Извращенное Притяжение (ЛП)

 Я наклонился над ее животом, чтобы поближе рассмотреть крошечное яйцо, свисающее с пирсинга. Оно было красным с золотым обрамлением.
 — Оно настоящее?
 — Оно было сделано специально для меня теми же производителями, которые создают большие яйца Фаберже.
 — Но почему ты выбрала это для пирсинга?
 Она нахмурила брови.
 — Это часть моей истории. Мой отец каждый год с самого моего рождения дарил мне яйцо Фаберже, и я храню их в стеклянном шкафу в своей комнате.
 — Я никогда не считал тебя энтузиасткой искусства, особенно этого вида традиционного искусства. Ты больше похожа на любительницу творчества Энди Уорхола или Джексона Поллока.
 — Ты ошибаешься.
 — Потому что ты мало рассказываешь о себе.
 — Ты тоже не совсем открытая книга.
 Я склонил голову.
 — Что ты хочешь знать?
 — Много чего, что трудно выбрать только одно, — сказала она, но затем ее взгляд метнулся к моему предплечью. — Твой шрам от ожога. Почему ты не убрал его лазером и не переделал свою татуировку Каморры?
 Темные тени из моего прошлого обрели форму. Я протянул руку, чтобы она увидела мою татуировку, нож с глазом и девиз Каморры на итальянском. Но большинство слов было нечитаемым, искаженным следами ожогов, как и глаз.
 — Тот день изменил меня. Это пробудило во мне ту сторону, которая, как я думал, не существует. Татуировка в ее изуродованном состоянии это мое напоминание, а также предупреждение о том, что скрывается под ней.
 В первые несколько недель и месяцев после моего пленения и пыток я каждую ночь просыпался от кошмаров. Никогда раньше у меня не отнимали мою силу, отдавая на милость кого-то другого. До того дня я думал, что нахожусь во власти Римо и подчиняюсь его капризам. Но потом я понял, как сильно ошибался. Римо никогда не хотел причинить мне боль. Он заботился обо мне по-своему. Чтобы понять это, нужно было оказаться в руках врага.
 — Ты никогда не мстил за то, что с тобой сделали? За боль, причиненную тебе? Наряд нацелился на тебя, наказывая твоего брата. Ты был еще молод.
 Меня не удивило, что Динара знала подробности. Ведь Григорий обо всем был в курсе и, очевидно, не прочь был поделиться информацией с дочерью. Может, русские мафиозные боссы не так баловали своих дочерей, как итальянцы.
 Иногда я мечтал о мести, особенно в самом начале. Я часами представлял себе, каково было бы, если бы один из моих мучителей оказался бы в моих руках, и я сделал бы с ним то, что они сделали со мной, но в конце концов я перестал зацикливаться на мести.
 — Я оставил прошлое позади. Я не нуждаюсь в мести. Мне безразлично, что будет с Нарядом. Нино и Римо разбираются с ними. Не думаю, что месть кому-то помогает.
 — Не могу поверить, что ты не в ярости, — прошептала она.
 — Я в ярости. Но направляю весь свой гнев, оставшийся с того времени, на гонки и бои. Этого достаточно.
 Это не совсем правда. Этот день пробудил во мне то, что я с трудом подавлял. Мою темную сторону — сторону, которую я все еще часто боялся и презирал. Однако редкие моменты принятия и покоя, которые они приносили мне, пугали меня еще больше.
 Она провела пальцем по моему шраму от ожога. Кожа в том месте не была чувствительной к прикосновениям или боли, но то место, что вокруг, оно было еще более чувствительным. Когда кончики пальцев Динары скользнули выше, обнаружив небольшой шрам на моем бицепсе, а затем шрамы на груди, по моему телу побежали мурашки.
 — Это тоже следы твоих пыток?
 — Не все. Несколько. Остальные от боев и моего пребывания в Нью-Йорке с Фамильей.
 — Мне кажется странным, что твой брат настолько доверял другой семье, что отправил тебя туда. Даже когда мой отец заключает мир с другими, это не значит, что он доверяет им настолько, чтобы послать туда кого-то, кто ему дорог.
 — Я попросил Римо отправить меня к ним. Мне нужно было уйти от своих братьев, от их тени и их защиты. В Нью-Йорке ко мне не относились как-то особенно. Я был никем. Я должен был выполнять грязную работу, а их Капо наказывал меня, когда я не делал этого.
 
 — Где бы ты ни был, ты никогда не будешь никем, Адамо. Даже если ты далеко от своих братьев и Вегаса, твоя фамилия имеет вес, как и моя. Мы носим наши фамилии как бремя и щит. Единственный способ для нас быть анонимными это взять новое имя и фамилию и стать кем-то другим.
 — Ты когда-нибудь думала об этом? Оставить отца и Братву? Начать все сначала?
 Динара покачала головой.
 — Это у меня в крови. Это часть моей жизни. Мне не нравятся все аспекты жизни, но я не хочу убегать от этого, — сказала она, проводя пальцем по моим шрамам.
 Я рассказал ей о каждом шраме, и когда наконец замолчал, ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я провел ладонью по верхней части ее бедер и тонким шрамам там, в безмолвном вопросе.
 Динара вздохнула и снова подняла лицо к потолку.
 — Иногда мы сами себе злейшие враги.
 Я кивнул, потому что это истина, которую я узнал в прошлом. Я подозревал, что шрамы были нанесены самой себе. Они напоминали мне шрамы на запястьях некоторых моих знакомых наркоманов от порезов.
 — Почему? — спросил я.
 — Я принимала наркотики, заглушая старую боль. Но они заставили меня оцепенеть во всех смыслах этого слова, и поэтому я попыталась почувствовать что-то, даже если это была боль, пока я не решила, что это.
 Что-то в Динаре напомнило мне меня самого, когда я не был трезв очень долго. Наркотики остались в ее прошлом, как и в моем, но я хотел знать причины ее зависимости.
 — Что за старая боль?
 Выражение ее лица стало замкнутым.
 — Правда обо мне, которую скрывает твой брат, изменит твой взгляд на меня. Но скажи Римо, что я разрешаю ему поделиться этим с тобой, если это то, что ему нужно.
 Римо никогда и ни у кого не спрашивал разрешения. Сомневаюсь, что именно по этой причине он скрывал от меня правду.
 Динара забралась на меня сверху, позволяя волосам закрыть мое лицо.
 — Когда-нибудь тебе придется взять меня с собой в Вегас и показать свой город.
 — Ты имеешь в виду привести тебя к твоей матери?
 Губы Динары коснулись моих.
 — А если я скажу «да»?
 — Не думаю, что это хорошая идея, если только Римо не разрешит встретиться.
 — Он не сможет вечно скрывать ее от меня.
 Я вздохнул, проводя рукой по волосам Динары.
 — Боюсь, ты используешь меня против моих братьев.
 — Я знаю, — просто сказала она и поцеловала меня.
 Я отстранился.
 — Ты не сможешь повлиять на меня, даже если часть меня захочет сделать все, что ты попросишь.
 — Заткнись. — Динара пробормотала.
 Я позволил ей заставить меня замолчать одними губами. Я не был уверен, какую тайну Римо раскроет о Динаре. Но надеялся, что это не заставит меня проявить нерешительность, не заставит меня захотеть помочь ей даже против Римо. Мой брат натворил в своей жизни много дерьма, и я боялся, что история с матерью Динары была еще одной в этом списке. Я часто не соглашался с тем, что делали мои братья, но поддерживал их. Что, если тайна Динары сделает это невозможным? Возможно, именно поэтому Римо держал этот секрет при себе, и, быть может, теперь, когда я ближе к Динаре, он раскроет его по той же самой причине. Проверяя мою преданность.
 ГЛАВА 11 
  
  
 Мой отец ненавидел мою мать. Каждый раз, когда я упоминала ее имя, отвращение отражалось в каждой жесткой черте его лица. Он хотел ее смерти. Нет, он жаждал, чтобы она страдала и умирала. Простой смерти ему было недостаточно. Как Пахан, он мог убить почти любого, сделать их последние часы как можно более мучительными, и, конечно же, он не испытывал никаких угрызений совести по этому поводу.
 
 Но моя мать находилась на территории Каморры, в самом ее центре, в Лас-Вегасе, под бдительным оком некого иного, как Капо Каморры — Римо Фальконе.