Душа снаружи (СИ)

Но я все равно встал и пошел вперед. Меня трясло, зуб не попадал на зуб, но я все равно шел. Будто подсознательно чувствуя, что только так можно прекратить этот кошмар.
Здесь и правда кто-то был. Я чувствовал его страх. В овраге было еще темнее, чем в лесу, так что я двигался почти вслепую. Все было как в кошмаре, где ты отлично знаешь, что вот за тем кустом притаился монстр. Но ноги все равно тащат тебя туда. Только уж больно напуган был этот невидимый пока что монстр, нет, он был просто в ужасе. Тем хуже. Загнанный зверь всегда опаснее.
А в следующую секунду что-то налетело на меня, протаранив в живот и сбив с ног. Это что-то тут же попробовало удрать, но я схватил его. Не знаю, зачем, как-то инстинктивно. Вместо ожидаемой звериной шерсти я нащупал чью-то тощую ручонку, абсолютно ледяную.
− Держи его! − крикнул Кэй. − Не отпускай ни в коем случае!
Вторая такая же рука вцепилась мне в лицо, я чудом успел отвернуться, чтобы оно не задело глаза. Существо кричало совершенно диким голосом, почти ультразвуком. Оно отчаянно пиналось и царапалось. И было неожиданно сильным, при его малом росте. Но я держал. Сам не зная, почему. Пару раз оно ощутимо пнуло меня в живот, оставило пару глубоких царапин на щеке. Наконец, мне удалось прижать его руки и ноги к земле.
И только чудом я тут же не выпустил его.
Потому что в небе вдруг взошла луна, осветив все происходящее. И я отчетливо увидел, кто лежит передо мной.
Грязные растрепанные желтые патлы, сбившиеся в колтун, огромные глаза − из-за расширившихся зрачков кажутся черными. Бледно-зеленая кожа, перекошенное лицо, застывшее в жутком оскале, лицо утратившие человеческие черты. Меня передернуло от отвращения. Вспомнилось вдруг, как у матери во время припадков темнели глаза и, всматриваясь в мое лицо, она вопила «Ты скверна! Ты скверна! Порождение тьмы!».
Теперь я понял, что она имела в виду. Что видела, глядя на меня. Потому что здесь, в овраге я глядел в лицо самому себе. Мне, двенадцатилетнему. Который, должно быть, все эти восемь лет пробыл в этом лесу. Его щеки впали, одежда истлела, тело цветом напоминала рыбу, с которой сняли чешую, он превратился в дикую лесную тварь. И в то же время это был я.
Существо выгнулось дугой и снова закричало. Меня разрывало от жалости и омерзения. Хотелось чем-то помочь ему. Или добить − ведь он, по сути, был живым скелетом обтянутым кожей. И вероятно, уже давно мертвым, ведь его была плоть холодна. Хотелось отпустить руки и бежать прочь, далеко-далеко. Приложиться пару раз об дерево головой, чтобы забыть, извлечь навсегда из памяти. Или же…
− Не смей! − Кэй появился рядом с нами, опустился на одно колено, перевел взгляд от меня к нему.
− Не смей отпускать его! − он был в ярости. − Не смей, слышишь, не смей презирать его, не смей его ненавидеть!
Последняя фраза обожгла, будто удар плетью.
Я понял, что он имел в виду. Пусть и не мог объяснить словами.
Меня душила подступившая к горлу истерика.
Я продолжил прижимать его к земле. Держал долго, не обращая внимания на ультразвук, на то, как выгибалось его тело − будто под электрошоком. И безотчетно шептал:
− Все скоро кончится, да, скоро… Скоро все кончится…
Наконец он обмяк, полностью обессилев. И тогда я прижал к себе это тело, почти невесомое, прижал изо всех сил. Все исчезло − и лес, и Кэй, и коряга, упирающаяся мне в спину. Были только ледяные руки и ноги, и грязная макушка, уткнувшаяся мне под подбородок.
Я продолжал заверять, что все скоро закончится, пока не отключился.
Очнулся я оттого, что Кэй тряс меня за плечо. Я открыл глаза, и по ним тут же ударил непривычно яркий свет. Закат. Теперь над этим лесом был закат. И в его апельсиновых лучах он вовсе не казался страшным. Мои руки были пусты.
− Где он? − я вцепился Кэю в рукав. − Куда он делся?!
Наставник молча смотрел на меня. Я заметил, что крылья у него за спиной пропали.
− Эстервия, − начал он. И поправился: − Эсси, нам пора.
− Но где…
Тень былого раздражения вновь прошла по его лицу, но он все же смягчился.
 
− Пойдем. Ты замерзнешь здесь.
Меня и правда бил озноб. Я медленно встал, но вопрос без ответа все еще мучил меня.
− Я провожу тебя до Межграничья. − сказал он. − Там тебе понравится. Там ты сможешь побыть один. Тебе сейчас это нужно. А затем, как будешь готов, ты сможешь вернуться. Эти трое ждут тебя. Волнуются… Я оставлю тебя прямо рядом с дверью. Не заблудишься. Давай, шагай, левой, правой, ну же!
Я не чувствовал ног. Хотелось свалиться, туда где лежал. Мне было паршиво. Я и не очень понимал, что именно мы сделали. Хотелось закричать «да какого хрена?!» Но сил не было.
На этот раз перемещение было совершено недолгим. Мгновение, и теплые солнечные лучи (на этот раз солнце явно утреннее) аккуратно коснулись моего лица. Я лежал на мягкой густой траве. Где-то рядом журчал ручей. Это и есть то самое Межграничье? Ну что же, сойдет.
Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в траву. Хорошо, очень хорошо. Век бы так лежал.
− Эсси, эй, Эсси!
Я отдернулся от его прикосновения.
− Пожалуйста, оставь меня…
− Без проблем. Дверь-то найдешь?
Я пробормотал что-то невнятное. Все найду, и дверь, и окно, только пусть свалит. А может, ничего искать не буду. Буду просто лежать.
− Ладно, тогда я отчаливаю! Еще увидимся! Только ты слышишь? Не надо больше делиться. Сам видишь, собраться обратно куда сложнее.
Я медленно поднял голову, но Кэй уже исчез.
А потом я долго лежал, не двигаясь. Солнце начало откровенно припекать спину, но я просто зарылся головой в траву еще глубже.
Слезы пришли неожиданно. Я не знал, что это, облегчение, или очередной приступ жалости к себе, или еще черт пойми что, но это неважно. Наверное, так и надо. Я вообще редко плачу. Хотя многие почему-то уверены, что я это делаю постоянно, по любому поводу, как же иначе, с такой-то бабской рожей! Будто женщины только и делают, что ревут. И, уж конечно, я бы не стал это делать прилюдно. Потому что это позор. А здесь никого нет, и никто меня увидит, кроме букашек в траве. Нормальных букашек, маленьких, совсем не таких, как в том лесу. Как же печет солнце…
Наконец, я нашел в себе силы сесть и оглядеться. Зеленый луг расстилался далеко-далеко. Буквально в паре шагов пробегал полноводный ручей. А слева… судя по всему, дверь. Только по факту это была банка. Огромная стеклянная банка, лежащая на боку. Банка, в которую свободно может залезть человек.
Я сидел в некоторой растерянности. Ждал, пока успокоюсь окончательно, копил силы. А в банке тем временем возник чей-то силуэт.
− Привет! Кэй, что, бросил тебя здесь одного?
Налия. Я вдруг понял, что ужасно рад ее видеть, несмотря на некоторую неловкость. От меня не укрылось, как ее внимательный взгляд художника зафиксировал все − и мое покрасневшее лицо, и царапины на щеке, и ветки, торчащие из волос, и репейник, облепивший одежду.
Вопрос, нет, десятки вопросов крутились у нее на языке, но она еще раз взглянула на меня и промолчала. И за это я был благодарен ей, как никому.
Вместо этого она предложила нечто неожиданное:
− Давай искупаемся!
Скинула обувь, попробовала воду в ручье ногой и тут же прыгнула туда, прямо в одежде. Первая моя мысль была, что это не самая удачная идея. Но вода так и манила. Я подполз к ручью и умыл лицо. А потом не выдержал и скатился с берега, забыв даже разуться.
Есть какая-то особая прелесть в спонтанных купаниях. Когда у тебя нет при себе ни купального костюма, ни полотенца. Когда знаешь, что потом придется возвращаться в хлюпающей прилипшей к телу одежде. Знаешь, что на берегу придется прыгать и махать руками, тщетно пытаясь согреться. Ты знаешь это, и все равно идешь в воду. С азартом гребешь, ныряешь, брызгаешься, превращаешься в ребенка, впервые открывшего для себя радость плавания. Вода уносит прочь всю грязь, весь мусор, прилипший к волосам и одежде. Уносит она и все тревоги.