Яма (СИ)

Одно затянувшееся мгновение, несоизмеримое с временной шкалой, Сергей сохранял полную неподвижность, бесконтрольно отсчитывая лишь гулкие удары протестующего за ребрами сердца. Он должен был ее отпустить, сделать все правильно. Позже… Все будет. Безусловно. Она еще будет ему принадлежать. Это неизбежно.
Ничего не изменилось.
Принял решение: завтра, после Николаева, он отправится к ним с Савранем домой. Поставит этого прилизанного слюнтяя в известность, что закончилась его чертова сказка.
Поступал правильно, как мужчина.
Отпускал.
Тяжело. Больно. Мучительно. По живому отрывал.
"Куда она сейчас пойдет? Что будет делать? С кем?"
"*баный насос!"
Грудь Градского высоко поднялась и медленно, словно на внутреннем изломе, опустилась. Тело в спешке трансформировалось: наполняясь колоссальным напряжением, увеличилось в объемах и забугрилось стальными мускулами.
— Стоять, мать твою! — рявкнул в спину, когда Доминика уже в дверную арку вошла.
29.2
— Стоять, мать твою! — рявкнул в спину, когда Доминика уже в дверную арку вошла.
Планомерно перевел дыхание, чтобы не выглядеть, как зверь, когда она обернется. Успех был не слишком значительным. Благо, и она повернулась не сразу. Вероятно, тоже собиралась с силами, чтобы снова встретиться с ним, мудаком, лицом.
А когда развернулась… Застыли, без слов глядя друг другу в глаза. Для нормальных людей повисшая пауза была бы непонятной. Для них — очевидной. Глазами сказали то, что пока не решались озвучить вслух.
Первым завибрировал оставленный на комоде телефон Градского, а пару секунд спустя модальным джазом "отозвалась" маленькая черная сумка Доминики. Но ни ей, ни ему уже не было дела до всех, кто пытался достучаться к ним из внешнего мира. Не отреагировали, даже не поинтересовались именами абонентов. Эти звонки лишь подбросили им обоим эмоций. Ревность выжигающими волнами прошлась по периметру гостиной, словно по полю боя.
— Ты специально надо мной издеваешься? — отдышавшись, посмотрела на Сергея с упреком. — Потому что я замужем?
"Нет, потому что ты родила ему сына!"
— Послушай меня и, будь добра, прими к сведению, — притормозил, чтобы немного приглушить грубость в голосе. И без того взглядом еще слишком жестил. — Все, что будет сегодня, только между нами. Забываем обо всех левых личностях. Оставляем в этой гостиной. Дальше — только ты и я, — проинструктировал Нику ледяным тоном.
Дождался ее неуверенного кивка, прежде чем бросить уже на ходу:
— В спальню идем.
— Может, сбавишь обороты своей ярости? — прилетело ему в спину. — Раз только между нами.
— Обязательно. Разденешься — я сбавлю.
В спальне Доминика пыталась протестовать, когда он включил часть точечного потолочного освещения и бело-красную подсветку на стене у изголовья.
— Оставим. Хочу тебя видеть.
— Ладно, — едва слышно отозвалась она.
Приглушенный свет не перегружал зрительное восприятие, напротив, создавал интимную обстановку, деликатно выхватывая из темноты исключительно большую прямоугольную кровать. Оставшаяся часть комнаты теряла какие-либо очертания в приятном сумраке.
— Иди сюда.
— Сейчас.
По шелесту ткани понял, что она повторно раздевается.
Под куполом завораживающей тишины тонкий стук ее каблуков отразился, словно выверенная атакующая дробь. В освещение попали сначала стройные загорелые ноги, затем — округлые бедра и впалый живот, роскошная высокая грудь, выпирающая ключица, напряженная шея… Ника остановилась, когда приглушенный красный свет высветил из сумрачного облака ее подбородок и пухлые губы, оставляя за чертой видимости глаза.
Подняв руку, Градский, словно в сладком бреду, прощупал пальцами твердые косточки ее ключицы, слегка задевая запястьем мягкую упругость груди. Ее рот скоропалительно захватил воздух, формируя в возобновившейся тишине задушенный вздох. Гладкую кожу под его пальцами стянуло россыпью мелкой дрожи.
Как бы у нее в личной жизни ни получилось, каким бы опытом она не успела обзавестись, Сергей не должен был пользоваться создавшейся ситуацией.
Не должен был, но воспользовался.
Хотел, чтобы отныне она принадлежала только ему. После секса он уже не сможет ее отдать. Не отдаст. Все. Точка.
— Без резинки. Согласна?
Губы Ники дрогнули непонятной эмоцией.
— Не знаю, — выдавила нерешительно, но как-то отстраненно, словно на тот момент уже плохо соображала.
— Я — знаю. Все хорошо. Доверься мне.
— Хорошо.
Сковал хрупкие плечи ладонями. Девушка тотчас окаменела, а Градский, удерживая ее на расстоянии вытянутых рук, на долгое мгновение прикрыл глаза.
Как ему, бл*дь, к ней прикоснуться, чтобы его не разбросало на куски? Как?
Минуя ненужные ни ему, ни ей страдания, по нахрапу пошел. Сделав шаг, приблизился практически вплотную. Заведя за спину Ники руки, слегка прошелся по напряженным позвонкам. Потянул ее на себя. Теряя силу, обнял с опаской — едва- едва. А потом, дождавшись ее первого отрывистого вдоха, вдавил податливое девичье тело в свою грудь.
Закатил глаза, расщепляя воздух шумным хриплым выдохом, по существу больше похожим на стон, хотя он вроде как сдерживался.
Вдохнул на весь допустимый объем легких запах Доминики — чистый, без примеси других ароматов. Утыкаясь носом в нежную кожу, чувствовал лишь ее одну в тот момент.
Жадный, головокружительный глоток.
Рывок, и… небо под ногами.
"Вместе".
Градский это короткое и когда-то такое простое слово внутренне орал капсом, с точками и другими рубящими знаками препинаниями между буквами.
Ощущал, как Ника ответно трется о его шею и грудь лицом и телом, беззастенчиво короткими вдохами пьет его запах, трогает тело руками, притискивается с отчаянной силой, впивается ногтями в лопатки.
Тряслась намного сильнее, чем в ту ночь, когда Градский впервые ее раздевал.
— Скучал по тебе, — поставил в известность приглушенным голосом. — Адски.
Доминика отрывисто и шумно вздохнула, но ничего не ответила. Да ему уже и не нужно было. Понял ведь без слов.
Подтолкнул к кровати, в размытый прямоугольник света. Она без всяких колебаний опустилась на покрывало и продвинулась к изголовью. В мягких бело-красных бликах выглядела попросту нереально красивой.
Грудь рвало эмоциями. Но Градский даже не пытался сопротивляться, упиваясь всеми ощущениями, какой бы мукой некоторые из них не являлись.
Ника неотрывно наблюдала за тем, как он избавляется от брюк и боксеров, в то время как на ней самой еще оставались черные кружевные трусики. Жестом показал, чтобы быстренько снимала. Рвать на ней ничего не хотелось. И без того пугливая она, его девочка.
Если до этого момента он еще что-то о ней подзабыл, она ему охотно припомнила. Нахальная и стыдливая, противоречивая Доминика Кузнецова из трусов, конечно, выскочила. Однако к демонстрации узенькой полоски волос в развилке прелестных гладких бедер подошла с особой грацией — присела на согнутые в коленях ноги, как русалочка Ариэль.
"*баный Гэндурас!"
"Позы из Диснея!"
Новая волна похоти поразила проклятое тело яростной силой и болезненной остротой. Саданула с размаху по всем основным и вспомогательным органам, затачивая дальнейшие действия под первобытные животные инстинкты.
— Покажись, — скомандовал, вскрывая себе вены.
Ника вытянулась на постели, оставляя ноги слегка разведенными, якобы расслабленными. Да уж… Глаза зажмурила. Ладони к животу притиснула.
— Раздвинь ноги и согни колени.
Думал, дальше уже некуда… Давление крови зашкалило. Эрекция стала болезненной. Глядя на совершенную нежно-розовую плоть, инстинктивно взял член в руку. Несколько раз провел, не задевая головку.
Наверное, и внешне не получилось сохранить невозмутимый вид. Доминика пугливо выкатила глаза, едва он опустился на матрас и двинулся в ее сторону: