Падение Майсура. Часть первая (СИ)
— Сэр! Я родом из Малайзии, сын английского офицера и дочки купца из Куала-Лумпура. К несчастью потерял документы. Разбойники, сэр!
— Бывает, - лоснящиеся смуглое лицо Хачика оставалось бесстрастным. — Какие услуги мы вам можем оказать, сударь?
— Мне бы только к родственникам добраться, в персидский Ормузд.
— Я посмотрю, что могу для Вас сделать. Но все стоит денег...
— Само собой...
Хачик даже взял за переправку в персидский Решт с нашего героя совсем небольшую сумму. Хотя, что-то так и носилось в воздухе, какое-то нехорошее тоскливое предчувствие, как бы предупреждающее: остерегайся!
Виктор конечно знал, что персы издавна массово покупают русских рабов, куда как наловчившись отнимать и присваивать изделия мастеров из других стран, так что основные работники там из России, но наш герой совсем не ожидал, что его с ходу продадут на соляную шахту. Невозможно представить судьбу ужаснее той, что выпадала на долю таких бедолаг; положение их было раз в сто хуже, чем у негров. Парень по собственной глупости попался в ловушку, старую как мир и простую, как сатиновые трусы.
На следующий день ничего не подозревающий Резанцев отплыл на корабле одного из компаньонов Хачика. Команда была своеобразна: смуглые лица с крючковатыми носами и топорщащимися усиками, грязные тюрбаны вокруг голов, и подпоясанные халаты.
Каспийское море не совсем настоящее, глубина его часто не превышает и двух метров, а потому суда тут имеют небольшую осадку, и их болтает, как каноэ. А тут еще Каспий вздумал греметь валами. Виктора все время подташнивало. Скоро молодому человеку пришлось совсем плохо: он и блевал и молился попеременно. После того, как парень отведал "специального укрепляющего отвара" от корабельного кока ( да обгложут собаки его кости), он очнулся только на следующий день катаясь по палубе и давясь рвотой, с тяжелой цепью на лодыжке.
— Что со мной? Это как понимать, образины вы черномазые?!
— Ха-ха-ха! - засмеялись восточные люди.
Вот и поговорили…
Нет, его угостили не ядом, а одним из бесчисленных восточных дурманящих веществ, вызывающих у человека кратковременный, но глубокий, беспробудный сон. Хреново... Эти персы были ловки, как кошки, и коварны, как кобры. Дикари же, однако. Сам Макиавелли со своим лозунгом "цель - оправдывает средства" восхитился бы такими своими рьяными последователями. Теперь Виктор стал бесправным рабом. Наступили часы невзгод.
Обычно, в спокойную погоду, персы вели свой корабль по морю быстрее, чем тренированный человек бежит по прямой и ровной дороге. После шести дней мучений, они оказались среди группы неприглядных песчаных островков, лежащих у входа в порт Решт, являвшийся местом назначения. Тут все течет, все изменчиво. Есть острова, а на следующий год они превращаются в холмы на полуострове, а тем временем обширный участок низкого берега исчезает, превратившись в лагуну.
Сам порт было просто огромное скопление жалких глинобитных хижин в форме кубов, да шатких причалов вдобавок, а за портом, минуя прибрежные солончаки, за исключением неширокого зеленого пояса фруктовых садов, начиналась простиравшаяся на сотню километров иссохшая, безжизненная пустыня. Наглядный рубеж меж двух царств — излишне буйной жизни и полного оскудения. Возможно, местную пустыню можно было считать степью, но она представляет собой каменистое унылое место, годное только для верблюдов да ящериц. Бежать некуда...
Нещадно палящее азиатское солнце, давящая лодыжку цепи, да смуглые чужие лица вокруг, Виктору хорошего настроения не прибавляли. В темных дебрях неискушенного разума слабо, точно просвет в непроглядных тучах, брезжило сознание своей человеческой неустроенности. Здесь вряд ли кого удивишь кандалами и батогами. Ох, тоска. Тушите свет! Сливайте воду!
Корабль причалил. Вокруг закипела работа: разгружались трюмы, сновали туземные рабочие, на которых приказчики поругивались, махая плеткой, на берегу располагались деревянные навесы. Резанцев наблюдал, как лебедка поднимает деревянные ящики, которые затем полуголые шайки местных оттаскивают прочь; весь причал был завален мешками и сундуками.
Людей тут было огромное множество, все они суетились и работали в поте лица, и дух деловитости буквально витал в воздухе. Купцы, позабыв о еде и отдыхе, метались как в белой горячке, от лодки к лодке, от тюка к тюку, от раба к рабу, кричали, ругались, подгоняли грузчиков, торопясь сбыть добрый товар за добрую цену.
Как бы то ни было, но цепь с Виктора сняли, и пинками погнали на причал. Двигай! Замахала бичами крутость и лютость. Поверженного льва да не пнуть? Многоопытные персы считали, что рабы должны быть похожи на тигров, у них спины обязаны быть разрисованы полосами от ударов плетей. А на причале парня уже ждали. Криво усмехающийся беспощадный надсмотрщик и двое чернобородых стражников. Оливковая кожа, черные глаза. Никакой восточной субтильности и низкорослости, все на редкость здоровенные парни. Словно горсть бирюзы в куче щебня. От их взглядов, нацеленных на Виктора, немедленно повеяло холодом и ненавистью.
«Государство всеобщего благоденствия, — горько подумал попаданец. — Оно о вас позаботится, можете не сомневаться».
Особо перекаченным Гераклом Резанцев не был, тем более, что морская болезнь и длительное путешествие на его внешнем виде сказалось далеко не лучшим образом. В глазах окружающих теперь парень выглядел довольно жалко. Вещички у нашей жертвы слепой доверчивости давно разграбили, оружия у него не было, так что цепи на пленного кафира из категории «принеси-подай» одевать не стали, а просто под конвоем повели куда-то, подталкивая в спину древками копий.
Основания для подобной беспечности были. Надсмотрщик был мускулистый, по бычьи огромный , высокий, широкоплечий, смуглый, двухметровый великан атлетического сложения. Высшая Категория Главного Злодея! Он напоминал по виду изваяние выточенное из базальта какого-то древнего бога, хотя был обычный покрытый шрамами громила.
Но при этом, каждое его движение выдавало стальную силу его мускулов и отличную координацию. На животе и бедрах – ни грамма лишнего жира, и весь он – точно сжатая боевая пружина. Черные как антрацит глаза, холодные, как закаленная сталь, казалось, в любой момент могли вспыхнуть огнем. Нос опаленного солнцем, плотно сбитого, словно буйвол, детины, походил на крюк. Перс, сын перса, этим напоминал сарыча. Такого узнаешь с первого взгляда. Насилие – его стихия, его призвание.
Голову смуглого гиганта охватывала широкая красная повязка; из одежды на нем не было ничего, кроме пестрого халата, коротких шаровар с бахромой и ожерелья из медных бляшек. Стражники были тоже не подарок: высокие и мускулистые, бородатые воины в халатах с копьями, вместо современного огнестрельного оружия.
Персы, никогда не отличавшиеся особой меткостью, всегда надеются больше на холодную сталь. Своими габаритами дуболомы-стражники так же превосходили среднее значение. Тестостерон им тут что ли колют? Все персы прекрасно сознавали свою силу, каждый из них мог быть достойным противником любому тренированному человеку. Значит, дела совсем плохи. Казалось, что шансов нет.
Но как только процессия с надсмотрщиком впереди покинула территорию порта, они оказались в рядах лавок, увешанных: одни — рассеченными бараньими тушами, другие — глиняными чашами и пестрыми кувшинами, третьи — сыромятными ремнями и дублеными кожами. Миновав торговые ряды, они погрузились в лабиринт узких извилистых улочек, где нависающие балконы под решетчатыми окнами, выложенными самшитом, почти касались друг друга.
Здесь Виктор начал действовать. Самоубийство? Возможно... Тут вопрос встал так: жизнь или смерть. Отступать теперь было некуда. Работа по принуждению — пытка, и пытка невыносимая. И тот, кто привык к вольной жизни никогда не смирится с рабским ярмом. Ему оставалось только одно — принять этот бой, последний бой в жизни.
И в этом бою у Резанцева было одно преимущество — ему уже нечего было терять, он мог не задумываться о последствиях этой стычки, мог не строить стратегических планов. Для него все должно было решиться в ближайшие мгновения — в этом самом бою. Обстоятельства благоприятствовали задуманному. Оба стражника по бокам шли ленивой походкой человека, выполняющего рутинную, привычную работу, уверенного в ее формальности.