The Попаданец (СИ)
На месте входного люка зияла здоровенная темная дыра, похожая на рану в теле гигантского животного.
Дыра находилась высоко, просто так не дотянуться, и была заметна издалека. Покореженная дверь валялась на земле, неподалеку от самолета, придавленная поваленной сосной.
Слегка подпрыгнув, Лешка ловко ухватился за кромку люка и, легко подтянувшись, оказался в тамбуре. Здесь он обнаружил несколько сосновых шишек, опаленный огнетушитель и помятый термос с пролитым кофе. Над термосом громко жужжали мухи, пахло гарью, жженной краской и обгоревшим металлопластиком.
Лешка проник внутрь разбитого салона и сразу же направился в носовой отсек - в кабину пилотов.
Идти нужно было по наклонному полу - вниз. Лешка так и сделал. Он осторожно перебрался через груду опрокинутых ящиков, пластиковых канистр и коробок, после чего остановился возле распахнутой двери кабины пилотов. За ней стояла черная вода. В воде, между рулями управления и прожженными спинками кресел, плавали обугленные куски поролона, окурки сигарет, спички, титульный лист "Коммерсанта" и пара размокших фантиков от конфет.
"Слава богу, никого нет... - облегченно подумал Лешка. - Похоже, самолет успели покинуть все нормальные люди, кроме него, разумеется. - Он сделал грустное лицо, но затем улыбнулся. - Но эта как раз хорошая новость, ибо куча трупов явно не скрасила бы его положение. Плохо другое - радиосвязь отсутствует. Передатчик, вероятно, находится там же, где и затопленный нос Аннушки".
Лешка повернул назад и, цепляясь руками за что попало, поперся обратно к выходу. Шаря глазами по сторонам, он заметил раскуроченную коробку с банками тушенки. Рядышком лежала пластмассовая бутыль с лимонадом, пачка печенья и вспоротый кулек с карамелью.
Обнаружив консервы, копченую колбасу, сахар, чай, макароны и запечатанные в полиэтилен буханки хлеба, Лешка неожиданно понял, что в желудке у него давно играет голодный оркестр. В самом деле, жрать хотелось неимоверно. Недолго думая, он уселся на край ближайшего ящика и, выпростав из-за голенища десантный нож, принялся вскрывать одну из консервных банок. Затем нарезал пару краюх хлеба и с наслаждением принялся за еду.
После пачки схрумканного печенья, запитого бутылкой лимонада, мир, наконец, окрасился свежими красками.
"Ничего-ничего, - приободрено подумал Лешка Сухарев, бросая остатки пищи подлетевшим синицам. - Жить можно где угодно, даже после порядочной авиакатастрофы, лишь бы уныние и депрессняк не разъели твои мозги прежде времени".
Эпизод второй
Каждый из нас в чем-то воин,
Только битвы не всякий достоин...
Ближе к обеду никто за Лешкой Сухаревым не прилетел. Небо по-прежнему было тихим и безмятежным. Наверху все так же неторопливо проплывали красивые белоснежные облака. Если бы не комары, то ждать можно было бы хоть до второго пришествия. Еды в самолете хватало с избытком, вода в Черном озере (название пришло само собой) имелась в достаточном количестве, даже подходящий томик с детективными романами в самолете нашелся, не говоря уже о журнале с голыми бабами. Это чтиво с картинками вывалилось из навесного шкафчика в туалетном отсеке, когда Лешка заглянул туда по нужде. Внимательно изучив журнал от корки до корки, Лешка живо осознал, что без красивых молодых девок в чащобе долго не протянешь.
Чтобы протянуть хотя бы до вечера, Лешка спустился к Черному озеру и, выбрав место для купания, быстро разделся. Ростом он особо не выделялся, но выглядел вполне прилично для крепкого русского мужика: мускулистый, ловкий, поджарый, с отменной реакцией, он мог бы дать фору многим атлетам. А уж его давняя служба в "стройбате" пошла ему только на пользу, поскольку именно в славных войсках "стройбата" ему довелось немало потрудиться, чтобы закалить как тело, так и дух в непрестанных строительных авралах.
Вода была холодная, как лед, однако Лешка без колебаний окунулся в "темный омут озера" с головой и вынырнул только на его середине. Плавал он превосходно, поскольку еще в школьные годы ходил в секцию по плаванью. А уж на факультете журналистики, где он потом учился, его не раз выдвигали на спортивные соревнования по водным видам спорта. Однако выше третьего места Лешка Сухарев никогда не поднимался. "Ленив ты, брат студент... - не раз говаривал ему по этому поводу его бывший тренер, Павел Юрьевич Паланкин. - Если бы не твоя лень, Сухарев, то быть бы тебе олимпийским призером, а не куском обыкновенного белкового желе".
Это была чистейшая правда - Лешка был ленив. Водился за ним такой грешок. Белковым желе не был, но ленью его Господь Бог явно не обидел, тут Паланкин не ошибался. Впрочем, эта лень носила избирательный характер. Она проявлялась лишь тогда, когда приходилось суетиться сверх всякой меры. А Лешка суету не любил, предпочитая покой и тишину более всего остального на свете. "Зачем суетится? - вполне справедливо полагал он. - Зачем дергаться и бегать из угла в угол, словно непоседливый суслик, если против судьбы все равно не попрешь?.. Ведь судьба, как стальной бронепоезд, с похоронной командой на борту. Рано или поздно этот пуленепробиваемый состав непременно прибудет к тебе на поминки. Он отсалютует изо всех орудий главного калибра, превращая твое житейское бытие в говеную лепешку".
Искупавшись, Лешка повалился на разогретый бережок и с наслаждением вытянулся. Вокруг шла своя незаметная лесная жизнь, доверху наполненная первозданным смолистым духом, суетой. тайнами и охотой. Краем глаза Лешка отметил рыжий хвост юркой белки, затем шумно, словно пулемет над ухом, застрекотала сорока, и тотчас же стало тихо, как в склепе. Так тихо, что Лешке вдруг стало немного не по себе. Он приподнялся и решил привести себя в порядок. Начал он с одежды. Её необходимо было простирнуть и, конечно, погладить. Мыло, щетки и утюг, понятное дело, отсутствовали, зато имелась озерная вода и горячее солнце - чего еще надо, чтобы сделать свое существование чуточку приятным?..
Прополоскав исподнее белье, носки и пятнистую камуфляжную форму, как следует, Лешка Сухарев старательно разложил мокрые вещи на берегу и подумал о том, что без благ цивилизации всякий городской житель шустро вернется в лоно природы, превращаясь в обезьяну тем быстрее, чем скорее износится его одежда. Кирзовые сапоги он так же тщательно надраил и поставил на видном месте - аккурат на высоком смолистом пеньке, над срезом которого явно поработал оторвавшийся винт самолета.