Целитель 8 (СИ)
- Согласен, сэр, - помрачнел Форд. – Но и терпеть нынешнее положение невозможно! Наша политика терпит крах повсюду – в Африке, в Азии, даже в Европе! Что толку задумывать всякие многоходовки, если русские всегда в курсе? Для них нет ничего тайного! Поэтому выбор прост. Уж коли мы не в состоянии переправить этого Мику к нам, а у вас не получилось его скомпрометировать, выставив как лжепророка, ergo - объект подлежит ликвидации. Sic!
Бернард согласно покивал.
- Открою вам еще один маленький секрет, Джеральд, - зажурчал он. - Люди Рокфеллера уже пытались убрать Миху – руками таких же… м-м… паранормов. Не вышло! Увы, хорошие исполнители редки. Кстати… Думаю, вам лучше не привлекать к этой акции ЦРУ – лишняя огласка… м-м… чревата.
- Я ищу «вольного охотника», сэр, - Форд внимательно посмотрел на собеседника, словно стараясь донести до него и высказанную мысль, и невербальное желание. – Не порекомендуете?
Барух-младший будто и не услышал президента, задумавшись о своем, но вот он отмер, и украсился обаятельной улыбкой.
- Джонни Кид вас устроит?
- О-о! – изумился Джеральд. – Это был бы наилучший вариант! А разве «Крошка Джон» еще жив?
- Да ему всего сорок! – фыркнул хозяин имения. – Разумеется, услуги Джонни стоят очень дорого, но ради нашего общего дела… я все оплачу.
- Благодарю, сэр! – с чувством высказался Форд. – Такой ганмен, как Джонни, решит все мои проблемы!
- Наши проблемы, - мягко поправил его Бернард. - И еще… - помолчав, он добавил раздельно и веско: - Нам импонирует ваша твердость, Джеральд. Так почему бы вам не переизбраться на третий срок? А за выборы не беспокойтесь – народ проголосует, как укажут газеты.
- Но… - промямлил президент, чувствуя радостный трепет. – Но поправка… чтоб не больше двух сроков…
- А это уже наша забота, Джеральд, - мягко настоял Барух-младший. – Конституция – не скрижаль, надо будет – перепишем. Действуйте! И да поможет нам бог.
Воскресенье, 2 апреля. День
Московская область, Малаховка
Пикничок удался на славу, как говорится. В кои веки выбрались на природу, посидели, поболтали, никуда не торопясь, не взглядывая на часы! Я и баньку растопил - такого пару нагнал, что мы с отцом лишь на карачках ползали, глаза выпучив и рты пооткрывав. А только приподнимешь голову – от жара волосы трещат!
Нет, мы, конечно, героически вели себя – до того расхрабрились, что аж на второй полок забрались. А папа, жалобно так: «Только пару больше не поддавай, не надо!» А я, с этакой суровостью в голосе: «Надо, батя, надо!» И пол-ковшика квасу на раскаленные камни…
Из парной мы буквально выползли, исхлестанные вениками, зато как вольно дышалось после «пыточной»! Я уж не говорю про аппетит. Женщины после нас пошли, чтобы освободить мужчин для важного дела – шашлыки жарить.
Мне для таких дел умельцы сварганили неубиваемый мангал из серебристого сплава, а уж шампуры у Игоря Максимовича имелись отменные. Длиннее только шпаги…
Любезнейшее дело – обсыхать под солнцем, всей кожей ощущая на диво теплый воздух! Порыв ветерка то бесподобный запах хвои накинет, то дунет коварно – и тебя окутывает ольховый дым. Жмуришься, отворачиваешься, слезу точишь, а все равно – улыбка до ушей! Простые человеческие радости – они древнее всех сомнительных удовольствий, дарованных цивилизацией.
Я внимательно следил за нанизанным мясом, переворачивая шампуры любовно, вовремя гася огоньки, слушая, как капает шипящий жир и следя голодными глазами за поджаристой корочкой. А благоухает до того аппетитно, что желудок в узел завязывается от нетерпения!
Наши прелестницы вышли еле живые – розовые, распаренные… Волосы распущены… Даже у Ритки, с ее исконно прямыми прядями, кончики завиваются… И вся троица, жалостливо так: «Мы есть хотим!» А мужское меньшинство гордо доставляет в беседку две полные миски горячего, сочного, в меру прожаренного, чрезвычайно аппетитного… Смели за каких-то полчаса! Настя, по-моему, урчала даже, когда выхватила последний кусочек…
Пошли разговоры, хихиканья, подколы… Сытые и ублаженные, мы разбрелись по даче. Dolcefar niente – вот как это называется. А уж итальянцы знают толк в ленивых приятностях.
Солнце садилось, когда семейство решило подаваться до дому. Я вывел «Ижика» на улицу, и сидел, развалясь, бездумно следя за подрагивавшей стрелкой тахометра. Щелкнула дверца, и папа, кряхтя, устроился рядом.
- Ух! – выдохнул он. – Хорошо! Вообще, хорошо!
- Еще бы! – хмыкнул я. – Гендиром утвердили, да еще и доктор наук! Будешь теперь ва-ажный ходить, секретаршу заведешь с ногами от ушей…
Отец весело засмеялся, опуская стекло.
- Ну, уж длинней, чем у твоей Наташи, вряд ли найду! – чуть посерьезнев, но не сгоняя улыбку с лица, он спросил вполголоса:
- А ты Рите еще… ни с кем? – и выставил ладони: - Только без обид!
- Да о чем ты… - фыркнул я. – Риточка – красоточка, с ней даже пройтись под ручку приятно. Все оглядываются! Мужики трусливо вожделеют, а женщины завидуют и злятся. Однако ж… возможны варианты! Думаешь, я не вижу, какая Наташка сексуальная? Не, с основным инстинктом всё в порядке – тянет! То к той, то к этой…
- Ну, это как раз нормально… - затянул папа, наверняка вспоминая кого-то, кроме мамы. – Здоровое влечение!
- Аналогично, - улыбнулся я уголком рта. – Но дальше флирта не иду все равно. И тут дело даже не в моей верности… Или трусости… Нет. Просто не хочу обманывать Риту. Вранье – это такое паскудство… А признаться… Ну, как? Это же разрыв! Ну, или трещина в отношениях, которую хрен, когда залатаешь. А любовница? Она ведь тоже не хочет тебя с кем-то делить! В общем, измена – это целая куча проблем. Решить их, в принципе, можно – разрушив налаженную жизнь. А оно мне надо? Да и люблю я Ритку…
- Аналогично, - развел губы отец, блестя зубами. – Твоя мама – прелесть, какую не сыщешь! А женщин столько вокруг… Так и вьются! Попами вертят, глазки строят…
- Это нормально! – хихикнул я. – Здоровое влечение!
Справа, между «Ижиком» и забором, неожиданно вписалась «Волга» ГАЗ-24-24. «Дублерка» наехала на плети малины, проросшие из-под штакетника, и замерла, качнувшись. Я нахмурился, узнавая кого-то из прикрепленных, а тот тоже опустил стекло.
Сотрудник 9-го управления выглядел, как полагается телохрану – крепким, неприметным. Я не стал выговаривать ему, ожидая оправданий. Холодок, правда, сквозанул по спине, мышцы привычно напряглись, но разомлевший организм отторгал даже мысль об угрозе.
Отец мельком глянул на «Волгу», нагибаясь и кряхтя:
- Крошка, что ли, в носок попала… Мелочь, а неприятно…
Дальнейшее произошло за долгую-предолгую секунду, самую поганую секунду во всей моей жизни.
Неуловимым, отточенным движением прикрепленный выхватил ПБ с трубчатым глушителем. Мой мозг разом опустел, и только одно четкое осознание засело в голове: пуля предназначена мне.
А папа выпрямился, довольно выдыхая – удалил крошку… Пустячок, мешавший наслаждаться жизнью.
- Нет! – крик исторгся из меня, но поздно.
Хлопнул выстрел. Пуля вошла папе в бок, он вздрогнул, и поник, мягко перекатывая голову по спинке сиденья. Широко открытые глаза заблестели льдистой корочкой.
Мертвея от ужаса, подвывая тихонько, я вышиб дверь, краем глаза замечая, как паутинками трещинок разошлось кругленькое отверстие в ветровом стекле «Волги». Убийцу отбросило на спинку, гвоздя снайперской пулей. Зазвякал оброненный пистолет.
А я рванул дверцу «Ижа», и подхватил тело отца. Выволок его на травку между двумя машинами, опустился рядом на колени… Закричала Настя:
- Папа! Папочка!
Рита, бледная впросинь, перехватила ее. Выбежала мама. Прислонилась без сил к забору, застонала и стала съезжать на землю, пока не уселась, распуская волосы по голым коленкам. Плечи ее затряслись в неслышном плаче.