Скальпель судьбы (СИ)
— Лидия Степановна, вы только не волнуйтесь. Катюша пришла в себя, но сейчас она спит. Если вы хотите её увидеть, то я попрошу…
— Нет, нет, что вы! Не надо никого беспокоить. Тем более, — она прикрыла глаза, — я всё равно ничем не помогу ей. Скажите, а малыш? Он где?
— Ваш внук в реанимации новорождённых, но туда вас не пустят. Извините.
— Внук… Как это звучит непривычно. Господи, я бабушка! — Булавина вдруг выдохнула и улыбнулась.
— Лидия Степановна, я бы не хотел вас расстраивать, но малыш очень тяжёлый. И его, так сказать, будущее пока не очень ясно. Но мои коллеги заверили меня, что они сделают всё от них зависящее, чтобы…
— Алексей… можно мне так вас называть? — мягко перебила его Булавина. — Для меня главное, что моя девочка и её сын живы. А всё остальное мы переживём. Спасибо вам.
— За что?
— Мне сестрички рассказали, как много вы сделали для Катюши вчера. И я как мать буду вашей должницей на всю оставшуюся жизнь.
— А кто эта женщина? — Рядом зацокали каблуки и позади Булавиной показалась Ираида Константиновна Стрелкова. — Почему вы ей рассказываете о состоянии Катерины, а мой сын и я ничего не можем добиться у персонала? Он тут не последний человек, а отношение как к мальчишке с улицы.
Фадеев глянул на Шанина, что показался в дверях реанимационного отделения, и сжал кулаки.
— Лидия Степановна, позвольте представить вам отца вашего внука и его семью.
— Внука? Что значит её внука? Нам ничего неизвестно о Катиных родственниках. У неё, что же, семья есть?
— И семья, и квартира, и работа! — в сердцах воскликнул Фадеев. — И ума на несколько порядков больше, чем у вас и вашего сыночка! Не говоря уже о порядочности, честности и благородстве.
— Алексей, не надо, — опять так же мягко остановила его Лидия Степановна. — Да, я мама Кати, Булавина Лидия Степановна. Увы, мой муж Александр Михайлович не сможет приехать, служба.
И тут Фадеев увидел, как на его глазах менялось выражение лица Стрелковой, которая начинала понимать, чьей дочерью является Катя Булавина. От презрительного до заискивающего.
— Ой, Андрюшенька, сынок, познакомься с Катиной мамой. Поверьте, она нам никогда не говорила, что она принадлежит к такой известной семье. Если бы мы знали это раньше, то…
— То тогда бы вы не оскорбляли её и не называли «шалавой», а вашего внука «сучонком»? — громко спросил Фадеев.
— Вы не вмешивайтесь, пожалуйста, нам есть о чём поговорить с будущими родственниками! — Стрелкова уже вовсю улыбалась, схватив Булавину под локоть и подталкивая её к окну, где стоял её сын, внимательно прислушиваясь к разговору. — Вы, Лидочка Сергеевна, не слушайте никого, Катюша столько прожила с нами, всякое, конечно, бывало, но всегда! Всегда сыта, в тепле, в уюте.
— Такая сытая, что перед родами пакеты с продуктами из магазина пёрла, когда вы по улицам прохаживались! — Фадеев уже не скрывал своей злости. — Это у неё от сытости и уюта гемоглобин упал почти до критической отметки? Или пощёчину вашу можно отнести к семейному теплу?
— Мама, какая пощёчина? Ты что? — вскрикнул Стрелков, лихорадочно переводя взгляд с матери Кати на Фадеева. Вот тебе и «тетёха»! Как же он сам не догадался! Булавина! Это же джек-пот!
— Помолчи, сами разберёмся!
— Так это правда? Ты ударила Катю? Как ты могла? — Андрей резво подскочил к Фадееву и подошедшему ближе Шанину и твёрдо заявил: — Я ничего не знал, поверьте! Я бы никогда не позволил, чтобы с Катей так обращались!
Лидия Степановна высвободила свою руку из захвата Стрелковой и шагнула в сторону:
— Моё отчество Степановна, а не Сергеевна, а всё остальное будет решать моя дочь, когда придёт в себя. Алексей, я вас очень прошу уделите мне несколько минут, — и она пошла по коридору вместе с хирургами. Последнее, что услышали Лидия Степановна и Фадеев с Шаниным, было шипение Стрелковой:
— Решил меня чудовищем выставить? На себя посмотри! Мог бы и раньше узнать, что её отец не последний человек в городе, болван! Столько времени потеряли, уже бы устроились как люди, а всё ты!
Часть 9
Три года назад. Ирина
Профессор Семён Маркович Лившиц отдыхал. Как он говорил сам — «имею полное право». Перед ним на низком столике, покрытом потрескавшимся в нескольких местах лаком, стояла чашка крепчайшего кофе, рядом горела ароматическая свеча.
— Семён Маркович, опять вы за своё! — Ирина Воронцова подошла ближе и одним движением затушила фитиль. — Ну как дитя малое, ей-богу! А потом кашель и одышка.
— Ирка, замолчи! Не то отберу ключи от кабинета, будешь ко мне через балкон бегать.
— Ну да, а кто проследит, чтобы вы таблетки принимали? Бог мой, вы хирург, перед которым все в благоговении замирают, как перед египетскими пирамидами, а на деле — мальчишка с хулиганскими замашками.
— Ирка, а вот это было хамство! Сравнивать меня, Семёна Лившица, с полуразрушенными саркофагами.
— Вот уж не скажите, профессор! Сторонники теории пришельцев считают пирамиды если не космическими станциями, то энергетическими установками, а саркофаги находят в Долине царей, это несколько южнее.
— И всё-то ты знаешь, и везде-то ты побывала!
— Увы, Семён Маркович. Нигде я не была, потому что училась, а вы меня никуда и не отпускаете.
— Ладно, какие твои годы, Воронцова! Ты в реанимации была?
— Да, пока ещё все на ИВЛ, но заведующий был, заверил, что всё по плану. Самый тяжёлый, конечно, этот парнишка с глиомой мозжечка. Как вы думаете, — Ирина быстро двигалась по кабинету, собирая разбросанные вещи и складывая книги на стол, — есть ли надежда у мальчика?
— Ирка, запомни! Надежда есть всегда и умирает она обычно последней. Хотя как врач я мозгами понимаю, что шансы у ребёнка невелики. А что твоя подружка? Как её сын?
Ира скривилась и махнула рукой:
— Ничего хорошего, Семён Маркович. Теперь, когда глубже обследовали мозг, стало ясно, что и непростые роды, и тяжёлая гемолитическая болезнь Алёшки привели к поражению не только двигательных центров, но и слуховых анализаторов. Но есть и ещё один нюанс — его умственное развитие намного ниже, не вписывается в возрастной диапазон. Не думаю, что он сможет когда-нибудь учиться в школе, тут речь может идти только о социальной адаптации.
— И что Катерина?
— Живёт, работает. Что ещё остаётся? Травматолог она от бога. Соседка помогает, няней у Алёшки, мама её иногда бывает, навещает внука. Да только её отец… — Ира замолчала и сжала кулаки. — Короче, Александр Михайлович сказал, что в его семье уродам не место.
— Поц! — припечатал Лившиц и поднялся. — Пошли ещё раз посмотрим завтрашнюю тётку. И учти, завтра ты её оперируешь, я вольным зрителем рядом стою. Но с корзиной гнилых помидоров! Если за ночь руки в корявые палки превратятся, получишь у меня!
— Но, Семён Маркович, она же легла к нам только из-за вашего имени! А вы мне такое предлагаете!
— А я от своего имени не отказываюсь! Я ж рядом стоять буду и по рукам бить. Ирка, у меня давно не было учеников твоего уровня. Ты робот, что ли? Всё на клеточном уровне чуешь, как собака носом. Это дорогого стоит! И будь добра поспать сегодня. Этот твой недожурналист ещё не убился об угол шкафчика?
— Семён Маркович, не надо. Просто жизнь… она же разная бывает.
— Жизнь, любовь, счастье… Что вы, молодые, в этом понимаете, — протянул он, надевая шапочку на сверкающую лысину. — Секрет счастья, Ирка, состоит во внимании друг к другу. Мы с моей Симочкой прожили столько лет, что сказать страшно, тебя ещё и в планах не было, когда я на ней женился. Всякое бывало… И сейчас, когда ты меня с седыми пирамидами сравниваешь, хоть я и лыс аки бильярдный шар, я понимаю, что счастье жизни составляется из отдельных минут, из маленьких, быстро забывающихся удовольствий от поцелуя, улыбки, доброго взгляда, сердечного комплимента и бесчисленных маленьких, но добрых мыслей и искренних чувств. Любви тоже нужен её ежедневный хлеб, Ирка. А у вас ты кормишь этого своего этим самым хлебом, а он жрёт и пьёт! А в ответ что?