Корона из золотых костей

Не помогло.
Киеран наклонился вперед, и на мгновение я увидела больше, чем следовало. Затем он изменился. Кожа истончилась и потемнела, кости затрещали и вытянулись, а затем снова срослись. На спине пробился палевого цвета мех, покрывший мускулы, которые стали толще и крупнее. Лапы упали на землю, потревожив листву и грязь. Секунды. Всего несколько секунд – и Киеран бежал впереди нас в облике вольвена.
– Не думаю, что когда-нибудь привыкну к такому зрелищу, – прошептала я.
– К чему именно? – спросил Кастил. – К тому, как Киеран обращается, или как раздевается?
Нейлл фыркнул, выпрямляясь в седле, и засунул одежду Киерана в сумку.
– И к тому, и к другому, – призналась я.
Мы вступили в лес, и я подняла взгляд на деревья. Их вершины были деформированы, ветви загнуты вниз, словно по деревьям прошлась гигантская рука, пытаясь придавить их к земле.
– Эти деревья всегда такие?
– Были такими, когда мы приехали в хижину, – ответил Кастил, обвивая рукой мою талию. Под копытами Сетти хрустели листья и тонкие веточки. – Но раньше они никогда такими не были.
– Что с ними случилось?
– Должно быть, тут прошла сильная буря.
Я глянула на Нейлла – он тоже смотрел вверх. Насколько мы могли видеть, деревья повсюду были согнуты и искорежены.
Какая буря могла такое сотворить? Сбитая с толку, я ехала молча. Вскоре мы добрались до тумана, скрывающего горы. Он был густым и белым, как молоко. Хотя знала, что он мне не навредит, все равно напряглась, когда Киеран прыгнул в него. Тут я заметила других вольвенов. Они мелькали в жутком лесу вокруг нас и нерешительно входили в туман. Я разглядела Джаспера и Делано – они приблизились к нам и нашим лошадям. Клочья тумана клубились вокруг их лап и тел.
Делано поднял голову, пробираясь между лошадью Нейлла и Сетти, и посмотрел на меня. Я неуклюже помахала ему, вспоминая, как исчезал в тумане Беккет, когда я впервые переходила Скотос.
Но то был не Беккет.
С тяжелым сердцем повернулась вперед, приготовившись войти в непроницаемую пустоту. Прищурилась. Туман казался не таким густым, как я помнила. Или это потому, что он двигался, клубился и рассеивался.
– Что-то изменилось, – заметил Кастил, крепче сжав руку на моей талии.
Когда мы вступили в туман, он разошелся и открыл для нас чистую дорогу. Я развернулась и посмотрела назад. Там туман сошелся снова, уплотнившись в густую, непроницаемую массу. Оглядевшись, заметила впереди нескольких вольвенов, их мех блестел на солнце.
Предвкушая потрясающее зрелище золотых деревьев Эйос, я подняла голову, как только туман рассеялся.
– Боги мои, – прошептал Нейлл.
Кастил застыл за моей спиной, а Сетти замедлил шаг и нервно замотал головой. Вольвены впереди нас тоже остановились и задрали головы. Их тела напряглись. По моей коже пробежали мурашки. Я разомкнула губы.
Красное.
Алая листва блестела в солнечном свете как миллионы озер крови.
Все золотые деревья Эйос стали кровавыми деревьями.
 
Глава 12
 
Под пологом блестящей рубиновой, а не золотой листвы мы взбирались на горы Скотос в ускоренном темпе, дающем мало возможностей обсудить, что случилось с деревьями Эйос. Ответа не было ни у Кастила, ни у Нейлла. Я чувствовала их потрясение и тревогу, почти такие же сильные, как и те, что исходили от вольвенов, когда эти великолепные раскидистые деревья предстали перед нами одетыми в красное, а не в золотое.
Как и раньше, мы разбились на группы, хотя лишь слабые клочья тумана просачивались через колючий кустарник и клубились над толстой моховой подстилкой, укрывающей землю под деревьями. С нами остались Киеран и Делано, и мы продолжили равномерный подъем. Не было слышно ни пения птиц, ни криков животных, и хотя тяжелые ветви, усеянные блестящими алыми листьями, качались над нашими головами, мы не слышали и шума ветра. Ехали молча, разве что Кастил иногда спрашивал, не хочу ли я есть, а Нейлл предлагал свою фляжку, уверяя, что виски поможет согреться, когда мы проедем дальше. Спустя несколько часов мы остановились, чтобы отдохнуть и накормить лошадей. Кастил и Нейлл надели плащи, а меня закутали в одеяло, которое Кастил прихватил из хижины, после чего мы продолжили путь. Горы были красивы тихой красотой, от которой становилось не по себе. Я не могла отвести глаз от темно-красной листвы над головой и под ногами, от листьев, торчащих из-за камней и в кустах. Словно бы вся гора превратилась в огромный Кровавый лес, только без Жаждущих.
 
Что изменило золотые деревья, выросшие на горном хребте, начиная от самого подножия, после того, как богиня Эйос уснула в горах? Этот вопрос преследовал меня час за часом. Может, мне и нравилось это отрицать, но не могли оказаться случайным совпадением эти перемены и то, что произошло со мной. Уже трижды на том месте, куда падала моя кровь, стремительно вырастало кровавое дерево, а на руинах замка Бауэр корни дерева обвились вокруг меня – вокруг нас с Кастилом – как будто дерево пыталось затянуть нас в землю или укрыть. Я отчетливо помнила, как Киеран продирался через гладкие темно-серые корни.
Такие же корни, как и те, что были вплетены в костяные цепи.
Неужели моя почти-смерть сотворила такое с этими деревьями? А лес вокруг охотничьей хижины, по которому словно прошлась буря? Неужели возможная утрата моей смертности была той бурей, что пронеслась над лесом и превратила деревья Эйос в кровавые? Но как? И почему? Подействовало ли это на богиню, которая спит здесь? Богиню, которая, по убеждениям Кастила и Киераном, пробудилась, чтобы удержать меня от смертельного падения?
Я надеялась, что нет.
Несмотря на тревожную красоту гор и неумолимый темп путешествия, меня начала одолевать сонливость, и я все больше обмякала в объятиях Кастила. Каждый раз, когда моргала, становилось все труднее снова открыть глаза навстречу солнечным лучам, пробивающимся сквозь листву.
Я некрепко обхватила руку Кастила под одеялом и перевела взгляд на Киерана с Делано, бежавших бок о бок впереди нас. Мысли уплывали, а глаза начали закрываться. Не знаю, сколько я спала после того, как Кастил дал мне кровь и мы приехали в хижину. Я не подумала спросить, но казалось, сон длился какое-то время, хотя был не слишком глубоким. Совсем не глубоким, потому что видела сны. Теперь я их вспомнила. Мне снилась ночь, когда погибли родители, и этот сон отличался от тех, что видела раньше. Мама вытащила что-то из сапога – что-то длинное, тонкое и черное. И там был еще кто-то. Я не могла увидеть этого человека, как бы ни старалась вспомнить, но мама говорила с кем-то. Его голос не походил на тот, что я слышала раньше, – на голос человека, говорившего с отцом, – голос Аластира, как я теперь знала. Собеседником мамы была фигура в черном. Я знала, что мне снилось что-то еще, но это все время ускользало из моего утомленного разума. Был ли этот сон старым воспоминанием, которое наконец пробилось? Или он был рожден игрой моего воображения, которое отвечало на слова Аластира о Темном?
Но что не походило на сон, что казалось реальным, – так это женщина, которую я увидела. Женщина с длинными серебристыми волосами, которая возникла перед моим внутренним взором, когда я стояла в Покоях Никтоса. Она же появилась, когда я была бестелесной и парила в пустоте. Она немного походила на меня, но у нее было больше веснушек, другие волосы, а глаза казались странными – зелень, разбитая серебряными трещинами. Так же выглядели глаза вольвенов, когда они окружили меня в Покоях.
По ее щеке скатилась кровавая слезинка. Значит, она должна быть богиней, но я не знала ни одной богини с такими волосами и чертами. Я устало скривила губы, пытаясь сесть прямо. Она что-то сказала мне – что-то, что меня потрясло. Я практически слышала в голове ее голос, но, как и сны о постоялом дворе, к моему разочарованию, смысл слов скользил по краю сознания.
Кастил переместил меня так, чтобы моя голова приникла к его груди.