Маньяк по субботам
Слушая радио, я уставился на Неву, по ней ходила на веслах новгородская шнява с гребцами, одетыми по-старинному. На корме рядом с рулевым поднята хоругвь, а что нарисовано и что написано на ней — не понят». До чего же мы плохо собственную историю знаем. В школе больше говорят про Древние Грецию и Рим, а по собственной истории как на паровозе мчишься. Об язычестве остается одно смутное представление, про христианство узнаем немногим больше. Мой прадед наверняка по-старославянски читал, э я гляжу на хоругвь, с которой ходили в бой мои предки, и не могу разобрать, чей образ на ней начертан, какие слова написаны.
Наперегонки со шнявой неслась петровская галера, на веслах сидели солдаты Семеновского полка. Слаженная команда — длиннющие весла дружно пенили невскую воду. На таких галерах Петр ходил воевать шведский флот при Гангуге.
А вот и дорогие гости, настоящее иноземное чудо — высоченный старинный шведский парусник пришвартован к краю пристани. Флаг развевается на ветру, матросы стоят вдоль борта, квадратные люки в деревянном борту открыты и сияющие на солнце бронзовые пушки из них смотрят — хоть сейчас стреляй!
На шведский парусник я не пошел — парни там рослые, решительные, сумеют за себя постоять. Интуиция подсказала мне, что маньяк хоть и может оказаться человеком недюжинным и неробкого десятка, но в незнакомой обстановке вряд ли отважится продемонстрировать свои способности.
Новгородская шнява обошла петровскую галеру, лихо развернулась и, подняв весла, подошла к пристани. Взмокшие гребцы довольно улыбались. Рулевой пригласил желающих прокатиться. С берега мигом сыпанули желающие, и я совершенно случайно оказался в их числе. Поместилось нас в шняву человек пятнадцать.
— Осторожнее, черти, перевернемся! — орал на нас усатый рулевой. — А ну, садись все посередине, к никому не вставать, а кто начнет скакать — получит веслом по башке.
Мы кое-как расселись. Отдохнувшие гребцы оттолкнулись веслами, выгребли на середину, и течение нас понесло с большой скоростью. Большеротый малый на носу шнявы завел протяжную старинную песню. «Интересно, — подумал я, — поют по-русски, а я половины слов не понимаю». И все же песня понравилась, мне как-то ближе и понятнее стали новгородские мужики, которые почти семьсот лет назад рубили здесь первые избы и вбивали для их защиты высокий тын из заостренных на конце бревен. Шнява развернулась и вдоль берега, где течение медленнее, пошла обратно к крепости.
Далеко по воде разносились звуки радио, диктор продолжала рассказывать:
— В 102 году во время Северной войны войска Петра десять суток бомбардировали крепость, 12 октября шведы капитулировали, и крепость была возвращена России. Петр писал: «Зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен…» Нотебург переименовали в Шлиссельбург, то есть Ключ-город…
Если и был маньяк среди пассажиров шнявы, то он из-за верткости старинной посудины свои злодейские качества проявить не осмелился. После катания на шняве я до такой степени оморячился, такой во мне проснулся интерес к морскому делу, что пренебрег служебными обязанностями и поднялся на борт шведского корабля. Матрос с повязкой на руке, здоровенный малый, ничуть, наверное, не слабее меня, отдал честь, я ему тоже козырнул, мысленно произведя салют наций. Ладный, крепко сделанный корабль слегка покачивался на невской воде. Рядом с пушками горкой ядра, калибр — миллиметров сто пятьдесят, не меньше. И пушкари крепкие ребята, такие не оробеют при абордаже. Как же против эдаких громадин наши предки выходили на галерах — низкобортных, весельных, жиденьких? Но выходили же! Сила силу ломит. И древний новгородский Орешек снова у нас. Но что это? В крепости оркестр заиграл — это сам Петр Первый, а с ним неутомимый Меншиков; построен взвод Семеновского полка. С другой стороны выстроился экипаж шведского корабля во главе с капитаном. Представители дружественных держав приветствуют друг друга. Всегда бы так.
А мне пора уходить из крепости, интуиция подсказывает, что если маньяк и побывал здесь, то долго не задержался, для своих гнусных дел он выбирает тихие, незаметные местечки.
Когда я двинулся назад, то у ворот крепости снова увидел своего ветерана в коляске. Он был уже навеселе, видно, поднесли рюмку старику, вокруг столпились люди, а он уверенным сиплым голосом рассказывал:
— В сентябре сорок первого года гитлеровцы захватили Шлиссельбург, город на берегу Невы, а мы, небольшой гарнизон, переплыли на лодках этот узенький рукав, отделяющий остров от берега, укрылись в крепости. Как они нас безжалостно бомбили, из каких страшных орудий обстреливали, сколько раз бросались на штурм и по воде, и по льду! А накось, выкуси, взять не могли! А мы им большой урон наносили, особенно я со своим пулеметом «Максим». Мы удерживали важную ключевую позицию у выхода в Ладожское озеро 500 дней. И ведь удержали!.. Нет, целую мне больше не наливайте, а то до дома не доберусь, и колбасы потолще на хлеб положите…
На пароме я перебрался обратно в город и стал бродить по окраинам, а из крепости весь день доносилась музыка. Вечером из корабельных пушек шведы произвели салют. Хорошие залпы получились. Грохот ничуть не слабее, чем у современных пушек. До вечера я обошел Шлиссельбург по окраине, устал, проголодался. Перекусил в столовой, что располагалась на маленькой площади напротив церкви. И тут мне пришла в голову идея — раз мы находимся у большой воды, то надо маньяка искать иначе. И решительно направился на берег Невы, где стояли катера водной милиции. Там их было два, Ы один катер собирался отвалить. Недалеко стояла машина Шестиглазова, на травке у годы сидел совершенно измученный водитель сержант Антон Григорьев.
Я его спросил:
— Можно мне на катере с патрулем пойти? Может, наш маньяк водные процедуры принимает, и я его как раз схвачу голеньким.
Сержант открыл красные от усталости глаза и ткнул рукой в сторону лодки:
— Валяй, поработай немного на нас… — окликнул ефрейтора, ковырявшегося с мотором: — Миша, возьми с собой Виктора Крылова. Он боксер-полутяж. Если встретите маньяка, последи, чтобы они дрались по правилам, — И снова закрыл глаза, прилег на травку.
Молодой ефрейтор Миша посмотрел на меня неласково:
— Залезай, частник. Плавать умеешь?.. Если начнется стрельба, сразу ложись на дно, и вообще, веди себя тихо, не мешай. Полезай на нос.
Ветерок изрядно задувал, и катер занырял по волнам, как утка. С воды крепость смотрелась еще лучше, чем с берега — высокими и неприступными казались се стены.
— Такую цитадель штурмовать — штаны лопнут, — сказал я Мише.
Он остался доволен моим ответом.
— Между берегом и островом пролив всего метров десять. А немцы — упорные и умелые солдаты, и без малого за два года они не смогли перейти через эту протоку.
Катер вышел из устья Невы, повернул направо, двинул по Ладоге вдоль берега. Дневные краски стали гаснуть, темная дымка заволакивала берег.
— Пора домой? — спросил меня Миша. — Нигде не видно твоего маньяка. Обманул он нас. Суббота уже кончилась, а рация молчит, ничего нигде нс произошло. Увидел, что ты вышел на дежурство, наклал в штаны и забился в нору. Не с кем тебе боксировать, подвел злодей, — развернул катер и, подойдя ближе к берегу, повернул обратно.
Не хотелось с Мишей спорить, его крошечная головка держалась на цыплячьей шее, а гонору в голосе — на генерала хватит. Маньяк, к несчастью, до сих пор слов на ветер не бросал.
В жилых домах на берегу зажглись огни. Потом стало совсем темно — мы пошли мимо мрачных строений, похоже, складов, где не виднелось ни единой лампочки. Тут я взглянул на воду, вниз, и мне захотелось поджать ноги, холодные иголки закололи в спину, волосы на голове зашевелились.
— Гляди, Миша, что это?
Миша так резко вскочил на ноги, что катер едва не перевернулся:
— Я ни… ни… никогда такого нс видел. Туда шли — не было. Ничего не было. Клянусь, я все здесь осмотрел.
Холодный пот выступил у меня на лбу — из глубины Ладоги прямо на нас двумя желтыми глазищами смотрело небывалое чудище, мутным светом заливая пучину так, что на поверхности образовалось значительное желтее пятно. Мотор катера странно чихнул, словно на него положили мягкую лапу, катер, покачиваясь, остановился.