Цветок яблони (СИ)

Но основная, самая важная способность теперь была ей неподвластна. Она утратила связь с той стороной и не могла повелевать теми, кто ушел туда.
— Даю вам слово. Слово тзамас.
— Благодарю, сиора. — Он, все еще не до конца уверенный, что может полагаться на её слово, сказал: — Мы были бы благодарны, если бы вы использовали мэлгов и обратили их против своих же.
Лавиани стала кашлять в кулак, а Шерон с сожалением сообщила:
— Увы. Таким, как я, подвластны лишь люди. Мэлги после смерти остаются мертвы навсегда. Получается, в этом бою я вам не помощник, любезный сиор.
— Ну что ж, — ответил тот. — Справлялись же мы как-то без магов раньше.
Она сидела по-карифски на земле, безмятежно глядя в предрассветное небо, на манер Мильвио положив Фэнико себе на колени.
Маленькая, утрамбованная ногами площадка двора уютного деревенского дома, в шаге от стены храма Шестерых, где спрятались женщины и дети. Факелы. Горько пахнут, трещат. Шестеро гвардейцев стояли по периметру, охраняя Шерон.
Две тени в серых женских платьях — дэво — не спеша прошли мимо кипарисов. Лавиани, правившая полотно фальчиона, оторвалась от этого занятия и окликнула их:
— От вас помощи не ждать?!
— Милостивая Богиня призывает своих последователей к милосердным поступкам, — ответил Ради. — Нет никакого милосердия сражаться за тех, кто и так умеет держать меч. Мы идем в храм, дарить надежду слабым.
Они ушли, а сойка хмыкнула с некоторой задумчивостью:
— Хм. Стоило бы им сказать, что дэво запрещено входить в храмы Шестерых.
— Они это знают.
— Все равно стоило бы.
— Их простят.
— Шестеро? Угу. Проклятущие евнухи. Я зла, что не могу сказать, будто они струсили. Не люблю, когда неприятные мне люди ведут себя достойно. Сейчас бы я не отказалась от лука.
Шерон вскинула руку, прося её ничего не говорить, закрыла глаза, слушая ночь.
Все тот же стрекот насекомых, теперь казавшийся ей далеким, пряный запах трав, ветер.
Сойка, оставшаяся с ней, чтобы защищать тзамас до последнего, сильнее, выносливее, опытнее любого из треттинцев, находящихся здесь же. Она не в первый раз сталкивалась с мэлгами, не боялась шауттов и может постоять за себя.
О ней думать не стоит.
Почти.
Жаль, что её таланты спят.
А вот остальные люди... Указывающая понимала, что не сможет спасти многих. И быстро листала в памяти страницы книги Дакрас, пытаясь найти, чем она могла бы быть полезна в этом бою.
Найти хоть что-то.
Вспышка. Оборванная нить. Смерть.
Не человек. Овца.
— Они здесь. — Её голос прозвучал глухо и безжизненно.
Шерон услышала, как гвардейцы пришли в движение. Бряцанье оружия, тихая команда старшего среди телохранителей.
Камешки зашуршали под подошвами Лавиани, когда та встала рядом. А затем сойка шепнула:
— Несколько дней назад ты балансировала где-то на тропке над пропастью. Едва не свалилась на ту сторону. Сейчас люди будут умирать. Как ты на это отреагируешь? Как пьяница, которому внезапно попал в руки кувшин с крестьянской настойкой? И что мне тогда делать? Снова пихать игральные кости в тебе в рот?
— Этого не случится. — В голосе Шерон звучала странная безмятежность.
— Потому что ты надеешься на такой исход или есть причина для уверенности?
Тревожно запел боевой рог, заглушая песнь ночной степи, и Шерон не ответила.
Мэлги пошли на штурм.
Указывающая примерно знала, что будет дальше. Стена вокруг городка невысокая и протяженная, чтобы держать её таким количеством людей. Поэтому лейтенант даже не стал об этом думать, отдав без боя нижние кварталы, перегородив единственную улицу на середине подъема мебелью, телегами, камнями и выставив там основной отряд. С копьями, арбалетами, луками. Расположив стрелков на крышах и отправив два десятка перекрыть узкие переулки, через которые можно пробраться наверх, к храму, минуя главную линию обороны.
И даже она понимала, что этого недостаточно.
Знала мэлгов, помнила их упорство.
Бой начался внезапно. И сразу в нескольких частях деревни. Пришел к ним криками, рёвом рогов, лязгом оружия и заревом. Одновременно вспыхнули овчарни, вместе с возросшим гомоном овец, оказавшихся в ловушке, и первые дома на южной стороне поселения.
 
Шерон ощутила болезненный укол. Первая смерть. И девушка знала, что не последняя.
Она с замершим сердцем стояла и слушала, как сталь бьет о сталь, как рычат люди и воют мэлги. Пожар разгорался, захватив еще несколько домов, перекинулся на сухую траву, пополз по ближайшему полю ломаной рубиновой линией.
Лавиани ходила по двору из угла в угол, словно дикая кошка в клетке. Воины, оставшиеся здесь, с ней, напряжены. Она вполне понимала их — там их друзья бьются насмерть, а они стоят без дела.
Пять минут. Десять.
Жизни вспыхивали. Гасли. Нити людей, которых она не видела, но чувствовала, рвались.
Гвардеец, появившийся на площадке, волок на себе раненого товарища. Шерон узнала Серро, бледного даже в этом оранжевом свете, почти выцветшего. Правая рука у него отсутствовала чуть выше локтя, культя была обмотана тряпкой. Та пропиталась кровью, набухла и уже не могла удерживать в себе алые капли.
— Куда вы его несете?
— В храм, сиора! Лейтенант приказал всех раненых туда.
— Сюда его. Ко мне. Освободите стол!
Гвардеец из охраны не мешкал. Ободранный старый деревенский стол под абрикосовым деревом, заваленный глиняными мисками и прочей утварью, был очищен одним широким взмахом.
— Помогите ему! — Теперь Шерон распоряжалась, и, как ни странно, ей повиновались.
Ну кроме Серро, который пытался возражать, но столь тихо, что его никто не услышал. Что неудивительно. По ощущениям Шерон, жить ему оставалось не больше получаса.
— Где его рука?
— Что? — Принесший товарища воин опешил от вопроса.
— Где рука?! — Она уже колдовала над раненым с одним из своих пузырьков с маслянистыми жидкостями, сохранившимися со времен Нимада.
— Т-там, сиора.
Она не видела, куда он указал, рявкнув Серро, терявшему сознание, но упрямо отказывающемуся пить жидкость:
— Прекратите, сиор! Иначе умрете быстрее, чем думаете! Крови в вас уже и так мало!
И тут же:
— Лавиани. Принеси, пожалуйста.
— Рыба полосатая! — Сойка стояла за спиной. — А если там много рук валяется?!
— Неси только правые.
Та хохотнула, хотя Шерон и не шутила. Перемахнула через ограду, побежав в сторону алого зарева, туда, где был бой.
— Возвращайтесь обратно к лейтенанту. Всех, кто ранен, — нести ко мне.
— Сиора...
— Я собираюсь их спасать, а не убивать.
— А что делать нам? — спросил гвардеец её охраны, освободивший стол.
— Лично вы будете держать его. — Она все же влила в Серро настойку и, не обращая внимания на то, как тот скривился, занялась повязкой.
Ладони тут же испачкались в крови.
— Не надо... — прошипел он, корчась от боли.
— Да держите же его! — Она пальцами, словно тисками, вцепилась в культю. — Вы истечете кровью, Серро. Очень быстро. Сейчас настойка подействует, и боль уйдет.
Он снова дернулся, простонал:
— Темная магия. Не хочу.
— Два варианта. — Шерон склонилась над ним и увидела в отражении суженных зрачков, что её глаза стали прежними. Ужасно белыми. Как у мёртвой рыбы. — Я могу вернуть вашу проклятую руку. Или же вы умрете калекой. Быстро решайте, через минуту вы уже уснете. Ну?!
Раненый лишь слабо выругался и отвернул голову в сторону.
— Хуже теперь не будет.
— Тогда перестаньте мешать мне!
Она никогда не делала этого. Лишь читала в книге, видела нужные схемы и помнила, что и как надо делать. Не сомневалась, что сил ее, благодаря браслету, с лихвой хватит на подобное. Тзамас, вопреки расхожему убеждению, могли не только поднимать мёртвых, создавая из них гротескных чудовищ, но и лечить себя, друзей и союзников. Граней смерти слишком много, и знающие смерть порой создавали и жизни.