Высокое Искусство (СИ)

«Власть — как тончайший фарфор» — так говорил отец. — «Это хрупкая штука, и она не терпит посягательств»
— Неплохая работа, — сказал он, не оборачиваясь, цедя слоги, как будто отсыпая драгоценные камни, по одному, скупо. Вдохнул очередную понюшку, чувствуя, как драгоценная пыль бодрит, разгоняет кровь по жилам. Но лишь едва-едва, как единственный уголек в стынущей грелке.
«Но я не молодею… Кто продолжит мое дело? Четыре ребенка, и трое уже непригодны. Прекрасная и жадная мерзавка Клавель. Старшая затворница, предавшаяся Демиургам. Кай. Сколько надежд… И какое разочарование. Блестящий воин, который никогда не станет владетелем»
— Да, Неплохая. Но с тарифами придется подождать. Что же касается провианта и соли — да. Твое предложение своевременно.
Он повернулся к дочери, резко, так, что полы свободной мантии белого — чище свежевыпавшего снега — цвета взметнулись как накидка уличного плясуна. Флесса замерла, пытаясь истолковать непонятное выражение лица правителя. Он словно чего-то ждал, на что-то надеялся. Это было странно. И непривычно. Герцог всегда четко и ясно осознавал, чего хочет, его вопросы оказывались кратки, а ответы должны были возникать незамедлительно.
Господи, как жмут сапоги… и как глупо — благородная наследница почтенной семьи страдает, как обычная городская дура, что бездумно потратила мужнины деньги на скверную обновку.
— Я стараюсь обдумывать донесения шпионов, — Флесса понимала, что происходит нечто весьма и весьма необычное. И решила, что стоит рискнуть. — Новости… не слишком обнадеживают. Урожаи на южных землях составят едва ли сам-два. Травяная проказа губит маслицу. И Город кипит от новых веяний. Император уже не рискует, а просто чудит. Да еще Турнир Веры грядет, в следующем году Мильвесс соберет наилучших бретеров и рыцарей со всего мира. Я уверена…
Теперь она помолчала, подбирая самые точные слова. Герцог терпеливо ждал.
— Я уверена, этот год закончится плохо. А следующий будет тяжелым, очень тяжелым. Если у горцев действительно пропали посевы, то у них уже пять голодных лет подряд, впервые за два столетия. И весной кланам не хватит зерна по любым ценам. Плохо, когда самая свирепая пехота в мире оказывается голодной. Независимо от воли князей тухумы снова начнут грабеж, спускаясь на равнины.
— Горы далеко.
— А соседи всегда близко. И хорошие наемники станут дешевы.
Флесса умолкла, рассудив, что сказанного достаточно. Хотелось продолжать и продолжать, раскрывая мысли, планы как можно лучше, но женщина слишком хорошо знала отца. Он уже все понял. Вещать дальше — лишь умножать его недовольство.
— Предлагаешь готовиться к тяжелым временам?
— «Всегда покупай землю у реки, соль и долгий провиант, эти товары не падают в цене» — процитировала женщина.
— Тоже идеи демиурга?
— Да.
— Умный человек, — одобрил герцог. — Разумный совет. Одобряю. Что ж…
Он подошел к ней ближе, почти вплотную. Только сейчас Флесса обратила внимание, как изменился отец. Не постарел, скорее устал. Смертельно устал под непереносимой ношей. И снова женщина подумала, что старик знает больше, куда больше, чем она. О мире. О Малэрсиде. О грядущем. И знание это гнетет даже стального герцога.
— Подготовь план, — отрывисто приказал владетель. — Пошлины обождут, забудь о них, главное сейчас — провизия. Через два дня я отбываю на моем флагмане.
«Куда?» — едва было не сорвалось с языка Флессы, и та для верности прикусила ненадежный орган.
— Для всех я отправился на китовую охоту к северо-западу. В мое отсутствие ты будешь вести наши дела единолично. Когда вернусь… Мы обсудим некоторые вещи. Возможно.
Женщина возликовала, сохраняя на лице тщательно удерживаемую маску бесстрастной исполнительности.
— Да, что насчет той девушки? — неожиданно спросил герцог, когда казалось. что аудиенция закончилась.
Флесса надеялась, что этот вопрос не поднимется, но была к нему готова. Ответ последовал незамедлительно, быстрый, четкий, без попыток оправдаться или приукрасить.
— Шпионы проследили ее до Перекрестка всех дорог. Дальше следы потеряны, она передвигается умно, нигде не задерживается подолгу. Но ясно, что девица идет в Город. Видимо она считает, что там проще всего затеряться. Поиски продолжаются, Агентам в столице отправлены указания.
 
— А ты что думаешь?
— Это глупо. Опасность измеряется не количеством людей вокруг, а числом доносчиков на город и квартал. Девчонка ошиблась. Когда она придет в Город, мы рано или поздно узнаем об этом. Отец, я ее найду.
— Возможно… Возможно. Но здесь есть другая сторона заботы. Может статься, наши лазутчики понадобятся для других… дел.
«Другие заботы? Я чего-то не знаю. И этот внезапный отъезд. Нечто крайне важное прошло мимо меня»
— Я должна нанять больше шпионов? Усилить и ускорить поиски?
— Нет. Пусть все пока идет своим чередом. Если Пантократору будет угодно, она попадет в твои сети. Если нет … Я взвешу эту проблему и приму решение. После возвращения.
Герцог кивнул, точнее, опустил подбородок на ширину ногтя. Флесса совершенно верно поняла это как сигнал о завершении приема. Она отступила на три шага, оставаясь в полупоклоне, только затем выпрямилась и пошла к тяжелой двери, пользуясь привилегией члена семьи — поворачиваться к владетелю спиной. Когда женщина взялась за твердую холодную ручку в виде кабаньей головы, герцог негромко сказал:
— Приготовь платья.
Флесса остановилась и посмотрела на отца с молчаливым вопросом во взгляде.
— Закажи платья по островной моде, — мрачно повелел герцог. — На все случаи. И научись их носить надлежащим образом, чтобы казаться своей в кругу островитян. Разрешаю оплатить из казны все услуги портных. Ступай.
  
Глава 3
 
Англичанка в Нью-Йорке
 
Рассвет заалел, возвестил о скором явлении розоватой полоской на краю горизонта. Испуганные тени сгустились, спеша напоследок испить ночной тьмы. Холодный ветер пронесся над городом, цепляя флюгеры, овевая шпили. Еще вовсю горели факелы — восковые и тряпичные — в уличных фонарях на перекрестках и главных дорогах, а Мильвесс — «город тысячи колодцев» — уже просыпался. Лентяй встает с первыми лучами солнца, а честный горожанин хотя бы за четверть малой стражи до рассвета.
Фонарщики гасили огни, будильники стучали в ставни и крутили трещотками. В церквях священники первой молитвой возносили хвалу Отцу Мироздания, который в неиссякаемой милости своей даровал миру и людям новый день. Демиурги обязательно прибавляли не каноничные слова благодарности за последние и величайшие творения Пантократора — человеческий разум и свободу выбора меж добром и злом. За то, что творец каждому позволяет определять свою жизнь, собственными поступками, бросая вызов проискам Нечистого и тем заслуживая посмертное блаженство. Верующие в Двух Творцов тоже молились, но куда более скрытно, потому что в столице снова начались погромы. Слабенькие, даже не погромы, а так, скорее некоторые волнения, даже без нормальных поджогов. И все равно искушать судьбу никто не стремился.
Тонкая алая полоса на границе меж небом и землей светлела, обретая живые краски, настолько яркие, насыщенные, что ни один живописец не смог бы передать их своей кистью. Луна, мерцая отраженным серебристым светом, степенно покидала небосвод, увлекая за собой воды пресноводного моря. Близился отлив, и на маяке прибрежного форта предупреждающе замигали красные огни. Пока вода еще была высока, корабли, рискнувшие ночным переходом, спешили поскореее войти в Каменную гавань, надежно прикрытую старой крепостной стеной в два человеческих роста толщиной.
Город просыпался… Лишь в каменных домах аристократии, надежно скрытых за высокими стенами, средь густых садов, царила тишина. Ибо негоже человеку благородного происхождения вставать засветло, от этого причиняется вред здоровью и портится кожа лица. Как солнце восходит на небесный купол лишь после рассвета, так и благородные господа не должны спешить. Ведь все блага Ойкумены и так принадлежат лучшим из людей.