже больше. Ещё и обещания даёшь человеку, а он уже лежит вот так перед тобой, бездыханный. И просил он без расчёта на свою смерть… хочется верить. Кто же знал. «Что же делать?» — один вопрос заполнил черепушку, перегружая и надрывая нервы.
Не сразу заметила Оля, но с лица Николая так и не слезла эта тяжёлая улыбка. Она теперь выглядела, как неумелая насмешка. Будто над самой смертью. Над собственным эгоизмом, над своими переживаниями.
Нужно хотя бы похоронить его. Но как? Да почему всё так сложно, почему так глупо? Я не этого хотела! Не этого, совсем не этого!
Оля села на пол, но даже не плакала.
Может, оставить это всё как есть?
Кишка спрыгнул с дивана, потёрся головой о коленку. Мурлычет. Спокойно. Он будто понимал намного больше.
Конечно, куда мне, я же не защитник слабых, ты всё понимаешь.
Оля погладила его по спине. Кишка вытянулся, чуть елозя своей кармой из стороны в сторону.
— Мяу! — он уселся и утвердительно мяукнул.
— Ты же совсем один останешься, бедный. Хочешь с нами? — она легонько ткнула пальцем в его мокрый нос.
— Мяу, — боднул он Олю в ответ и пошёл в комнату к Тоне.
На полке внизу стояли какие-то цветные коробочки из плотной бумаги. Оля схватила пару и открыла. В таких, но другого цвета, хранились патроны для винтовки, а в этих, что не удивительно, для ТТ.
Значит, теперь не отвертишься.
Оля схватила с той же полки ключи, встала, вышла, заперла дверь, смотрела на неё и не понимала. Не понимала, что делать потом, но знала, что делать сейчас. А сейчас нужно двигаться дальше, нужно научить Тоню защищаться, нужно стать смелее.
Кишка залез в кровать и начал тереться о щёку Тони. Она понемногу просыпалась. Оля, принеся чай, не успела ещё придумать как объясниться.
— Доброе утро! — Тоня была на подъёме.
— Угу, доброе.
— А дедушка где?
— А-а, ну, ушёл он. Сказал, что дела у него, нужно за лекарствами сходить. Сказал, что мы тут ответственные, да, а он через три дня вернётся…
Тоня смотрела на неё с очевидным подозрением.
— Мхм, ладно. Кушать будем?
— Конечно, будем, пойдём, я воду недавно вскипятила, — ответила Оля.
Этот день и ночь прошли для Оли полными попыток забыться в еде, сне, чае и рисунках. В той яркой коробочке были цветные карандаши, а Тоня любила рисовать. Как бы ни было тяжело, но Оля терпела. Все всё понимали, но игнорировали. «Не самый взрослый поступок, но, наверное, самый лучший в данной ситуации» — так Оля оправдывалась перед собой. Тоня по странному часто стала обнимать её. Это тепло, такое честное, такое искреннее, такое доброе и комок шерсти, который трётся о ноги. Оля выцепила себе право на счастье. Авансом.
Две ночи пролетели мгновением. Пурга всё это время не унималась, всё выла и выла. Просто лютый мороз и ненависть ко всему сущему.
Девочки час откапывали 57й. Благо снег был рыхлый и лёгкий. Оля чувствовала теперь в кармане тот самый пистолет, который ей подарил Николай. Обещание висело на душе самым понятным и явным грузом из возможных — тяжестью в кармане. Вот и думай теперь, где и как учить.
Двигатель снова запыхтел, зарычал. Нужно уезжать. Дом был девятиэтажным, стоявшим на отшибе почти в полном одиночестве. Нелепый и странный. Из каждого города хочется поскорее уехать. Нигде нет места, а где оно могло быть, там выгоняют со страшной силой.
 
Ты дрожала во сне.
Я же всё понимаю!
Дай тебя мне обнять,
Укротить страхов стаю.
Всю! Без выхода к краю…
  
Глава 7 Обсерватория
 
Погода не переставала удивлять. Сначала пурга, теперь оттепель. Приди тихо, не было бы проблем, но она ремнём дала по пятой точке, согнав зиму с налёжанного места. Совершенно всё не к месту. Так тепло, даже почки проклёвываются. Слякоть раздражала, а сосульки так и норовили сорваться прямо на макушку. Тент спрятался в дальний ящик. Оля ехала молча, изредка посматривая на нового попутчика и вспоминая короткий диалог тот с ним. Кишка, ставши лишним ртом, вылез из рубки и улёгся на корпусе снаружи. Может, старость, а может, ещё что, но на тряску ему было наплевать. Спал, как убитый. Только изредка принюхивался в поисках чего-то знакомого. Подпускать его к себе Оле было не очень-то приятно. На улице грязно, а грязь любила его пушистость. Пришлось выделить троглодиту отдельный ящик, постелив там старой одежды и тряпок. Однако Тоня вот всё равно таскала его с собой, где только можно. На ручках, на плече, на шею усадит и идёт вся такая важная, будто слиток золота таскает или ещё что ценное. Даже не пожалела своей любимой каски, в которой иногда таскала его, как в лукошке. А он и не против, дрыхнет, мурлычет. Справедливости ради — неспроста. Кто знает, может это последний кот на земле? Да ладно, эти ушлые создания не вымрут. Для него, собственно, ничего и не изменилось, кроме того, что рацион скуднее стал.
***
Трио приближалось к Чебоксарам. Город окружали многочисленные посёлки, и малые и побольше. В один такой они волей случая и нагрянули. Практический нетронутый, надо сказать. Проржавевшие и перебитые газовые трубы, заборы, ещё голые яблони. Посёлок как посёлок, собственно говоря, много домов, дач, а поблизости был огромный такой колхоз, где обездвиженными и обездоленными оставлены были с десяток тракторов и комбайнов. Картина разрухи меняться не собиралась, ещё и эта слякоть повсюду. Очень уж хотелось найти резиновые сапоги, для таких вот эксцессов. Тоня заметила огромное сооружение и это самое кладбище сельскохозяйственной техники.
— Это что? Колхоз?
— Ага, или кооператив бывший, может, артель. Так сразу не скажешь.
— А отличие в чём?
— Вспомнить бы. Хм. Объединение крестьян для коллективного ведения хозяйства. Вроде.
— Колхоз или кооператив?
— Колхоз — предприятие государственное, туда часто насильно сгоняли, а в кооператив вступали добровольно.
— Понятно, — Тоня многозначительно кивала головой и поглаживала Кишку, что вновь запрыгнул в свой уютный ящик, — А почему насильно?
— Так люди же разные. Может кто и без этого жил хорошо, а в таких учреждениях, если их можно так назвать, нужно имуществом делиться. Что для сельского хозяйства может быть полезно, то и отдавалось. Бедняки же трактора себе позволить не могли, а богатый им его просто так не отдаст, потому что тогда меньше заработает и съест. Вот буржуя никто и не слушал. Ради блага большинства — насильно заберут и обобществят. Да и одним большим предприятием управлять проще, чем сотней маленьких. А вообще, пойдём-ка взглянем.
Девочки сошлись на том, что это колхоз. Покорёженные, торчащие во все стороны железные прутья, разбитые стёкла, гнилые доски, исхудавшая кровля. В таковом главном зале их сразу встречали грамоты и награды в стеклянном шкафу за достижения в социалистических соревнованиях, какие-то документации на стенде информации и красивые нарисованные и распечатанные агитплакаты. Поле, Луна, комбайн и мужчина, взывающий к действию, смотрели на девчонок в ожидании реакции.
— Смотри, Оля. Ночь — работе не помеха! Холодно же и темно. Что же в таких условиях вообще делать можно?
— Всё то же самое. Посев, орошения, сбор. Мне бабушка рассказывала, что им доплачивали за это, уж не знаю правда ли. Всё равно план был, а его выполнять надо.