Любовь ювелирной огранки (СИ)

— Вот как? Но знаешь что… Юлиана. Она в беде. Я хотела ее спасти.
— Сразу после бала, ладно? — умоляюще шепнула та, заглядывая ей в глаза.
Пелагея фыркнула. Ну правда, что подруга, что призрак. Заладили одно и то же. Дался им этот бал!
— Смотреть не могу, как ты себя изуродовала, — перешла на авторитетный тон Эсфирь. — Иди к зеркалу, давай хоть подровняем.
Она расстегнула молнию на лыжном костюме, подхватила с пола ножницы и сразу сделалась такой деловой, что можно было даже не сопротивляться: все равно заставит. Пелагея послушно уселась перед зеркалом и зажмурилась, предвидя скорую катастрофу: как ни стригись, во что ни одевайся, а ждёт тебя провал.
Зачем же еще создавались балы, если не затем, чтобы на них позориться?
Эсфирь так искусно орудовала ножницами, что уже через четверть часа на Пелагею можно было взглянуть без содрогания.
— Красотка! — вынесла вердикт страшно довольная Эсфирь, любуясь шапкой ровно подстриженных вьющихся волос. — А теперь давай примерим платье. Эй, стой! Ты куда?
Пелагея поднырнула ей под руку, бормоча что-то про свою дырявую башку.
— Светлячков у куратора забыла, — призналась она. — Подожди здесь, я мигом.
Ли Тэ Ри сидел за столом, слившись с ювелирной лупой в единое целое, и сосредоточенно ковал какое-то ожерелье, когда к нему в мастерскую влетела взмыленная Пелагея.
Он увидел ее — и чуть собственноручно не убил.
— Что ты с собой сделала?! — вскричал он, не вполне отвечая за свои чувства. И вскочил из-за стола. — Знал бы, близко тебя к ножницам не подпустил! Ты мне прежней нра…
Остаток фразы он поспешно проглотил. После чего у него, похоже, вообще отнялся дар речи. А Пелагея прошмыгнула мимо, схватила банку со светлячками, извинилась. Отдавила эльфу ногу, снова извинилась. И была такова.
За время, пока она, как заведенная, бегала туда-сюда, произошло несколько роковых событий. Событие первое: кто-то пробрался в метадом, стукнул Эсфирь по темечку, закатал ее в покрывало и засунул весь этот свёрток под кровать. Когда Пелагея вернулась, ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, откуда исходит яростное: «Помогите!» и «Вытащите меня отсюда!».
Событие второе произошло сразу после нападения: кое-кто (видимо, всё тот же злонамеренный персонаж) старательно разбросал по метадому обрывки черной материи. Какая интересная традиция перед балом! У них так каждый год бывает?
— Платье Вершителя! — простонала убитая горем Эсфирь, которую Пелагея наконец распеленала и к чьей шишке приложила лёд. — Они искромсали его твоими ножницами!
— Платье? — ахнула та. — Да что ж за день сегодня! Постой, ты сказала «они»?
— Их было трое, — подтвердила Эсфирь. — Я лишь мельком увидела. Одна рыжая, другая…
— Не надо, не продолжай, — насупилась Пелагея. — Знаю я эту компанию. Прохода мне не дают. В самом плохом смысле, — дополнила она в ответ на вопросительный взгляд подруги. — Взъелись на меня не пойми за что. Но как они догадались, что ты привезла платье? Следили за мной? Или…
Пелагею осенило. На нее снизошло озарение, причем так стремительно снизошло, что на улицу она выскочила без обуви. А зачем обувь, если идти тут всего ничего? До ближайшей иллюзии одного коварного полтергейста.
— Ну да, ну да. Это отчасти моя заслуга. — Под тяжелым взглядом Пелагеи Сильверин поперхнулся и перефразировал: — Ладно, вина. Хоть я и не могу отсюда выбраться, у меня, знаешь ли, отменный слух, — без малейшего чувства раскаяния заявил он. — Я всё-о-о подслушал. И о платье в том числе. А девицы весьма удачно проходили мимо и громко обсуждали, как ты их достала. Вот я и решил…
— Ты дундук, — обиженно буркнула Пелагея. — Из-за тебя моя подруга…
— Что тут у вас? — поинтересовалась Эсфирь, входя внутрь.
— Мама дорогая! — взвыл полтергейст, взлетая под купол иллюзорного метадома и приземляясь у Пелагеи за спиной. — Как, ради всех покойников, ей удалось проникнуть в мою иллюзию? Она что, тоже того… Необычная?
— Главный виновник перед тобой, — отчиталась Пелагея, отступая в сторону. — Можешь его поколотить, если от этого тебе полегчает. Только вот вряд ли твои удары нанесут призраку вред.
 
— Не надо меня колотить! Воспользуйтесь мной, — предложил альтернативу Сильверин. — Ты ведь не сможешь получить свободу, если Пелагея не появится в платье Вершителя на балу, — обратился он к Эсфири. И та побагровела от гнева: подслушал, гад!
— А я, — продолжал меж тем полтергейст, — могу в точности скопировать испорченное платье. Никто не заметит разницы.
— В этом и заключался твой план, — хмуро подытожила Пелагея, переплетя руки на груди.
— Попасть на бал, да, — ухмыльнулся тот. — Если б ты мне не отказала, ваше платье было бы сейчас в порядке.
Пелагея мрачнела. Казалось, еще немного — и она взорвется, как праздничная хлопушка. Хотя нет, скорее, как граната. Ведь повод для взрыва совсем не радостный.
— На пару слов, — шепнула ей Эсфирь и потянула за руку к выходу из иллюзии.
— Вершитель меня испепелит, — уже снаружи поделилась предчувствием она. — Точно тебе говорю.
— И что ты предлагаешь?
— Давай воспользуемся услугами этого негодяя, раз он так настаивает. Заодно проверим, настолько ли он хорош, как утверждает. Сможет ли скопировать платье. Я-то, в отличие от него, знаю, как оно должно выглядеть. Он сам пока не понял, на что подписался. Устроим ему веселую жизнь, а?
Глава 22. Я не позволю тебе любить
— Рукава-буфы — это как? — озадаченно уставился на Эсфирь Сильверин.
— Надутые, естественно.
— Ясно-ясно. Но знаете что, госпожа лыжница? Со своими запросами вы меня угробите.
Эсфирь развела руками, злорадно ухмыляясь.
— Тебя уже давно, дружок, угробили. Так что перестань давить на жалость и продолжай. Сам же к живым хотел.
Полтергейст обреченно вздохнул. Если с кружевной отделкой тонкого плетения, потайной молнией и рукавами-буфами он еще мог смириться, то мысль о том, чтобы стать не голубым, не зеленым, а — о ужас! — чёрным, погружала его в беспросветное уныние. Ну как так? На бал, на праздник радости и света — и вдруг в чёрном?
Сильверин выгибался и так, и эдак. Месил сам себя, точно тесто какое. Сжимался, распухал там, где просили. Делал невозможное и прыгал выше своей призрачной головы.
— Ну как, устраивает? — наконец устало спросил он.
— Один в один, — одобрила Эсфирь. И повернулась к Пелагее. — Давай, переодевайся.
Теперь у призрака не было глаз. Точнее, он тщательно прятал их под пояском на сборке.
— Только попробуй подсмотреть — и ты труп, — пригрозила Пелагея, забыв, что и без того имеет дело с трупом.
Сильверин обожал свою суматошную, трогательно неуклюжую фею, поэтому подглядывать не стал. В конце концов, разве призраков интересуют чьи-то тела? Не-е-ет, их интересуют исключительно души.
Пелагея влезла в предоставленное платье, отметив про себя, что нигде не жмёт. Только вот очень в нем холодно.
— Слушай, а ты не мог бы чуточку потеплеть? — попросила она.
— К сожалению, это не в моей власти, — отозвался полтергейст. — Я утратил живительную искру, которая наполняет людей теплом. Уф, надеюсь, ты не схватишь простуду.
У Пелагеи был перстень-обогреватель. И лишь поэтому она не продрогла до костей. Она походила в платье туда-обратно, покрутилась, поприседала, упала-отжалась (мало ли какая оказия приключится во время танцев). Платье проверку выдержало.
— Ну что, выдвигаемся? Бал-то вот-вот начнется, — обеспокоился призрак.
Эсфирь всерьез опасалась, как бы он на балу не выкинул какой-нибудь фортель.
 
— Только попробуй раствориться в воздухе! У меня связи с Вершителем! Испортишь Пелагее праздник — жизни тебе не дам! — закатав рукава, прокричала она вслед удаляющейся парочке: фее и ее черному наряду.
— Хм, раствориться в воздухе? Какая гениальная идея! — издевательски проорал Сильверин, выпучив красные вращающиеся глазищи у Пелагеи на спине.