Жажда тебя (СИ)

- В смысле?
- Если тебе настолько тяжело, то я помогу. Прикажу провести курс интенсивной терапии, после которого ты собственное имя не сможешь вспомнить.
Проклятье, а ведь это реально. Мужчина способен на все. Наверное, для него было бы проще, если бы я потеряла память. Боже, да на такой поворот и рассчитывали. Иначе почему Громов заявился ко мне после слов о визите Захара и выстреле?
А может, врачи и пытались добиться такого эффекта, накачивая меня лекарствами. Намеревались стереть хотя бы самые свежие воспоминания. Паранойя или нет, но тут можно любой подлости ожидать.
- Пойми, девочка. Если ты вернешься к семье, то всех подставишь под удар. Будут целиться в тебя, зацепят тех, кто рядом.
Ректор продолжил говорить, но мне становилось все труднее слушать. Паника охватывала сознание.
Я не хочу терять память. Не хочу забывать. Я не хочу, чтобы мне промывали мозги, добиваясь эффекта амнезии.
Нужно быть осторожнее, сделать вид, будто соглашаюсь, принимаю условия.
- Хорошо, - кивнула я. – Вы правы. Но неужели нет никакой возможности устроить мне одну встречу с родными? Хотя бы только с мамой. Похороны прошли. Все поверили в мою смерть. Почему нам нельзя увидеться тайно?
Громов помедлил, будто и правда всерьез размышлял над моим предложением, а потом разорвал тишину такими фразами, от которых мой желудок моментально свернулся в морской узел.
- Твои родители приняли твою смерть. Зачем подвергать их волнению снова? Ты просто представь, какие чувства они испытают, если раскроется истина. Вы все равно больше не сможете жить вместе. У вас не будет шанса поддерживать связь. Они найдут дочь, но снова ее потеряют. Но теперь еще поймут, что ты находишься под угрозой. Нет ничего хуже бессилия. Потерять ребенка второй раз. Осознать, насколько ты слаб перед реальной опасностью.
- Вы не знаете моих родителей, - прошептала я, сглотнула так, что горлу стало больно. – А я знаю. Они точно захотят узнать правду.
- Уверена?
- Конечно!
- Я подумаю, что можно сделать.
Ректор поднялся и направился к выходу. Теперь все зависело только от его решения. Я ничего бы не сумела изменить. Мое сердце до сих пор кровоточило. Но совсем иначе, гораздо сильнее и мучительнее.
Стоит ли говорить, что я была готова прыгать до потолка, когда Громов одобрил встречу с моими близкими?
- Потрудись изучить материал, - заявил мужчина и протянул мне пухлую папку с документами. – Здесь твоя новая биография. Начинай заучивать наизусть. А еще ознакомься с правилами.
- Что за правила?
- Я устрою тебе свидание с родителями, но общаться будешь строго в рамках этого протокола. В помещении, где вы увидитесь, установлены камеры наблюдения. В случае нарушения придется прервать встречу.
Радость затопила меня. Даже ограничения не волновали, ведь я пробежала взглядом по строчкам и не увидела там ничего страшного. По легенде я главный свидетель в тайном расследовании, поэтому вынуждена скрываться. Ложь? Едва ли. Конечно, я не могла рассказать о выстреле, о том, что произошло в реальности, но я и не стала бы. Никаких обещаний. Никаких попыток оставить лазейку для связи в будущем. С этим труднее, однако я не рискнула бы жизнью близких, не подвергла бы их опасности. Пока нам придется держаться на расстоянии. Однако я верила, в будущем все еще изменится. Главное – мама и папа поймут, что я выжила. Те чертовы похороны оказались фальшивкой. Их дочь рядом. Надеется на новую встречу. Любит до безумия, просит обнять за нее сестренку.
Я изучила список запретов несколько раз. Напряглась. Внутри пробудилось недоброе чувство. Проблема была не в самом протоколе, а в том, как Громов согласился пойти на уступки. Слишком легко.
Значит, подвох будет в другом? Ректор прижмет меня позже?
Почему-то вспомнились слова Джокера про торг, мол, с его дедом только так и нужно – торговаться. Иначе сомнет и продавит.
В назначенный день мои глаза закрыли плотной повязкой, охранники вывезли меня на каталке из палаты, поместили в автомобиль. Дорога заняла не меньше получаса. Вскоре я получила возможность рассмотреть место, в которое попала. Здесь было темно и сыро, до жути холодно. Помещение смахивало на склад.
 
Вдруг распахнулась дверь, кто-то подтолкнул меня в спину, побуждая вступить внутрь. Я оказалась в отлично освещенной комнате. На миг зажмурилась от яркого света, а потом увидела родителей и мои глаза моментально защипало от рвущихся на волю слез.
- Господи, - пробормотала мама. – Соня… Сонечка!
Она расплакалась и бросилась обнимать меня, сжала так крепко, что у меня все кости заныли, суставы захрустели от напора. Изо всех сил прижала к груди, притянула до боли.
- Сегодня утром нам сказали, ты жива, - зашептала она сквозь рыдания. – Нас предупредили, объяснили в общих чертах. Но, Боже мой, я до конца боялась поверить. Я так боялась. Сонечка! Наша солнечная девочка здесь. С нами.
- Тише, - сказал папа. – Ты ее задушишь.
Он подошел ближе, положил массивную ладонь на мою макушку, прижался лбом к моему лбу. Больше ничего не говорил, но я видела, как скатилась одна крупная слеза по его заросшей щетиной щеке.
- Я знала, всегда знала, там все не просто так, - бормотала мама, вглядываясь в мои глаза, лихорадочно ощупывала пальцами мое лицо, повторяла каждую черту. – Ну какой сердечный приступ? У тебя же всегда было здоровое сердечко. Ты самая сильная девочка. Моя родная девочка.
Это была официальная версия – смерть от сердечного приступа. Тихо и мирно. Ночью, в собственной постели. Так сообщало руководство университета. Тело кремировали по правилам «Клетки». Говорилось, я погибла именно там, а не в больнице. Про стрельбу ничего не сообщалось.
Тема выстрела входила в число запретных вопросов. Я не могла о ней говорить, но я и не хотела. Слишком мало времени нам выделили, чтобы тратить драгоценные минуты на такие кошмарные рассказы.
- Как сестренка? – спросила я, а дальше фразы полились одна за другой, ведь мы не общались целую вечность.
Мама отвечала с трудом, постоянно срывалась на плач, а я покрывала поцелуями ее заплаканное лицо, сжимала дрожащие ладони. Папа держался лучше, но это только внешнее впечатление, я отлично понимала, как ему тяжело, видела по глазам.
- Что я могу сделать? – отчеканил он. – Знаю, общаться нам нельзя. Идет это чертово расследование. Но… как я могу тебе помочь?
- Обними, - улыбнулась я. – Как тогда, в торговом центре.
В детстве я потерялась посреди огромного магазина, точнее, не потерялась, а просто осталась стоять в одном из отделов, залипнув на витрине с красивыми картинами.
Папа нашел меня раньше, чем мама, сгреб в объятиях и зарылся лицом в макушку. Стиснул до хруста костей. С тех пор я иногда просила его обнять меня настолько же сильно.
Он сделал это и сейчас. Повторил, причем гораздо сильнее, чем раньше, прижал меня с каким-то диким отчаянием. И я больше не могла сдержаться. Слезы сами собой лились из глаз. Я просто старалась не впасть в истерику, не зарыдать в голос, шмыгала носом, пытаясь успокоиться.
Нам пришлось расстаться, разойтись в разные стороны. Мое сердце разбилось на осколки, но моим родителям было еще тяжелее.
Охранники посадили меня в авто, теперь не использовали повязку. Да и машина оказалась другой, просто я заметила это не сразу.
Мы тронулись с места, ехали довольно долго.
- Выбирай, - раздался голос Германа Громова. – Ты можешь жить, где угодно, весь мир у твоих ног, Радослава.
Что? О чем он… Ах, да, Радослава. Мое новое имя. Еще не привыкла.
Я вздрогнула и повернулась, лишь теперь осознала, что ректор находится рядом со мной на заднем сиденье. Я столкнулась с его взглядом и будто обожглась. Даже слезы течь перестали.
 
Мужчина смотрел на меня очень странно. Я не смогла бы объяснить, что именно было не так, но его пристальный взгляд пугал.
- Выбирай, - повторил он, и на мои колени легла карта.
Глава 9