На кончиках твоих пальцев (СИ)

– Шелест, ты же не ребенок – они не могли тебя всерьез к чему-то принудить, – сказал Марат.
– Не ребенок, – согласилась я, заглядывая ему в глаза, – непроницаемый взгляд, казалось, ничего не выражал, но мне почудилась заинтересованность и… понимание. Некстати вспомнилось абсурдное желание, настигшее меня однажды, после уезда брата, – безосновательная тоска по родственной душе, по человеку, который способен угадать твое настроение по походке, узнать из сотен видов улыбок ту, которая скрывает грусть, прочитать недосказанности в словах и молчании, и до мурашек по коже пугать осведомленностью в потаенных желаниях и мечтах. На миг показалось, что Северский, с холодным, но проницательным взглядом, мог быть таким человеком… но не для Зины Шелест. Даже невооруженному глазу было видно, что между ним и Соней существует особенная связь. Впрочем, это не то, что должно было меня волновать, – но не только дети наступают на глотку своим желаниям, если в этом есть необходимость.
– Нельзя сдаваться, если видишь единственно правильный путь. Борьба – это часть жизни, – ответил так, точно прошел через это сам.
– Даже если это причинит боль родным людям? – внимательно посмотрела я на него.
– Даже если так, – спокойно ответил он, и зеленые воды в его глазах не плескались и не рябили, но замерли мертвым штилем. И почему-то подумалось, что это спокойствие и есть ключ к его холодности.
– Конфликт поколений – самая большая беда в жизни! – возмутилась Соня. – Пинать нерадивых отпрысков, конечно, надо, а некоторых и ремнем трескать временами, чтоб во все тяжкие не ударялись, но вот когда такое дело, то я считаю преступлением не давать ребенку развивать потенциал! Зина, а может еще не поздно? Я, конечно, с людьми искусства не сношусь, но могу устроить тебе встречу с одним человеком, который точно поможет!
– Уже поздно, – покачала головой я, впрочем, борясь с семенем сомнения, закинутым ребятами, которое порывалось прорасти в голове. Нельзя разрешать себе надеяться и мечтать о большем, чем есть сейчас. Работа в театре – это все, что я могу позволить себе, не впутываясь в неравный бой с непониманием родителей. Это и так намного, намного больше, чем я надеялась получить. Стенвей в Орфее – единственная слабость, потеряв которую, я лишусь части души…
Воспоминания о театре заставили меня подскочить и в панике глянуть на озадаченно уставившихся на меня Соню и Марата.
– Спектакль! – дрожащими губами проговорила я, и, мигом забыв про недомогания, тревогу и сухость во рту, стала соображать, как побыстрее добраться до «Орфея», при этом приведя себя в божеский вид и умудриться не опоздать, рискуя нажить себе огромные неприятности в лице и голосе Лео.
«Нет, я не могу пропустить это мероприятие… нет, Северский, не надо разговаривать с Лео… нет, спасибо, я приму душ дома… нет, не надо меня подвозить».
Пока я впопыхах собиралась, разыскивала телефон и посещала уборную, Соня успела переодеться и убежать по срочным делам, пообещав мне на прощание скорую встречу. Я тоже не собиралась задерживаться надолго в квартире Северского, тем более, что меня смущало то, что мы с ним находились наедине в замкнутом помещении, а его глаза следили за всеми моими действиями, не отпуская мои мысли и вызывая дрожь – благо, что ее можно было списать на недомогания, иначе, чего доброго, он напридумывал бы себе лишнего. Тем более, что я так и не объяснилась за вчерашний порыв, который попахивал нежной интимностью и близостью, которые, конечно же, никаким образом не сдались Северскому и наверняка вызывали вопросы, на которые я даже при большом желании, не дала бы ответ, потому что элементарно его не знала.
Мне пришлось столкнуться с суровой реальностью, а точнее суровой упрямостью парня, который молча следовал за мной, всем своим видом выражая непоколебимость в решении отвезти меня домой, а может быть, и в театр, и не поддавался моим просьбам, в душе граничившим с мольбами, – что бы там не произошло вчера, это что-то не хотело оказаться наедине с Северским в замкнутом пространстве машины. Ни убежать ни спрятаться, только молчать и смущенно отводить взгляд, думая о том, в чем объясняться нет никакого желания.
 
Но парень был непреклонен, и оставалось лишь смириться и спиной чувствовать его преследующую меня холодную тень, которая, как бы абсурдно это не звучало, опаляла хлеще летнего солнца.
Однако каким бы равнодушным он не казался внешне, мы оба вздрогнули, когда за нашими спинами, направляющимися в сторону припаркованной невдалеке машины Северского, раздался громкий и радостный девичий голос:
– Марааатик! А ну-ка стой-ка! – Северский повернулся и удивленно, а также слегка недовольно замер, глядя, как на него несется нечто розовое, голубое и фиолетовое одновременно. По виду – сказочной раскраски попугай, с цветным хохолком и пестрым телом, на деле – девочка-подросток с широкой улыбкой и горящими миндалевидными глазами цвета бирюзы. Она на большой скорости впечаталась в парня, который покачнулся и едва удержался на ногах, даже несмотря на свой стеноподобный вид. Я замерла рядом и с любопытством рассматривала ходячую палитру неожиданно ярких красок, а также сопровождающую ее моложавую женщину, подошедшую следом и с легкой улыбкой наблюдавшую за разыгрывающейся бурной сценой встречи. Стройная и строго одетая, с короткой модной стрижкой и вишневой помадой, а также уже знакомыми мне светло-зелеными глазами, примечательными отсутствием льдистой корочки, она уравновешивала искрящуюся цветами девочку, вцепившуюся в Северского, как сорока в блестящую безделушку, который слишком покорно, как по мне, выносил столь наглые поползновения и до одури влюбленный взгляд, граничивший с обожанием.
– А мы к тебе! – жизнерадостно оповестила она и дернула его за рукав. – Взяли лимонные кексы и конфетки птичье молоко. Две пачки, Карл! Специально для тебя! А потом давай рубится в Мортал!? Марааат! Я скучала! Почему ты так редко заходишь к нам в последнее время? – она состроила показательно-обиженное выражение лица, но тут же сменила его на подозрительное, повернув голову в мою сторону. – А ты кто? Капец, конечно, мрачная! – беззлобно вынесла вердикт и без смущения окинула меня взглядом с ног до головы.
– Софа! – предупредительно окликнула девушку женщина.
– Че? Я же правду говорю, ну? – она снова глянула на меня, а потом на Марата, который продолжал молчать, и прищурилась, делая смешное движение головой вперед, как будто хотела пробуравить ответ на свой вопрос невидимым рогом. – Это твоя девушка что ли, братик?
Мои глаза округлились, а «братик» хмыкнул и, к моему еще большему изумлению потрепал ее по макушке.
– Малявка!
– Че? Мне уже, к твоему сведению, почти тринадцать лет!
– А ума так и нет, – добродушно съязвил Северский, и улыбнулся негромко и как-то одобрительно хохотнувшей женщине, игнорируя возмущенное и грозное «Ээээ!». – Привет, мам. Могли бы предупредить, что зайдете.
– У нас спонтанно получилось. Пошли по магазинам, а в итоге кто-то слишком докучливый уболтал меня заглянуть к тебе, – кинула она взгляд на Софу, которая ничуть не прониклась укором и продолжила, как ни в чем не бывало, виснуть на Северском.
– Ну а че он? Мы сто лет не виделись!
– Я заходил на прошлой неделе.
– На пять минут?! И даже не зашел заценить мои новые обои! А еще обещал со мной «Ходячих мертвецов» запарить! И покатать на машине! Брааатик, – обиженно потянула она, заглядывая ему в глаза, – ну давай сегодня, а? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – она смешно скривила брови и надула губы.
 
– Сегодня не могу. У нас с Зиной дела, и мы торопимся.
– Мааам, ну скажи ему! – повернулась она за поддержкой к женщине.
Та лишь развела руками и бросила на меня быстрый заинтересованный взгляд.
– Валерия Дмитриевна, – протянула она мне руку.
– Зина, – ответила я и коснулась ее ладошки.
– Какая ты холодная, Зина! – нахмурилась мама Северского и не успела я сообразить, что происходит, как она расстегнула свой длинный вязаный кардиган горчичного оттенка и накинула мне на плечи. Я удивленно замерла.