Цветок яблони (СИ)

Теперь следовало драться и спросить сталью за ту тьму, что вторглась в его жизнь, забрав друзей и близких. Уничтожив весь смысл жизни. Поэтому он здесь.
Вестовой на легконогой соловой кобыле, топча луг, выскочил откуда-то справа, осадил лошадь, что-то прокричал, мчась вдоль рядов, размахивая в воздухе сигнальным ярко-желтым флажком. До него было слишком далеко, чтобы услышать. Но головы солдат поворачивались, следили за всадником.
Вот он снова остановился. Крикнул громко, ряд алебардистов рявкнул нечто восторженное.
Менлайо заметил, что такие же всадники скачут в промежутках других полков, орут, надсаживая горло.
По рядам летели шепотки, люди обсуждали услышанное, и Менлайо расслабил пальцы, перестал сжимать древко, понимая, что пока это не приказ наступления.
— Что там? Что?
— Что он сказал?
— Говорит, сообщение от его светлости.
— Нашего или ириастца?
— Нашего конечно же, дубина. Больно ему надо чужого «светлостью» называть!
— Да тише! Что он сказал-то?
— Герцог?
— Гонец, дурень!
— Да я не расслышал, пока вы тут трепались у меня над ухом!
— Тьфу ты!
— Риона спасена!
— Что?!
— Что ты несешь, дурья твоя башка?!
— Риона спасена! Очищена от демонов! Город спасен!
— Да! Так и сказал! Так и сказал! — подтвердил еще один. — Хвала Шестерым!
— Как?!
— Откуда я знаю?!
— Тише! Он вон говорит!
Все прислушались.
— Некромант?
— О чем ты?
— Некромант, которая спасла его светлость во время прихода шауттов, очистила Риону от зла.
В рядах солдат живо стали обсуждать новость, даже отвлекшись от того, что творилось меньше чем в четверти лиги от них.
— Некроманты ж вроде злые.
— Куда менее злые, чем эти ублюдочные асторэ горного герцога!
— И все равно.
— Эта не такая.
— Ты почем знаешь?
— Не такая, говорю! Она людей спасает, а не убивает.
— Все так, — подтвердил сосед Менлайо. — Гвардейцы его светлости за нее горой. Болтают, она убила кучу мэлгов и шауттов. А еще одного гиганта!
— Так уж и гиганта? — с сомнением спросил кто-то из стоявших за спиной.
В первый раз за незнамо сколько дней Менлайо улыбнулся. Слабо. Уголком рта. Если новость правдива, хоть у кого-то будет шанс возродиться. Вернуться к нормальной жизни.
Если, конечно, он, Менлайо, здесь выстоит как можно дольше и заберет с собой побольше врагов.
Мимо их полка, направляясь в сторону битвы, которая захватывала все новые и новые подразделения, спешили несколько сотен ириастцев, вооруженных секирами.
— Что же вы творите, олухи?! — надрывался Яйцо, красный от возмущения, наблюдая за тем, что происходит у Бутылочного горла. — У вас фронт провален! Да сомкните же фланги! Где, мать его, цепники?! Уснули, что ли, к хренам?!
Разумеется, его не слышал никто, кроме его же роты. Ближайших солдат.
Гвалт над полем стоял до небес. Словно с ума сошли все лесные птицы. Люди орали и рычали, сталь гремела друг об друга, об щиты и шлемы.
Соланские «скорпионы», стоявшие между их подразделением и «Виноградными шершнями», дали очередной залп. Град стрел взвизгнул в воздухе, упал в напирающую толпу, разя направо и налево тяжеловооруженных рыцарей.
Каждый такой выстрел, резкий рваный звук, заставлял Мату втягивать голову в плечи.
Линии лучников перед ними расстреляли все имеющиеся стрелы и, подчиняясь рёву труб, ушли назад, пустив на освободившееся место ириастцев с секирами.
— Эй! — Шафран ткнул его в бок. — Шлем надень, а? Старика удар хватит.
Мату вытер неприятно вспотевшие ладони о штаны, отстегнул шапель с пояса, пристроил на голову. Он показался ему тесным, неудобным, давящим на виски. Все как всегда.
Соланские стрелки и десятки помощников суетились вокруг «скорпионов», выбивая клинья и огромными ключами выкручивая из деревянных брусов не менее огромные болты.
— Чего это они? — озадаченно спросил Мату, вновь берясь за рунку.
— Не видишь, что ли? Разбирают и грузят на телеги. Сваливают на следующую линию обороны. Если успеют. — Шафран сплюнул, и этот плевок предназначался не стрелкам, а врагу, у которого все складывалось удачно. — Все! Прорвались.
 
Противник смог преодолеть вал, отбросил оборонявшихся, начал расползаться на освободившемся пространстве, и от стального озера во все стороны стали тянуться ручейки отрядов, пытавшихся пройти глубже, закрепиться. Навстречу двинулся квадрат латной пехоты ириастцев-секироносцев, стоявших прямо перед позицией Мату, шагах в двухстах, а слева, перейдя на бег, торопились солдаты с цепами.
— Поздно, олухи! Проворонили! — потряс кулаком Яйцо. — Пинка вам от Шестерых!
Затем все смешалось, люди врезались друг в друга, сломали ряды, и бой постепенно переходил в свалку. Такую, где дрались не только один на один, а пятеро на одного или двое на четверых. Игнорируя бьющихся, мимо, резко беря вправо, спешила легкая кавалерия из фихшейзцев горного герцога, обходя сразу несколько ровных квадратов растерявшихся пикинеров, стремясь вырваться вглубь Четырех полей.
— Ну, началась веселуха! Не унывайте, олухи! С такими тупыми задницами в командирах скоро и до нас доберутся! — Яйцо поплевал на мозолистые ладони, как-то нехорошо усмехнулся, со злобой глядя на битву, и подхватил секиру со страшным граненым шипом на обухе.
Мату повернул голову влево, заметив движение вдоль берега, среди низких кустарников. Больше сотни солдат в легких доспехах направлялись к Овечьему ручью, отступая подальше от рубки, пригибаясь и перебегая с места на место. Воин пригляделся к ним. В ту сторону никто не смотрел, так что только он понял, у них на рукавах нет зеленых лент. Но зато были длинные луки. И отряд Мату ближайший к ним.
И тогда он, надрывая глотку, заорал так, что на миг перекрыл шум сражения:
— Лу-учники-и-и-и-и!!!
Винченцио Рилли ожидал чего-то подобного — прорыва обороны. Он читал битву, словно опытный полководец, и обладал знанием процессов, происходящих в ней. Как говорят ученые мужи Каренского университета: понимание механики сражения.
Винченцио никогда не был в Карене, а тем паче в университете, поэтому отметал все термины и просто называл это опытом. Если угодно — опытом старого хоря, способного не только забраться в курятник, но и выбраться оттуда с курицей, минуя псов. То, что должен знать хороший капитан любого наемного отряда.
И опыт говорил, что не пройдет и получаса, как придется отводить людей под прикрытие воинов баталии милорда да Лэнга. Ситуация ухудшалась с каждой минутой.
У него были приметливые глаза. Винченцио видел. Видел, как легконогие отряды горного герцога оказались на вершинах холмов, перебили зазевавшихся стрелков, заняв господствующую высоту и избавив прорывавшуюся по Бутылочному горлу армию от угрозы постоянного обстрела.
Также он понимал, что натиск тысяч, шедших вперед, не остановит никакая преграда, и уж тем паче сделанная столь поспешно, на скорую руку. Ряды уже успели смешаться между собой, и рубка сменилась толчеей, как всегда бывало, когда одна масса людей наваливалась на другую.
Винченцио знал, что сейчас там творится. Давка. Задние бьют алебардами через головы товарищей, передние могут лишь колоть друг друга короткими мечами и кинжалами да орудовать щитами, ломая носы и челюсти.
Никакого фехтования. Не развернешься, не взмахнешь. Вскинешь руку не вовремя и тут же получишь по ней сразу с нескольких сторон. В том числе и от союзников.
Лучники, уже отошедшие к баталиям, перестали стрелять. В такой толчее невозможно не попасть по своим, и за спиной протяжно запели трубы, отводя стрелков еще дальше из-за их бесполезности. Время бросать их в бой с топориками и фальчионами придет еще не скоро. Слишком ценный ресурс, способный гораздо больше сделать за палисадом или засекой, чем в рубке.
Командиры на этой части поля, стараясь удержать фронт, перекидывали резервы. Двинулись алебардисты, квадрат пикинеров — наконечники ярко и зло сияют на солнце — разворачивался в сторону почти двух тысяч фихшейзской кавалерии, вырвавшейся из Бутылочного горла и теперь, в облаке пыли, обходящей армию с правого фланга, забирая далеко к югу, чтобы ударить в тыл. Им навстречу с бело-золотыми знаменами ириастской конницы уже выступили рыцари на могучих конях.