Любовь ювелирной огранки (СИ)

— Я больше не больна, — стиснув зубы, злостно процедила Пелагея. После чего крепче ухватилась за свободный край и снова рванула одеяло на себя.
— Нетушки, так не пойдет. Повторяй громко и чётко.
— Я больше не больна! — с расстановкой прокричала Пелагея. И замолкла, поражаясь тому, насколько громкий, оказывается, у нее голос.
Дом ответил удивленной тишиной. Смолистые бревна впитали ее крик и припасли до поры до времени: когда от страха у Пелагеи отнимется дар речи, стратегические запасы воплей придутся как нельзя более кстати.
Пелагея замерла в положении лёжа. И поверила. Поверила яростно, неистово, изо всех сил.
"Я фея. Я могу. У меня получится".
Зажмурилась, выжимая из себя последние слёзы. И выдохнула свои сомнения из души прямиком в пустоту.
А потом у них с невидимкой состоялся довольно занимательный разговор.
— Уважаемый учитель, почему тебе так важно, чтобы я была не в себе? — поинтересовалась она шепотом и уставилась в потолок. — Какая-то неправильная проверка, не считаешь?
С соседней подушки послышался вздох: видимо, "уважаемый учитель" не очень-то любил вдаваться в подробности.
— Таким, как ты, малость сдвинутым, доступна запредельная магия, — расплывчато пояснил он. — Если человек спокоен перед лицом необъяснимого, он аномален. Если пространство вокруг него, образно выражаясь, набито ватой, и реальность воспринимается как сквозь толстое стекло, он опять же аномален. Ты — аномалия, поэтому притягиваешь к себе Дар. Но чтобы грамотно распоряжаться этим Даром, предстоит много учиться.
Пелагея была вынуждена признать, что ваты и стекла в ее мире действительно предостаточно. И перед лицом необъяснимого она ведет себя, мягко говоря, нестандартно. Ох, до чего же хочется узнать, что собой представляет это лицо!
Ей в голову закралась крамольная мысль: а что если напоить чужака чем-нибудь исподтишка, пока он спит. Пара капель — и дело в шляпе. Почему он от нее скрывается? Неужели так сложно показаться? Или его физиономия кирпича просит?
— Ладно, — сказала она. — А что насчет второго пункта? Если подумать, отсутствие отношений не такое уж и важное условие. Или у вас там секта по отлову невинных дев?
Под боком у нее не то хрюкнули, не то фыркнули.
— Ничего ты не понимаешь, глупая фея. Меня послали к тебе еще потому, что сердце твоё не как у людей. С твоим сердцем нельзя влюбляться, особенно безответно. Его ни в коем случае нельзя разбивать. Оно чрезвычайно хрупкое, и его огранка должна оставаться идеальной до самого конца.
— До какого такого конца?
Вот ведь дурень! Тупица. Дубина стоеросовая. Зачем он о конце-то обмолвился?!
— Да так, пустяки, — отмахнулся невидимка, мысленно дав себе пинка.
В эфире повисла тишина. Скрёбся в низкое оконце куст крыжовника. Ухал в лесу филин. По небу, застилая луну, рваными клочьями неслись облака. Черная ночь настороженно висела над лесом, как будто что-то подозревая. Эдакий дотошный следователь в плаще с сотнями всевидящих звездных глаз.
Пелагея прокручивала в уме слова гостя и думала о своем одиночестве. Когда к одиночеству привыкаешь, оно становится свободой. А свобода — лучшее, что может случиться с человеком. Жаль, понимание этого факта пришло слишком поздно. Поздно — потому что:
— Слушай меня внимательно. Ты обязательно должна приехать в край Зимней Полуночи и поступить ко мне на стажировку. Иначе умрёшь.
— Угрожаешь?
— Если бы!
В воздухе из полумрака перед Пелагеей неожиданно материализовались три картонных листка.
— Билеты, — скупо пояснили ей. — Можешь взять с собой еще двух попутчиков. Поезд привезет тебя ко мне… — призрак замялся и кашлянул. — Да, привезет. Рано или поздно. И тебе лучше поторопиться. За тобой по пятам гонится твоя погибель. Недуг стережет у порога, время на исходе. А мне пора.
Картонки упали на покрывало, и невидимка вскочил на ноги, оставив на кровати знатную вмятину. Пелагею прошиб холодный пот.
— Погоди! Где я поезд возьму? — хриплым от волнения голосом спросила она.
— Если есть билеты — придет и поезд. Если однажды тебя потянет вдаль, не сомневайся: путешествию быть.
 
Глава 2. Пелагея уходит из дома
Теперь она отлично помнила свою прошлую жизнь, но абсолютно не помнила, как заснула. Кажется, невидимка просто велел ей закрыть глаза, вслед за чем она провалилась в глубокую темную яму. И выбралась из нее только сейчас, под утро.
За лесом лениво разгоралась заря. Вклиниваясь в сонную перекличку птиц, какой-то дятел-трудоголик самозабвенно долбил сухое дерево в поисках еды. Вот у кого нужно уточнять, сколько тебе жить осталось. Кукушка со своими тремя несчастными "ку-ку" на роль оракула годится с большой натяжкой.
Пелагея чудесным образом исцелилась. Ночью ее впервые за долгое время не донимала боль. А с рассветом обнаружилось, что в организме произошли перемены. Зрение стало лучше, в голове установилась небывалая ясность, а тело приобрело ни с чем не сравнимую легкость. Новое рождение, не иначе.
Пелагея озадаченно посмотрела на билеты, которые после ухода невидимки так и остались валяться на кровати зловещим напоминанием. И перевела взгляд на перстень — он сидел у нее на указательном пальце, как влитой. В овальной золотой оправе зеленел изумруд с вкраплениями радужных блёсток. Настоящий? Подделка?
Нет, это она, Пелагея, подделка. Хотя точнее было бы сказать, чужая. Инородный объект. Нелегал, которому за незаконное пребывание на территории средних миров грозит безвременная кончина.
Но кто сказал, что этому так называемому учителю можно верить? По-хорошему, учинить бы ему допрос с пристрастием, припереть к стенке, как принято у всех порядочных следователей. Узнать, какого трухлявого пня он свистнул у нее перстень тогда, на озере. А заодно выведать, что не так с сердцем и почему его нельзя разбивать. Рано он сбежал. Ох, рано.
Убедившись, что части тела функционируют, как им полагается, Пелагея выступила на середину комнаты, раскинула руки, несколько раз повернулась вокруг своей оси… И ничего.
До визита чужака она чуть ли не каждый день превращалась в горлицу и летала по делам в лес, а то и дальше: в ближайший город, за холмы, к морю. Отныне, видимо, не суждено. Обернуться горлицей у нее не вышло.
Черный, мохнатый и вечно недовольный Граф Ужастик силой мысли подогнал к Пелагее табурет, куда она, недолго думая, и рухнула.
"Я фея. Значит могу. Могу. Могу-у-у", — принялась твердить она. Встала, развела руки в стороны. Поворот, другой, третий — и опять ничего хорошего. Полный провал.
"З-з-зелень сушеная! У меня украли вторую ипостась, — резюмировала Пелагея. — Призрак проклятый! Да чтоб ты мухоморов объелся!"
Поехать, что ли, в край Зимней Полуночи и потребовать назад свою законную сверхспособность?
Ну уж дудки! На его коварные уловки Пелагея не поведется! И разумеется, никуда не поедет. Лес буквально пророс в нее корнями, и она предвидела: в какие бы края ее ни занесло, ей придется повсюду носить лес с собой. А это довольно обременительно.
"Никуда, — злостно пробормотала она. — Ни за что!"
И вышла во двор, решительно шурша юбками.
В бадье для умывания плавал березовый листок. Кроны ворошил заспанный тёплый ветер. Утро всячески намекало: "Не расслабляться! Будет жарко".
Пелагея плеснула в лицо воды, утёрлась полотенцем с вышитым орнаментом и подняла голову. Из леса на нее в упор смотрел серийный убийца — здоровенный черный вепрь. Крупный секач два метра в холке, с налитыми кровью глазами. Клыки — как бивни моржа.
 
Сердце пропустило удар-другой, совершило лихой кульбит и с мастерством профессионального ныряльщика ухнуло в пятки. По коже подрал мороз. Как вы там говорили? Погибель гонится? Ну вот она, родимая. Явилась, не запылилась.
Пелагею накрыло волной ужаса. Она судорожно сглотнула и принялась пятиться — медленно, осторожно, чтобы не разозлить, не спровоцировать. Но вепря не проведешь. Как только она сделала шаг назад, чудовище бросилось на нее из кустов.