Цветок яблони (СИ)

Тэо промолчал, и наемник с усмешкой, отнюдь не злой, спросил:
— Осуждаете?
— Моя жизнь долгие годы была связана с цирком. Я могу научить вас делать сальто и жонглировать. Умею танцевать на канате. Но ничего не понимаю в битвах, не был ни в одной из них. Я не могу осуждать тех, кто множество раз рисковал жизнью, когда сам я этого не делал.
— Золотые слова, сиор, — одобрительно кивнул капитан.
— Насколько все плохо?
Винченцио Рилли с равнодушием покосился на поле и ответил честно:
— Не знаю, сиор. Мы отсюда видим лишь часть сражения, да и то ближайшую. Шутка ли — такое пространство. Что творится на правом фланге, не представляю. И в глубине. А по тому, что здесь... — Треттинец все-таки сунул зубочистку в зубы. — Баталии Зидвы больше не существует. Их смяли и истребляют. Ириастские полки, Тридцать первый и Семнадцатый, не успели вывести из-под удара. О них можно забыть, они не вырвутся из тисков. Кавалерия из-под Гавека, вон их золотистое знамя... а, какая досада, только что упало... в крайне печальном состоянии. От них теперь никакой помощи. Заняты тем, что пытаются выжить.
— Но там идет помощь! Им надо продержаться несколько минут.
— Верно подмечено, сиор. — Капитан не испытывал никакого энтузиазма на сей счет. — Наши последние резервы. Но если вы обратите внимание вон туда, то заметите, как кавалерия фихшейзцев спешно разворачивается и строится соколиными крыльями. Они врежутся во фланг правых полков и сдержат их. Тем будет не до помощи товарищам. А вот там, видите? Чуть правее. Лучники. Сотен семь. И лучники не наши. Даворские. Накроют стрелами тех, до кого не дотянется кавалерия. Баталия Дэйта разворачивается, чтобы встретить новую угрозу, а баталия Дикая застряла на берегу, не вижу сейчас, с кем они рубятся. И это враг еще не ввёл резервы.
Теперь, когда Тэо показывали, на что смотреть, он куда лучше понимал, что происходит.
— Вы очень спокойны, капитан.
— Война — моя работа, сиор. Здесь нет места для паники или переживаний. Ситуация гнилая, но всякое случается. Давайте подождём.
Но чуда не произошло. Они безнадежно погибали, и тогда, удивляясь самому себе, Пружина принял решение. Мильвио не просил его это делать, рассчитывал на защиту армии, лишь если придут шаутты.
Но уже через час некого будет защищать.
И тогда, не слушая встревоженный окрик капитана, он спустился со стены укрепления и, провожаемый взглядами ничего не понимающих солдат, направился через пустое пространство туда, где кипела битва.
Шерон прекрасно помнила, как рухнула на землю, когда в них на полной скорости, опустив длинные копья, врезался отряд тяжелой кавалерии. Животное под ней закрутилось так, что в седле усидеть оказалось нереально, она потеряла стремя, начала заваливаться и упала боком, а сверху на нее рухнула лошадь.
Боль полыхнула в ноге.
Ослепила.
Ничего не видя, она заставила себя дышать.
Дакрас многому успела её научить. В том числе как забыть даже о страшной боли. Зрение прояснялось, и Шерон первым делом вернула рассыпавшийся купол над тем местом, где находился её отряд. Стрелы сразу же перестали падать.
У лошади в шее торчало почти два ярда сломанного, полосатого, украшенного серо-голубыми флажками обломка копья. Она все еще была жива, дергалась.
— Госпожа! Госпожа! Сейчас! — Серро и два гвардейца склонились над ней. — Сейчас! Мы постараемся сдвинуть!
— Добейте лошадь!
— Что?!
— Добейте! — её глаза стали белыми, растеряв все человеческое.
Как только животное погибло, Шерон подняла его, тут же покосилась на освобожденную ногу, цокнула языком, отмечая весь ужас происходящего. Сломана по меньшей мере в двух местах, выгнута под совершенно неестественным углом и бедренная кость, пробив плоть, торчит наружу.
Ей хватило несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Бой кипел вокруг, она была центром этой схватки. Её закрывали щитами шестеро спешившихся гвардейцев. Остальные дрались в седлах, пытаясь сдержать натиск.
Люди умирали. И из её охраны, и из тех, кто напал на них. Она бросила в бой поднятую лошадь, чудовище с волчьими зубами. Та вцепилась в шею вражеского коня, вырвав огромный кусок мяса и ревя совершенно не по-лошадиному.
 
Женщина подкинула в воздух игральные кости, те вспыхнули двумя белыми звездочками, начали описывать круги около нее. Один из вражеских рыцарей, заметив раненую и охрану вокруг, двинул коня вперед, занес копье для удара.
Ближайший спешившийся гвардеец тут же встал у него на пути, закрывая Шерон щитом, но удара не последовало. Кубики из костей взятого в даирате черепа влетели в нагрудник рыцаря, прожгли его насквозь и полыхнули белым огнем, который вырвался из всех щелей брони, включая опущенное забрало.
Указывающая «подхватила» погибшего в момент, когда тот падал с седла, заставила встать и вступить в бой на её стороне. А затем подняла еще нескольких. Врагов, а не своих, ибо помнила обещание, которое дала людям, что теперь сражались под её знаменем.
Шестерых, а потом еще шестерых. Эти двенадцать мёртвых воинов внесли еще больший хаос в драку.
Мёртвые подставлялись под мечи и копья своих же товарищей, мешали им, вцеплялись в ноги животных, валили их на землю, обеспечивая людям де Ремиджио преимущество.
Игральные кости убили еще одного, сообразившего, что происходит, и попытавшегося добраться до опасной женщины. Шерон и его отправила в бой, а затем и всех погибших лошадей в округе.
Она делала все, чтобы выжить и чтобы те, кто шел за ней, выжили тоже. Несмотря на наказ Мильвио, не могла поступить иначе. Не могла не бороться. Просто надеялась, что до предела, о котором она предупреждена, еще очень далеко. Ведь она не собиралась черпать силу щедро и поднимать все Четыре поля.
Лишь малость.
После того как в ней появилась уверенность, что сделано достаточно, Шерон занялась ногой.
— Серро! — позвала она, и тот тут же склонился над ней, оторвавшись от зрелища странной битвы, где чудовищные лошади рвали живых людей и те, погибая, вставали, чтобы присоединиться для защиты Шерон, постепенно формируя плотный круг, стену из мёртвых между гвардейцами и ошеломленными рыцарями.
— Да, госпожа?!
— Берите мою ногу за щиколотку и держите крепко!
Треттинец бросил взгляд на торчащую из её бедра кость, быстро кивнул.
— Когда я скажу, потяните на себя.
Она не чувствовала боли или какого-то дискомфорта. Как и волнения. Знала, что справится с этим куда проще, чем с рукой того же Серро.
Сумка. Деревянный футляр. Иголки. Ей следовало просто сосредоточиться.
Дождь вымочил волосы Тэо и прижимал мокрыми ладонями кое-где тлеющую траву, так и не вспыхнувшую из-за последнего огненного залпа лучников.
Две баталии мерной поступью неотвратимо маршировали к третьей, чтобы врезаться в нее с двух сторон, остановить, а после уничтожить, как полчаса назад произошло с баталией Зидвы. Теперь под ударом оказался Дэйт.
До них было еще далеко, ярдов шестьсот. Тэо услышал топот множества ног за спиной, обернулся и увидел, что со стороны укреплений его догоняет капитан Винченцио Рилли и весь его отряд.
— Вы затеяли глупость, сиор! Куда вы идете?! Я с радостью бы утащил вас назад!
— Что же вас удерживает?
— Сиор Мильвио. Он запретил любое самоуправство.
— Вам лучше вернуться, капитан.
— Я бы с удовольствием. Но нам платят не за то, что мы хотим делать. Придется быть рядом с вами. Так куда вы идете?
Тэо стянул перчатку с левой руки, показывая треттинцу длинные когтистые пальцы, полупрозрачную плоть и золотые искорки, бегущие по сосудам. Увидел, как опытный наемник бледнеет и делает шаг назад.
— Возвращайтесь, — повторил акробат. — Это только мое выступление, сиор. Вам не стоит принимать в нем никакого участия.
И капитан больше не спорил, отступил.
Тэо, тут же забыв о нем, продолжил путь.
Он вспомнил видение, что давным-давно показало ему зеркало на Талорисе. Здесь не было города. Улицы. Мостовой. Но земля дрожала, как и тогда, словно отвечая на каждый удар его сердца. Отзывалась на тяжелый шаг тысяч ног.