Извращенное Притяжение (ЛП)
— Я ни с кем не сближусь, — процедила я сквозь зубы, но не могла отрицать взаимное влечение между мной и Адамо. Я заметила, как он разглядывал меня, а я не раз смотрела на него. — Что они могут получить, заставив меня поверить, что моя мать жива?
Дима откинулся на спинку сиденья и уставился в окно. Может, он выигрывает время? Едва заметное напряжение проникло в его тело, но я не была уверена, было ли это потому, что он знал больше о моей матери или потому, что ревновал к Адамо.
— Возможно, они надеются, что ты появишься в Вегасе, чтобы найти ее. Это может оказаться ловушкой, чтобы ты попала к ним в руки. Римо Фальконе не в первый раз похищает высокопоставленную девушку.
— Если бы он хотел похитить меня, то мог бы попросить об этом Адамо. И сомневаюсь, что Адамо единственный гонщик, имеющий тесные связи с Каморрой. Ему не пришлось бы заманивать меня в Вегас, чтобы добраться до меня.
Дима сжал губы и старался не смотреть в мою сторону. Я поднялась с места и села рядом с ним. Его взгляд встретился с моим.
— Дима, — сказала я тихо, умоляюще и положила свою руку поверх его, лежащей на подлокотнике. — Если ты знаешь, ты должен мне сказать. Мне нужно знать. Ты же знаешь, что я должна знать.
Лицо Димы, которое обычно состояло из сплошных жестких линий, словно произведение искусства кубизма, смягчилось.
— Динара.
То, как он произнес мое имя, напомнило мне о нашем прошлом. Он повернул руку и сомкнул пальцы вокруг моей ладони. Я сглотнула. Я не хотела использовать чувства Димы, или какие бы чувства он не испытывал, ради получения желаемого, но эта правда может изменить все. Мне нужно знать.
— Скажи мне, — взмолилась я.
Он наклонился чуть ближе, словно собирался поцеловать меня. Я напряглась. Я не хотела отталкивать его. В этом не было необходимости. Дима осмотрел мое тело и отодвинулся на несколько сантиметров. Его пальцы на моих ослабли, и улыбка стала болезненной.
— Что ты будешь делать с правдой?
— То же самое, о чем я всегда мечтала, покончу с этим.
— И отомстишь, — тихо произнёс Дима. — Я не уверен, что ты найдешь завершение на том пути, по которому двигаешься.
Месть была ежедневным делом в наших кругах. Каждый мужчина жил и дышал, ради мести, если с ним поступили несправедливо, но девушки должны были позволять другим решать свои проблемы, как беспомощные дамочки в беде.
— Дима.
Мой путь — мое дело. Если придется, я пойду одна. Дима откинул голову назад.
— Она жива. Фальконе сказал тебе правду.
— Почему ты солгал мне? — обиженно спросила я.
Дима мой ближайший напарник. Мы делились всем, или, по крайней мере, я так думала.
Дима склонил голову набок.
— Потому что твой отец приказал мне лгать тебе и потому что я хотел защитить тебя.
— Мне не нужна защита от правды!
Я встала, не в силах усидеть на месте. Я начала расхаживать по проходу, мой пульс бешено колотился. Крошечная часть меня сомневалась после слов Адамо, но теперь правда ярко сверкнула передо мной. Сейчас настала моя очередь принять это и решить, как действовать дальше.
— Это мое право решать, что делать с правдой. Мое чертово право.
Дима кивнул.
— Твой отец может не согласиться. Он придет в ярость, если узнает, что я тебе рассказал.
— Не ты, а Адамо.
Дима горько усмехнулся.
— Твой новый герой.
Я сверкнула глазами и опустилась на сиденье.
— Адамо не герой этой истории. Ни ты, ни мой отец тоже. Я стану героиней своей истории.
Я перевела взгляд на окно, любуясь мрачным небом, которое трагически соответствовало моим эмоциям. Вскоре облака сгустились, и на самолет хлынул дождь. Я провела ладонями вверх и вниз по бедрам, задерживаясь на знакомых шрамах. Зов сирены теперь звенел у меня в крови. Моя темная жажда была сильным противником, моим величайшим врагом, но также бальзамом и другом в самые тяжелые часы. Он сделал невыносимое терпимым, хотя бы на несколько часов.
— Ты сильнее его, — сказал Дима в тишине.
Он слишком хорошо знал язык моего тела. Я коротко кивнула.
— Я сильнее, чем вы с отцом думаете.
За тридцать минут до предполагаемого времени посадки я схватила сумку с моей одеждой для Чикаго и пошла в туалет переодеться. Это вошло у меня в привычку, что, когда я возвращалась домой, я отказывалась от своего стиля и свободы и становилась такой, какой хотел и нуждался во мне отец.
Черный лимузин ждал нас, когда мы приземлились в аэропорту Братвы за пределами Чикаго. Я молча села в машину и без слов поехала. Вскоре после того, как мы сели в самолет, я отправила отцу сообщение о своем прибытии. Судя по отсутствию удивления, Дима сообщил ему раньше меня.
Мы не въехали в Чикаго. Отец купил четыре акра земли в тридцати двух километрах от Чикаго, потому что дом, который он задумал, нуждался в пространстве. Позолоченные ворота распахнулись, когда мы подъехали к ним. Длинная подъездная дорожка с садами, напоминающими Версаль, вела к великолепному бело-голубому особняку. Потребовалось почти два года, чтобы построить этот уменьшенный вариант дворца Екатерины Великой, который мы с папой много раз посещали в Санкт-Петербурге.
Мне было интересно, дает ли это отцу ощущение дома, живя в таком особняке, или это только напоминает ему, чего ему не хватает. Иногда тяжелее жить с меньшей версией того, по чему мы скучаем, чем лишиться этого полностью.
Лимузин припарковался у подножия величественной лестницы, ведущей к парадной двери, где меня уже ждал папа в своем обычном темном костюме. Кто-то из персонала открыл мне дверцу, и я вышла из машины. Мне всегда требовалось несколько секунд, чтобы обрести равновесие на каблуках цвета шампанского после нескольких дней или недель жизни в ботинках. Я разгладила шелковое и кашемировое платье, подходящее к моей обуви, и направилась к отцу. Дима держался позади, но жесткий взгляд, который послал ему отец, обеспокоил меня.
Папа улыбнулся, но улыбка была натянутой, словно невидимые нити натянули лицо. Дима, должно быть, предупредил его о том, что я знаю. Мне хотелось возненавидеть Диму за то, что он шпион моего отца, а не доверенное лицо. Я боялась того дня, когда ему придется выбирать, между нами, и я потеряю его навсегда. Возможно, это еще одна причина, по которой я разорвала наши отношения.
Как только я подошла к нему, папа заключил меня в объятия. Я прижалась к его высокому, сильному телу, вдыхая знакомый запах лосьона после бритья. Он отстранился, обхватив мои щеки своими большими ладонями, и нежно поцеловал каждую из моих щек.
— Ты отлично выглядишь, Катенька.
Я не улыбнулась, только посмотрела в бледно-голубые глаза отца. Ему было всего под сорок, он был одним из самых молодых Паханов, и его светлые волосы все еще хорошо скрывали седые пряди.
— Динара, — поправила я, хотя знала, что он не станет называть меня по имени.
Когда я перестала называть себя Екатериной, названной в честь Екатерины Великой — еще одна причина, по которой отец решил построить ее дворец, — он был убит горем и продолжал называть меня Катенькой. Теперь я редко поправляла его и не носила ту одежду, которую предпочитала, находясь рядом с ним.
Я всегда выбирала платья или юбки светлых тонов, потому что ему нравилось видеть меня в таком образе. Екатерина, в конце концов, подразумевала чистоту, и он хотел видеть меня при свете, а не спотыкающуюся о темноту, которая осталась глубоко внутри меня. Он обнял меня за плечи и повел в великолепное фойе с зеркальными стенами, украшенные белым и золотым декором.
— Где Юрий и Артур ?
