Кошак (СИ)

— Кошак, а хочешь меня взять? А? Как вы там, внешники, делаете?.. За волосы — и в пещеру?
От такого резкого перехода я аж закашлялся. Мне захотелось и рычать и смеяться одновременно.
— Послушай, кошка. Мне решительно всё равно, кто, кого и как берёт. Вот ты сейчас сидишь на мне. Я в тебе. Думаешь, внешник посчитает это позой своего смирения? Да не тут-то было! Это поза победы! Ты, моя женщина, даже здесь, на берегу, во время романтического свидания, демонстрируешь готовность трахаться. Что это, если не безоговорочная победа? Ведь обычно внешницу уламывать приходится, чтобы добиться такого отношения. Долго штурмовать эту крепость, да и то… такой откровенности и такой полной самоотдачи не факт, что получишь.
— Странно… — протянула девочка.
Приподняв голову с груди, кошка вгляделась в мои глаза. Хватка её рук стала особенно острой; её органично дополняли плотно сдавившие меня ноги и вполне ощутимые объятья её лона. В этот момент по встопорщенной плоти прошла какая-то пульсация, закончившаяся… стоном наслаждения. Меня от глубины ощущений аж прогнуло назад. Когда пришёл в себя, увидел перед собой горящие нездешним огнём глаза чертовки.
— Я держу тебя в своих когтях. В своих руках. Своими ногами. Своим лоном. Мои ментальные когти в твоём импланте. И при этом не я тебя беру?! Бред какой-то!
— Это не бред, а разность менталитетов. Важно, что я взял твою душу. Ты не можешь без меня, без секса со мной — вот что важно. Но даже это ещё не всё. Ты права, некоторые внешники воспринимают женщину, как добычу, которую следует взять на щит и тащить в свою пещеру. А известно ли тебе, что даже в моём варварском по вашим представлениям мире есть прямо противоположное убеждение? Я расскажу тебе про наше прошлое. Когда-то жили воины, оружием которым служили мечи из отвратного железа. Их даже не точили, потому что металл не держал кромку. Воины ходили, обвешавшись для защиты листами этого отвратного железа, и рубили друг друга этими тупыми мечами. Но несмотря на кажущееся убожество орудий убийства, они были воинами. Даже больше — называли себя рыцарями. Чем рыцарь отличался от простого воина? У него был особый кодекс поведения, которому он неукоснительно следовал. Рыцарь обычно защищал веру, служил своему сюзерену и выбирал даму своего сердца. Заметь — эта дама вовсе не обязательно становилась его женщиной! В идеале, рыцарь носил с собой память о ней — это мог быть локон, частичка одежды, платок. Будешь смеяться, но символом часто становилась блоха, живущая в волосах избранницы. Такое время было, никакой гигиены. Но блоха блохой, а рыцарь всерьёз готов был служить своей даме, убивать за её честь и её именем — и всё это не ради того, чтобы обладать ею. Конечно, в реальности случалось всякое. Но обладание не было первоочередной целью. Главным было дело служения даме. Порой показного, как часть некой бравады, своего рода символ. Позже рыцарский кодекс был популяризирован и вошёл в обиход многих королевских дворов. Высокородные дворяне целой страны, наделяемые монархом за службу землёй и богатствами, проявляли удивительную для их класса трепетность по отношению к даме. Понятно, образ несколько идеализирован, тех же безродных за дам не считали. Дворянин легко мог зажать прямо в карете случайно встреченную по дороге крестьянку, а кое-где даже бытовало право первой ночи… Но молодёжь, ещё не избалованная цинизмом и прочими прелестями зрелости, часто без всякой задней мысли готова была служить своей даме и жизнь отдать за неё. Эти обычаи даже вошли в литературу, в ту её часть, которая позже стала классикой.
Позже слой дворян ушёл в историю, любовные отношения стали более потребительскими не только в среде простолюдинов, но и среди так называемой элиты. Но даже в моё время всё отнюдь не однозначно. Часто с использованием женщины «по прямому назначению», соседствует трепетная забота и преклонение. Часто женщина ассоциируется у мужчины с материнской любовью, она — символ продолжения рода. Думаю, не рыцари даже придумали этот кодекс, ведь ещё до них в пантеоны богов обязательно входили женщины — хранительницы домашнего очага и богини плодородия. А кое-где именно женщины объявлялись богинями войны… Как видишь, милая, не всё так однозначно у внешников, как ты привыкла думать.
 
— И к какой категории мужчин относишься ты?.. — со свойственной ей прозорливостью, рыжая отметила в моём монологе главное.
— Не думал, что ты спросишь. Неужели не догадываешься?
— Догадываюсь. Но хочу услышать от тебя, — глаза хищницы горели каким-то потусторонним огнём. То ли в них просто отражался лунный свет, то ли меня в скором времени ожидала новая эмоциональная волна…
— Мне нужно взять душу женщины. При этом моя собственная душа меняется, словно срастается с чужой, пускает в неё корни. Мне… всегда тяжело расставаться, приходится делать над собой усилие и буквально рубить отношения — иначе остаётся кровоточащая рана. Такой темперамент был для меня сущим наказанием — там, на Земле, — тихо ответил, вглядываясь в лицо девочки.
— Не волнуйся, кот, — голос кошки звенел торжеством и обещанием. Она будто давала мне некий обет. — Тебе больше не придётся отрывать женщину от души, не придётся рубить. Со мной и другими кошками стаи ты станешь единым целым. Псионцы — это блудные дети Республики. Считай, тебе повезло, и ты вернулся домой. Всё позади, милый! Ни о чём больше не волнуйся. Ты дома. Мы сделаем тебя счастливым.
Голос валькирии теперь отливал сталью. Или это была еле сдерживаемая страсть?.. Девочка вновь плотно обхватила меня. Но до того заставила обнять её талию и выпустить когти. Теперь и она оказалась в своеобразной клетке из моих когтей, которые вместе с ладонями оплетали её от живота и до напряжённых мышц спины.
— Давай, кот, чуть приподними… и опусти. Почувствуй меня в своих руках. Ощути, что я — лишь средство утоления твоих желаний. Давай! Возьми, что принадлежит тебе!
Стиснув напрягшийся торс рыжей, я действительно чуть приподнял её… и опустил. Всё тело буквально прострелило наслаждением. Несколько тяжёлых, беспощадных секунд я извивался, одержимый неземным наслаждением. Повторил движение — и новая порция кайфа стала для меня наградой. На третьем движении над рекой разнёсся наш с кошкой слитный стон, а вскоре меня накрыло так, что я не выдержал, закричал:
— Ри, Ри! Ты прелесть, Ри!
Наверное, будь на месте снежки внешница, она бы разъярилась, что в такой интимный час спутал её с другой. Но рыжая не была внешницей, она была республиканкой, и её реакции оказались чем-то за гранью. На губах кошки, едва до неё сквозь пелену удовольствия дошёл смысл произнесённых мною слов, заиграла довольная улыбка. Она расслабилась, полностью отдаваясь, придвинулась ещё ближе, вытягиваясь, распластываясь по моему телу. Милая головка, разбрызгивая вокруг рыжие прядки, в свете луны казавшиеся серебряными, со всем удобством устроилась на моём плече. Даже ритмичные рывки не мешали девочке кайфовать.
— Ну-ну, милый. Это не Ри. Это я, Сай! Твоя кошка. Я с тобой. Навсегда, — патокой полился из её сахарных уст исполненный глубокого чувства шёпот, и меня накрыло с новой силой.
Уже глубокой ночью весьма довольные охотой Триша и Мисель завалились в расположение. Кошки лежали по кроватям, и, кажется, спали. Только Милена разлеглась, приподнявшись на локотке, и быстро-быстро листала сменявшие друг друга голографические проекции. Внимания на вошедших Старшая не обращала.
— А где Кошак? — обозрев расположение, удивлённо выдала Миска. — Сейчас же наша очередь! Мы же договаривались!
 
Милена резко пригасила голограммы и одним гибким движением оказалась на ногах. Шагнула в сторону разбушевавшихся сестёр… однако её опередила Эйди. Миниатюрная метиллия овеществлённой богиней мщения метнулась наперерез подругам. Её лицо стало пепельным, под цвет волос — настолько раскраснелось; волосы разметались, собравшись за спиной в широкий шлейф — даже после завершения прыжка не желающий ложиться правильно, вдоль тела. Остановившись в каком-то шаге от сестёр по ветви, с огнём в глазах, она вперилась взглядом в Мису.