Испорченная реальность (ЛП)
Дайю напрягается. Я тоже. Он проходит мимо. Садится позади и шепчет:
— Мы за вами наблюдаем.
Похоже, это их любимая фраза.
Я оборачиваюсь. Смотрю ему в глаза. Не знаю, что видит он, а я — пустоту: ни надежды, ни страха, ни злобы, ни доброты. Он расслаблен, одна рука лежит на спинке соседнего кресла. Яркое, серое ничто. Я спрашиваю:
— Зачем?
Он отвечает:
— Чтобы следить.
— Может, судить? — говорю я.
Он улыбается. Зубы у него отличные, белые и чистые — странный контраст с серыми губами. Улыбка даже кажется дружелюбной.
— Что будет, если меня помилуют? — спрашиваю я.
Он смотрит в окно:
— Так не бывает.
— Конечно. Вы защищаете реальность.
Теперь его глаза вспыхивают. Он смотрит на Дайю, потом снова на меня. Улыбка меркнет. Он шепчет:
— Вредители.
Значит, призраки нас ищут.
— Меня ждет смерть? — спрашиваю я. — Истребление?
Он смущается. Открывает рот, хочет что-то сказать, закрывает снова. Они угрожают, только если их много. В одиночку он такой же заблудший ребенок, как и мы. Но я все равно сжимаю рукоятку пистолета под футболкой. Не хочу неприятностей. Не знаю, смогу ли нажать на спусковой крючок дважды. Меня ждет дело. Миссия. А этот призрак, хоть и жалкий, стоит у меня на пути.
На следующей остановке в автобус входит второй призрак. Девушка на переднем сиденье тревожно ерзает, смотрит то на одну, то на другую тень.
— Шанс, — говорит Дайю, на этот раз не властно. Она утратила авторитет.
Второй призрак садится напротив. Автобус срывается с места. Призрак молчит, даже не смотрит на нас, просто сидит, положив руки на колени.
Хромой улыбается снова, просто сияет, качает головой:
— Без шансов.
— Игре конец? — спрашиваю я. Очевидно, так и есть. Что мне остается, перестрелять их?
Я могу это сделать.
Или могу ждать кавалерии, армии отбросов Иеремии, ведомой мстительным одноглазым ангелом по имени Иезавель. Это было бы прекрасно: эпизод войны, в которой я не стану участвовать.
Но этого не случится.
Мы почти добрались до города. Миновали Анзак-парэйд [50], едем по Оксфорд и Паддингтон. Еще остановка. Входит очередной призрак. Девушка на переднем сиденье сильно нервничает, один из парней в конце автобуса ерзает в кресле.
Теперь их трое.
Я не могу справиться со всеми. Может, и с одним не удастся.
У меня есть пистолет. Не то чтобы это было гарантией. Третий садится перед нами. Нас окружили.
Девушка на переднем сиденье нажимает на кнопку остановки. Мы останавливаемся на углу, и она встает. Я сжимаю пальцы Дайю, она — мои.
— Спасибо, — шепчу я, так тихо, что ни один призрак, наверно, не слышит.
— Удачи, — отвечает она.
Девушка спускается по ступенькам — я вскакиваю с сиденья, мчусь к выходу. Мимо оцепеневших призраков. Выпрыгиваю из автобуса сразу за девушкой, отталкиваю ее с дороги, не специально, но и не случайно. Поворачиваю направо, обратно на Оксфорд-стрит, бегу из города. Чего бы они ни ждали, этому не бывать.
Конечно, есть и другие призраки. Я уверен, они меня видят, следят за мной. Это получается у них лучше всего. Наблюдать, шептаться, очищать. Это их любимая игра, а я очередная пешка, которую нужно убрать с доски.
Я оглядываюсь. Они бегут за мной, все трое. По крайней мере, у Дайю есть шанс.
Я же возвращаюсь на Путь Призрака.
VIЯ довольно хорошо знаю город, чтобы понять: Кроун-стрит, пересекающая Оксфорд, не приведет меня к Карен, но тянется в нужную сторону. Я сворачиваю на Кроун, призраки дышат мне в спину. Бросаюсь через дорогу и молюсь, чтобы какая-нибудь машина просигналила мне и сбила их.
Ничего подобного.
Пока их только трое. Мне еще везет. На углу Альбион я резко сворачиваю — неподалеку полицейский участок, но копы ведь не помогут?
Хотя и должны.
Я не вижу и не ищу его, но бегу уже медленней. Оборачиваюсь и понимаю, что призраки отстали. Это глупо. На улице никого, сиднейская полиция меня не заметит, от волнения я, похоже, пропустил участок.
Теперь я шагаю. Останавливаться нельзя. Задыхаюсь. Я бежал слишком долго. Не снимаю руки с пистолета. Мне страшно, сердце болит. Они не могли оставить меня в покое. Я оглядываюсь, ожидая погони. Наверное, они решили пойти в обход и обогнать меня, преградить путь.
Это значит, что нужно выбрать другую дорогу или бежать прямо на них.
Этот район я знаю плохо. Я в Сарри-Хиллз, а он может быть милым и страшным. Здесь много дорогих домов, а еще в хостелах часто останавливаются туристы. Это неплохо, но привлекает бродяг.
Но ведь теперь я один из них.
Здесь много бездомных, но я не знаю, где именно они обретаются, и весь Сарри-Хиллз кажется опасным. Наверное, зря. Здесь не хуже, чем в остальном Сиднее. Особенно для меня. Я помечен. Для призраков я сияю: вредитель, человек, сошедший с Пути Призрака.
Враг.
Я бы нервничал, даже если бы просто шел по темным, узким улочкам, так далеко от Оксфорд-стрит.
Ничего не происходит. Никто не преграждает мне путь. Район словно вымер. Улицы пусты. Я где-то между Альбион и Оксфорд. Здания жмутся друг к другу иначе, чем в деловом центре города, где они бьются за каждый метр. Тут они поддерживают друг друга. Стены и тротуары в трещинах, но решетки кованых ворот удивительно красивы. Дома и заборы оплетает столетний плющ. Названия многих улиц начинаются с «Маленькая», а они сами лишь ответвления больших дорог. Это район крохотных, милых бунгало, и я понимаю, что зря не интересовался этой частью города.
Я поворачиваю за угол, и из темноты выступает мужчина. На нем выцветшее тряпье, не серое, просто блеклое. Кожа скорее темная, чем раскрашенная. На лице шрамы. Два глаза, хотя один и заплыл. Он яркий и четкий — часть какой-то другой реальности. Нездешний.
— Добрый вечер, — говорю я, пытаясь быть дружелюбным. Я хочу просто пройти мимо. Может, он из подземной пещеры Иезавели? Кажется, ему там самое место. Он высокий и выглядит крепче меня — из-за множества тряпок. Наверное, стоило промолчать, но, выйдя из ниши, он взглянул прямо на меня.
Мужчина хмыкает, совсем не дружелюбно. Поднимает и сжимает руку в кулак.
— Сколько раз?.. — Он не продолжает. Я понятия не имею, о чем он говорит.
— Всего один, — отвечаю я. — Пройду и больше не вернусь, обещаю.
Он ворчит, еще злее.
— Я добрый малый, — говорит он. — А это моя улица.
— Э-э-э... — Я не могу ничего с собой поделать: — Улица Доброго Малого? А где указатель?
Теперь он уже рычит, как бультерьер, скалится, блестит зубами. Смотреть так же неприятно, как слушать.
— Если ты и правда добрый малый, — говорю я, — может, просто дашь мне пройти?
Он щелкает шеей. Склоняет голову к плечу — раздается новый щелчок. Сжимает кулаки. Хрустит костяшками. Уже в двух шагах от меня.
— Смеешься, да?
Я поднимаю руки, отступаю назад и говорю:
— Нет, нет. Совсем нет.
Если мой голос дрожит это оттого, что мне страшно. Я не забыл о пистолете в кармане — он упирается мне в бедро. Но я не ковбой, чтобы выхватить его у врага перед носом. Думаю, мне повезло, что бродяга сперва зарычал.
— Что ты здесь забыл? — спрашивает он, щелкая шеей в третий раз. От этого звука у меня сводит желудок.
— Ничего, — отвечаю я.
— Слишком быстро болтаешь.
А еще мой голос звучит на октаву выше обычного. Скажи лучше то, чего я не знаю.
— У тебя на уме, — говорит он, кивком указывая мне на голову, словно я могу ее потерять, — темные замыслы. Думаешь, ты один что-то потерял.
Я подыскиваю слова, но пятиться перестаю.
— Мы потеряли все, — отвечаю я. — Я, гребаные призраки, остальные.
Я специально так говорю. Он не серый, не на Пути Призрака. Может, у него на них зуб и наличие общего врага поможет не доводить все до крайности.
Он смеется, что не слишком-то отличается от рычания.