Верная (не)верная (СИ)

— Да, вашему малышу явно не терпиться увидеть этот мир, — улыбнулся акушер. — Что ж, думаю, ждать больше нет смысла. Будем потихоньку родоразрешать.
Через четверть часа сосредоточенный Толя поставил капельницу и мне.
— Что у неё? — кивнула на соседку.
— Знаю только, что в зоне риска. Что-то с сосудистой системой и хроническая гипоксия плода, — понуро уронил друг. — Следим за давлением. Но пока всё вроде идёт нормально. Что уже подружились? — миролюбивая улыбка.
— От таких друзей, как я лучше держаться подальше, — хмуро буркнула в ответ, откинувшись на подушку.
— Лучше думай о себе и своём ребёнке. Сейчас как раз начнётся самое интересное после капельницы. О другом и не вспомнишь.
Я усмехнулась его угрозам, но ещё через четверть часа поняла о чём он. Не успев отдохнуть от одной мучительной боли в тазовых мышцах, накатывала новая, волнами мотая моё сознание и тело.
Посмотрела на соседку, которая давно умолкла и лишь тихо постанывала. Мы обе близки к родоразрешению и болтать нет ни сил, ни желания.
Акушер-гинеколог периодически заходил проверять раскрытие матки и состояние малыша у меня и у Лены. Его осмотра ждала и боялась, так как очень хотелось услышать заветное "пора", но копаться у себя в промежности где и так адовы муки совсем была против.
Схватки, казалось, уже шли нескончаемым потоком и сильно хотелось в туалет. На мгновение боль отошла, позволив мне осмотреться и трезво оценить происходящее вокруг меня. Не успела заметить, как за окном стемнело.
Палату оглушил другой крик. Лена впилась в матрас койки и иступлённо взвыла. С ней что-то не так! — поняла, каким-то шестым чувством.
— Лена? Всё нормально?
Субстанция роженницы немного поелозила по пелёнке, а после замерла, опустив руки и ноги, как плети.
— Лена?! — и немешкая, нажала свою кнопку вызова медперсонала.
Врач пришёл через минуту, и я сразу же указала на соседку. Толя, влетевший на долю секунд позже, так же поспешил к девушке, когда кивнула ему на неё.
— Лена? — друг начал слегка пошлёпывать роженницу по щекам, пока врач копался у неё между ног. — Павел Григорьевич, её в операционную надо и срочно. Высокое диастолическое…
— Не успеваем, — сердито рыкнул акушер. — Плод уже в родовых путях, роженницу нельзя перемещать. Будем доставать щипцами. Срочно всех сюда… Хирургов и анестезиологов. Иначе потеряем обоих.
Переживая за соседку, даже подзабыла о своих болях, оставив её на фоне.
Родовая мгновенно наполнилась медперсоналом, который завальсировала вокруг роженницы. Малыша достали, судя по фразам, но не по характерному плачу, который обычно свидетельствует о том, что ребёнок дышит. С замиранием сердца ждала этот звук, нервничая с каждой секундой промедления. Это плохо. Очень и очень плохо. Почему он не плачет?
Перинатологи и педиатры крутились возле синюшного комочка, явно нервничая.
— Кровотечение слишком сильное. Зараза. Матка не сокращается, — общались медики между собой, манипулируя над роженницей. — Главврача сюда. Срочно!
Я приподнялась на локте, отказываясь верить, что эта улыбчивая и такая добродушная девушка на грани.
— Ну? Давай… Покричи на нас, — тем временем, педиатр крутила безжизненное крохотное тельце на пеленальном столе.
Сердце в ужасе сжалось, понимая, что роды Лены совсем неправильные.
Новая схватка и чересчур сильная, на фоне которой наконец услышала претихий писк Лениного малыша. Слава Богу! Пусть у них всё будет хорошо, Господи! Хотя бы у них…
Ноги на расшаражку и дикое желание в туалет. За схваткой новая, окончательно добивающая сознание.
— Толя, — имя само сорвалось с губ, а в груди бился страх перед грядущим. Однако, нетерпелось отмучиться и наслаждаться общением с сыном.
Ощущаю вновь копошение между ног.
— Раскрытие полное, — сообщил Анатолий. — Пора.
Меня облепила вторая волна врачей и персонала больницы. Вальс бесконечных команд и манипуляций. Казалось медсестра сломает мне рёбра, пока давила на подвздошье и требовала вытолкать её руки. Резкое облегчение и голова упала на подушку. Громкий обиженный плач оглушил родовую, и я заплакала вместе с ним.
 
— Ну привет, богатырь, — добродушный голос Павла Григорьевича.
Медсестра быстро обернула малыша пеленкой и приложила сына к моей груди.
— Здравствуй, мой хороший, — глотая слёзы, улыбалась во всю ширь, обнимая тёплый и такой родной комочек. — Добро пожаловать…
Сын тут же замолчал. Сморщенное личико елозило щекой по моему телу и водило губками в поиске. Гладила подушечкой пальца пухлую щёчку и курносый носик.
— Как звать?
— Дима, — не прекращая, лить слёзы ответила я.
— Дмитрий? Здорово, Димас! — шутливо глаголил врач.
Долго пребывать в неге с сыном не позволили, а Толя велел ещё раз тужиться. Эти команды уже не были чем-то сверхтяжёлым, и я выполнила всё на остатке сил.
— Как девушка? — тихонько поинтересовалась у Толи.
— Выкарабкается.
— А её сын?
— Он у педиатров сейчас. Последствия от гипоксии и сжатия родовыми путями. Не переживай, думаю, всё будет нормально.
Сына увезли в люльке на осмотр и на все положенные предписания в первый день жизни маленького человечка, предварительно нацепив на нас обоих опознавательные бирки.
В палате велели отдыхать и часа два лежать только на животе. За окном давно глубокий вечер и вихри снега кружат в небе, играя в свете уличного освещения. Вдруг представила, как выгляну в окно и увижу счастливые глаза Максима. Как он любяще улыбается мне и машет руками, посылая воздушные поцелуи и благодаря за сына.
Нож утраты в груди болезненно сдвинулся, и я сжалась в комок вечного одиночества и тоски по любимому человеку. Он больше никогда не придёт. Никогда не обнимет и не поцелует. Никогда не назовёт своей девочкой, ласково прижимая и целуя в виски, глаза. Его тепло больше не согреет, а сильные и такие родные руки не обнимут.
Всё из-за них! Из-за моего чёртового мужа и всех на кого он работает. Быть его пленной — теперь мой вечный крест и к этому я, кажется, уже выработала иммунитет… А Димочка? Сможет ли он расти полноценно в моём аду? Называть Алексея отцом… Боже!
Едва не стошнило от мысли, что эта мразь назовёт его своим сыном и даст свою проклятую фамилию. Он не имеет на это право!
Вьюга набирала силу, тревожа мой покой. Мне казалось, что там за окном воют волки, те самые, что погубили Макса. Они жаждут теперь моей крови и крови нашего малыша. Крики боли и злобное рычание вновь врезались в уши.
"Где ты… Я не выдержу больше…", — эта отчаянная мольба из динамик в кабинете мужа, навсегда останеться в моём мозгу.
И я не могу! Без тебя не смогу! Как спасти нашего сына, сидя в клетке с этими же волкодавами?
Измотанная душа рвалась вон из тела, пытаясь найти выход, покой, то, что даст хоть немного равновесия. Села на постели и с силой потёрла веки. Не плачь! Ты больше не должна плакать! Ты будешь снова сильной! Ради Димы, ради обещания его отцу, который не побоялся отдать за нас свою жизнь.
В палате появился Толя с тарелкой еды в руке.
— Мамочке нужно поесть, — на лице улыбка, но требовательная и безапелляционная. — По времени хоть и ночь, но бдить за фигурой ещё рано.
Безынициативно приняла его заботу и понуро уставилась в содержимое тарелки.
— Как Лена? — нужно спросить хоть что-нибудь.
— Пока в реанимации, но стабильна. Если до утра будет хорошая динамика, переведут в палату. Ты, можно сказать, спасла жизнь ей и её малышу, вызвав нас. Тогда была важна каждая секунда.
Опустив голову, задумчиво смотрела в пол, вспоминая, как медики спасали мать с ребёнком. Ладони словно заныли, а грудную клетку сдавило кольцо нетерпения.
 
— Я хочу увидеть сына, — поняла свой позыв и настойчиво прожгла друга взглядом.
— Нет, Лера. Отделение давно закрыто для посещений. И ты слаба ещё. Тебе надо поспать. Обещаю, твоего ребёнка принесут, когда он захочет есть.