Ветер и мошки (СИ)

  
Глава 4
 
Интерлюдии
 
Памятника еще не было. Три холмика, три деревянных креста с табличками, на которых по трафарету были выведены имена и годы жизни. Инна. Аня. Дима. Начало июня этого года. А он жив. Вот так. Даже не слишком пострадал. Перелом ключицы и два треснувших ребра и считать-то за повреждения совестно.
Субботин усмехнулся. Боль, на вдохе царапнувшая в боку, его только порадовала. Давай, давай, сильнее. Но нет, утихла.
Он сел на скамеечку у соседних могил. Своей скамеечки у Инны, Ани и Димы пока не было. Земля свежая. И на глубине полутора метров тела еще хранили форму. Можно раскопать, вытащить, трясти до умопомрачения, пытаясь вдохнуть, втиснуть жизнь. Вдруг да получится?
Рот повело. Субботин с трудом унял клокочущее в груди, опаляющее внутренности отчаяние. Отвернулся.
Он — здесь, они — там.
Вдалеке зеленел лес, а здесь рябило от разномастных оградок и серых и черных каменных огрызков, прямоугольных, скошенных, с резьбой или фотографиями. Велико кладбище, вольготно раскинулось. Скоро вцепится в лесную опушку и начнет выгрызать живое, расчищая место для мертвого.
На ограде через узкий проход висел облетевший живой венок. Рядом стоял пластиковый, белели искусственные цветы.
Субботин разгладил брюки на коленях и вновь обратился к Инне, Ане и Димке.
Ну вот, сказал он, вздохнув и собравшись с силами. Все в нем восставало против такого общения, но иного теперь было не суждено. Как вы там, родные мои? Впрочем, я знаю, вам хорошо. Вам должно быть хорошо. Вы вместе. Димка, ты не шали. И слушайся сестру. Анечка, я тебя очень люблю. Инна…
Субботин не выдержал, закусил палец зубами. Чуть ли не до хруста кости. Ин-на-а-а!
Хорошо, час ранний. Некому смотреть, как воет, плачет человек. Дальний край кладбища.
— Не, не поможет, — вдруг услышал Субботин.
— Что?
Он обернулся, торопливо вытирая щеки.
Из размытого мира вылепилась долговязая фигура в длинном плаще и шляпе. С худого лица смотрели нетрезвые, мутные глаза.
— Вам-то какое дело? — спросил Субботин.
— Да, в сущности… — долговязый тип пожал плечами. — Ваши? — кивнул он на могилы и кресты.
— Мои.
— Тогда понятно.
Не спрашивая разрешения, незнакомец сел на край скамейки. Даже не сел — сложился, как складываются ножи. Только правая нога не поместилась — проехала сквозь прутья ограды.
— И когда? — спросил он.
— Там написано, — глухо произнес Субботин.
— Да? — долговязый тип наклонился, сощурился. С остротой зрения у него были проблемы. — Не вижу.
— Шестого.
— Этого месяца?
— Да.
Собеседник выпрямился, что-то считая в уме. Физиономия в колючей двухнедельной небритости выразила задумчивость.
— Не сходится, — сообщил долговязый тип.
Субботин почувствовал резкую антипатию к человеку, который самым наглым образом присоседился к его горю да еще принялся сокрушаться о каком-то несхождении дат. Сейчас еще на выпивку попросит. За упокой.
— Вы знаете… — сказал Субботин, ломая лицо в гримасе.
Но наткнулся взглядом на выставленный палец, призывающий к молчанию.
— Здесь важно, — сказал тип, выцеливая взглядом переносицу Субботина, — что сегодня пятнадцатое.
— И что?
— Не сходится.
Субботин поднялся.
— Уйдите, — сказал он долговязому, сжимая кулаки. — Или я вышвырну вас сам!
Собеседник покивал.
— А прорыв произошел три дня назад, — пробормотал он. — Связано? Или не связано? Что вы делали три дня назад?
Субботин потерял дар речи и смог только прохрипеть:
— Вы… вон!
— Да-да, — сказал долговязый.
— Вон!
Субботин дернул рассевшегося негодяя за рукав.
— И все же, — сказал тот, нехотя встал на ноги, но совершенно не уделил внимания пальцам, сомкнувшимся у него на плече, — было бы интересно узнать… Вы участвовали в каких-то обрядах, экспериментах?
— Что?
— В чем-то, связанном с энергетикой?
— Вон!
Субботин затолкал долговязого типа к границам кладбища. Благо у опушки оно кончалось извивом проселочной дороги. Кресты Инны, Ани, Димки скрылись за оградками, смешались с другими крестами. Я сейчас, сказал им Субботин. Тут недолго. Долговязый не упирался, но и не шел самостоятельно. Субботину приходилось выступать локомотивом.
 
— Три дня назад…
— Иди!
Субботин вытолкнул навязавшегося незнакомца на дорогу. Было пустынно. Ветрено. Близкий лес шумел, качал ветвями. Этой стороной кладбища редко кто ходил.
— Ладно, — повернулся долговязый, — ладно. Но ты должен кое-что увидеть.
— Что?
— Здесь рядом.
Смешно вздергивая ноги, долговязый тип перебрался через проселок и полез в кусты. Оттуда последовал взмах рукой.
— Ну же! Это тебя касается! — крикнул он.
Субботин раздумывал секунд десять. Под ботинком желтел песок. И наверное, если бы незнакомец позвал его снова, он плюнул бы и вернулся к могилам. К Инне, Ане, Димке. Но долговязый, подождав, исчез в шелесте листвы, словно ему было все равно, пойдут за ним или нет. Как ни странно, это решило. Что там может его касаться? Какие обряды? Какая энергетика? Или смерть семьи не случайна?
Чувствуя, как зажимает грудь, Субботин шагнул вперед.
— Эй! — прохрипел он, съезжая в кювет по гравийной подсыпке.
Ветки хлестнули по лицу. Под ногой влажно хлюпнуло. Правый ботинок тут же наполнился водой. Субботин перемахнул через канаву, выбрался на сухое и завертел головой.
— Эй!
— Сюда, — позвали его.
За ивой, за земляным бугром с частоколом молодых осинок прятался квелый, с неохотой струящийся ручей. Несколько валунов обрамляли топкий берег. Долговязый тип, встав на четвереньки, изучал что-то в наполненной водой выемке. То так, то эдак поворачивая голову, он словно разглядывал что-то на ее дне, не решаясь сунуть туда руку.
— Что там? — спросил Субботин.
— Смотрите сами, — незнакомец, поднявшись, отер ладони о плащ. — Надо только совсем близко…
— Так что там?
Долговязый тип противно улыбнулся.
— Напрямую касается.
Что за бред? — подумал Субботин. Но будто под гипнозом шагнул на то место, где только что на четвереньках стоял собеседник, и согнул колени.
Вода в выемке была мутная.
— Не вижу.
— Ниже наклонись.
Долговязый подшагнул, показывая. Субботин, хмурясь, приблизил к воде лицо. На дне что-то мерцало, но течение и взвесь мешали рассмотреть находку. То ли какая-то монетка, то ли желтый бок обычного голыша.
Субботин повернул голову.
— А как это…
Камень, с силой опущенный ему на затылок, брызнул фейерверком в глазах и погасил сознание. Субботин кулем упал в ручей. Долговязый, хмыкнув, подтянул его ближе к глубокому месту и минут пять держал его голову в воде. Проверив пульс и не обнаружив его, какое-то время незнакомец стоял над трупом, глядя, как волосы Субботина колышет течение, потом умылся и побрел в лес, закладывая крюк на обход кладбища.
Долговязого носителя звали Мишаней, и Купнич, переместившийся в него сознанием, повел мужчину домой. Свою миссию он выполнил, но время еще оставалось, и можно было сходить по одному из вторых адресов.
Шагая по случайной тропке, он подумал, что Субботина, пожалуй, найдут через день или два. Хотя может случится и так, что он спокойно пролежит в ручье неделю. Или даже месяц. Как повезет, насколько интенсивно его станут искать. Если семья вся здесь, то заинтересованными в поисках остаются только знакомые и коллеги по работе. О кладбище, конечно, вспомнят в первую очередь, стоит закладываться, что Субботин кого-то предупредил, куда намерен идти утром, но вряд ли кто-то сообразит, что он забрался в лес через дорогу и погиб там.
Мишаню вряд ли кто видел. Не свяжут. Нет мотива.
 
Гематому на затылке, конечно, впоследствии обнаружат. Но уверенности в том, что Субботин получил ее от злоумышленника, а не при падении, у следователей не будет. Документы и деньги на месте. Человеку стало плохо после посещения кладбища, он пошел к ручью, упал, ударился, захлебнулся.