Строптивая сиротка для Айсберга (СИ)

— То есть это всё? Ты меня бросаешь? Серьёзно? Вот так просто? Я год жизни на тебя угробила! Волосы, ногти, губы! Дорогие шмотки! Клубы. Чтоб тебе соответствовать! А я не мажорка, как некоторые, а студентка!
— Я тебя просил это делать? Всё просто, нельзя бросить того, с кем не встречаешься. Слишком много драмы для случайных партнёров. Меня начинает утомлять этот разговор. Мы время от времени трахались. Никто никому ничего не обещал.
— Ты не обещал, конечно! Зачем? Если я и так всегда рядом! Но ты же понимал, что я рассчитывала на отношения! Видел, что я влюбилась! Ты спал со мной! Ты дал мне надежду! Почему сразу не сказал: если без шансов?
Зачем спрашивать очевидное? Сама же всё понимает.
— Потому что, ты была удобной, Карина! — озвучиваю не очень приглядную для нас двоих истину — Никаких обязательств, выяснений отношений и выноса мозга. С тобой было нор-ма-льно.
— Нормально?! Нормально?? Ну, ты мудак! Пожалеешь ещё, жизнь тебя накажет! Вспомнишь меня! — верещит Карина, её трясёт от злости.
— Уже жалею.
Не надо было её трогать, ох не надо было.
Берусь за ручку двери, она легко поддаётся. Дверь не заперта. Эта курица не закрыла её, когда вломилась ко мне.
И я идиот, не проверил и вообще всё это допустил. Надеюсь, у нас не было случайных слушателей и зрителей.
Глава 19. Кай
Утро понедельника не задалось сразу. В семь часов меня разбудил отец и отправил в «поля», к проблемному Прохорову. Сука, как он мне дорог. Антон Семёнович из тех клиентов кого, надо лизать, а я этого делать не люблю и не умею. Перезваниваю Аните, вызываю её, в качестве тяжёлой артиллерии старик ей благоволит.
— Анит, подъезжай в «Napoli», Прохоров очень уважает итальянскую кухню, накормим старика.
— Хорошо, Кай. Я быстро соберусь, поеду на такси. Думаю, минут через сорок буду.
Два часа мы слушаем пространные разговоры Прохорова, что при Союзе жилось лучше. И квартиры давали, и путёвки и разводов было меньше.
— Антон Семёнович, вы хотели внести какие-то правки? — приземляю его ближе к делу.
Так как настрой у меня не рабочий, настроение ниже плинтуса. Ещё Иван сообщил, что Маша ушла на больничный. Что так неожиданно-то? Чем она на этой дачи занималась? Что у неё? Херовый специалист докторишка, раз она с ним заболела.
После вчерашнего желания говорить нет вообще, но должен я как руководитель интересоваться здоровьем сотрудников?
Вот интересуюсь.
Прохоров и Анита вносят правки, а я под столом, как школьник пишу смс Соколовой. Но она не отвечает, делаю дозвон. Не берёт.
Перезванивает. Аж во рту пересохло. Торможу, конечно, от удивления, очухавшись, принимаю вызов, пока не передумала. Не успел. Извинившись, выхожу на улицу. Набираю ещё раз. Слышу бесконечные гудки и начинаю беситься, зачем тогда позвонила? Ну не успел я трубку взять сразу, что за игры?
С каждой минутой напрягаюсь всё больше, мне тревожно. Возвращаюсь в ресторан, объясняю, что мне нужно срочно уехать.
— Антон Семёнович, замечания озвучьте Аните, всё поправим.
Старик согласно кивает, пожимает мне руку. Прощаюсь.
— Ушёл. Антон Семёнович, до встречи. Анита на связи.
Пока еду, мне кажется, собираю все пробки.
Одной рукой рулю, другой постоянно звоню Маше. И минут через двадцать, она отвечает.
— Соколова, твою мать до тебя как до Кремля!
— Кай, — хрипит.
Натурально хрипит! Это чё такое?!
— Что с голосом?!
— Ангина и знобит сильно, температура, наверное.
Температура, ангина. Сначала слова идут просто фоном, а потом меня самого на пот прошибает. Ангина — это же серьёзно? Я помню, Мишка часто ангиной болел, это ужас был.
— Пиздец ты! — выдыхаю, стараясь успокоиться, если я на неё сейчас наору, здоровее она точно не станет — Съездила, на дачу? Градусник возьми и померь температуру! Что есть из лекарств?
— Нет у меня градусника, и лекарств нет.
Меня начинает колотить от бешенства и тошнотворной тревоги. Сраного градусника в квартире нет! Безалаберная! Как она вообще дожила до меня? А точно, в интернате же были воспитатели, няньки или как они правильно называются.
 
Герда тем временем продолжает хрипеть:
— Врач был, рецепт выписала, я ещё не добралась до аптеки.
— Соколова, существует доставка! — так всё потом, — Сфоткай мне рецепт и скинь сообщением.
— Сейчас. — шепчет Маша и скидывает звонок.
Не спорит и не гундит, видимо, ей и вправду херово.
Через пять секунд прилетает фотка рецепта, заруливаю в аптеку, беру всё по списку. Плюс градусник, пробиотики, ромашку, витамины и гематоген, я любил его в детстве. Мать покупала, когда болел, а болел я редко, а как Мишку забрали, вообще перестал, пару раз в год не считается.
Паркуюсь, открываю своим ключом, захожу в подъезд. На лифт не хватает терпения, бегом поднимаюсь по лестнице. Открываю дверь, скидываю куртку, обувь.
— Герда, ты где? — зову, пытаясь отдышаться.
Глупость спросил, конечно, где ей быть в однокомнатной квартире?
Останавливаюсь в проходе, перевожу дыхание. Маша бледная, с нездоровым румянцем на щеках, сидит, завернувшись в одеяло, как в кокон. В розовых носках, волосы закручены в дульку. Домашняя и несчастная. Выдыхаю немного вроде не похожа на умирающую.
— Привет. — шёпотом.
— Привет. — прохожу, присаживаюсь на корточки, очень хочется обнять, но не решаюсь. Просто внимательно рассматриваю, не могу насмотреться. Хотя мы не виделись всего сутки.
— Очень плохо? Почему сразу не позвонила?
— Знобит, глотать больно, врач сказала ангина. Не знаю, мы же поругались. А я проснулась, мне так плохо было. Врача вызвала, повезло, сразу пришла, рецепт выписала. Говорит: «— Вы лучше на улицу не ходите, попросите, пусть вам близкие лекарства купят, привезут.» А какие у меня близкие? — всхлипывает Соколова, губёшка трясется, сейчас заревёт.
Бедолага. Герда всё-таки начинает тихонько ныть, старается спрятаться, зарывается носом в одеяло.
Мне не по себе. Подтащив пакет, достаю спиртовые салфетки и протираю руки, сую Маше градусник, она послушно вставляет его под мышку, беру антибиотик и жаропонижающее, бутылку воды.
— Рот, открой. — Маша безропотно слушается, пристально следит за моими действиями, по очереди кладу таблетки ей на язык, запивает. Несколько минут просто сидим молча. Градусник пищит, Маша не глядя, отдаёт мне.
— Тридцать девять, блять! — нет у меня слов одни маты, — Маша, я тебя на сутки оставил и сразу тридцать девять? Где ты подцепила эту заразу?
— С вечера горло немного першило, я вчера сок холодный пила, зря, наверное. У меня же горло слабое. Но я даже прополоскала один раз.
— Зачем пила тогда? Чем полоскала?
— Водой с солью. Нас в интернате так учили.
Просто рука лицо. Двадцать первый век на дворе, а она водой с солью. Я ей ещё про доставку вещаю.
— Ты голодная?
— Нет, не хочу ничего. — складывается гусеничкой на диване, — Спасибо, за лекарства. — отворачивается спиной — Не смею задерживать, дальше я сама.
Ага, сейчас. Вижу я как ты сама. Выдыхаю. Всё нормально. Лекарство выпила, температура должна упасть, ещё покормить надо, потом проследить, чтоб нормально лечилась.
— Я останусь. Отдыхай, буду на кухне, бульон тебе сделаю куриный, надо поесть. — озвучиваю план — Чай с лимоном или с малиной? Мёдом? Хотя сахар только сильнее раздражает горло. Тогда ромашку заварю, я купил.
Герда смотрит на меня и молчит, потом демонстративно накрывает голову одеялом, так ничего и не ответив. Детский сад.
В холодильнике нахожу курицу, готовлю бульон, гренки и делаю пару бутербродов с сыром на всякий случай и ромашковый чай. Часовая стрелка показывает, что управился я за полтора часа. Я тот ещё повар, но как смог.
За время, проведенное на кухне, окончательно успокаиваюсь и сгрузив на поднос еду иду к Маше. Ей явно полегчало, сначала из-под одеяла показывается нос и тянет воздух, бульоном вкусно пахнет на всю квартиру.