Разоблачение (ЛП)

— Да… — Раст улыбнулся. — Если бы мне нужно было описать их, я бы сказал… это идеальная смесь твоего прежнего цвета глаз и моего нынешнего. Они прекрасны — напоминают мне морские глубины, — он посмотрел на нее с тревогой. — Все в порядке?
Надия трепетно улыбнулась ему.
— Да… более чем в порядке, — прошептала она, когда эмоции захлестнули ее. — Разве ты не видишь, Раст, я твоя. Я должна была быть твоей с самого начала, и теперь никто не может сказать иначе. Доказательства… все доказательства, которые нам когда-либо понадобятся, здесь, — она коснулась уголка своего глаза. — Прямо здесь.
Раст посмотрел на нее, недоумевая.
— Тогда почему ты плачешь?
— Потому что я так с-счастлива, — Надия фыркнула и попыталась взять себя в руки. — Прости, просто… я чувствую, что теперь принадлежу тебе. И это дает мне чувство безопасности, счастья и уверенности в том, что все правильно.
— О, милая, — Раст притянул ее к себе, и его перья зашуршали от этого движения. — Если ты принадлежишь мне, то я тоже принадлежу тебе, — заверил он ее грубым от эмоций голосом. — Я твой, ты моя, и ничто и никогда больше не встанет между нами — клянусь.
Надия крепко обняла его и уткнулась лицом в шею. Очередная волна эмоций захлестнула ее, и она разрыдалась, не в силах сдержаться. Когда слезы счастья капали из ее новых глаз, она поняла, что Раст был прав — они больше никогда не расстанутся.
  
Глава 34
 
Элиза проснулась со странным чувством, словно что-то забыла — что-то очень важное. Она оглядела небольшую комнату, в которой оказалась. В ней было уютно и тепло, но все же это явно больничная палата. Об этом свидетельствовали показатели ее жизнедеятельности над ее кроватью. Рядом с кроватью стоял стул — пустой стул. Элиза нахмурилась. Он не должен был быть пустым — в этом она уверена. Но кто должен был сидеть в нем? И в какой больнице она находилась?
Где она?
Ответ пришел почти сразу. Материнская станция. Материнская станция Киндредов. Но как она сюда попала?
На этот раз ответ не был таким быстрым и легким. Возникла пугающая пустота, от которой ее бросило в холодный пот. Затем медленно ее память начала возвращаться.
Она гуляла в парке в Сарасоте, в том самом, где стояла статуя «Безоговорочная капитуляция». Она была создана по старой фотографии времен Второй мировой войны, где моряк держал медсестру, перекинутую через его руку, и целовал ее до потери сознания.
«Хорошо, да, я помню это».
Она смотрела на статую и думала, что это одновременно романтично и нереально. Безоговорочная капитуляция, действительно. Как будто можно так полностью отдаться кому-то другому… Элиза знала, что не сможет. На этом пути ее ждали только боль и разочарование. Она еще в раннем детстве поняла, что нельзя полагаться ни на кого, кроме себя… Поняла это на собственном опыте… Нет, стоп. Не вспоминать это.
В ее сознании возникла картинка старинного банковского хранилища, с дверью из нержавеющей стали. Толстая, тяжелая — ничто не могло пройти сквозь нее. Или выйти.
«Оставь это в хранилище, — приказала она себе. — Не думай об этом сейчас».
Элиза кивнула сама себе. Да, некоторые вещи лучше оставить в хранилище. Теперь, что касается ее забытых воспоминаний — что произошло дальше?
«Я смотрела на статую. Думала о Джеймсе и о том, что мы с ним никогда бы так себя не вели. Как мы никогда бы…»
Она нахмурилась. Кто такой Джеймс? Имя показалось ей знакомым, но в голове не всплыло ни одного лица, которое можно было бы связать с ним. Вместо этого она увидела покрытого шрамами мужчину, у которого один глаз голубой, а другой — золотой. Прямо как у Бака.
Элиза улыбнулась. Бак, вспомнила она. Он был хорошим — не нужно убирать это воспоминание в хранилище. Ее отчим всегда жаловался, что он уродливый сукин сын, но Элиза не обращала внимания, как тот выглядит. Бак оберегал и защищал ее. До тех пор пока мог, во всяком случае…
Элиза покачала головой, воспоминания метались в ее голове, как кубики в чашке. Ей нужно вернуться в нормальное русло. Забыть пока о Баке и отчиме — это было далекое прошлое, древняя история. Вопрос в том, почему она смотрит на целующуюся статую и думает о незнакомом человеке? О ком-то по имени Джеймс?
 
Нет, главный вопрос в том, что произошло дальше?
Закрыв глаза, Элиза попыталась вспомнить.
«Терка для сыра. Такое ощущение, что все мое тело пропустили через терку для сыра — разорвали на сотню мелких кусочков. Затем меня снова затянуло внутрь… в какое-то темное место. Повсюду был металл — металл настолько холодный, что обжигал. Он обжигал меня, потому что я была голой…»
Воспоминания начали приходить. Все быстрее и быстрее, и они не были приятными. Но теперь, когда они стали всплывать, Элиза не знала, как их остановить.
«Над моей головой висел огромный экран и аппарат с проводами, которые втыкались в мою кожу».
Элиза посмотрела на свои руки и увидела шрамы. Они были маленькими и розовыми, как будто только недавно зажили, и большинство из них такие блеклые, что она едва могла их разглядеть. Но они определенно были там. Она уставилась на них, чувствуя себя больной.
Это место, куда он вставил провода, которые проходили под моей кожей. И заставили картинки появляться на большом экране — ужасные картинки. Он открыл хранилище… вытащил оттуда воспоминания… воспоминания, о которых она не хотела думать. Воспоминания… секреты…
Высокий, уродливый смех наполнил ее уши, а шипящий голос прошептал в голове: «Очень вкусно, моя дорогая. Твоя боль… такая вкусная…» Горящие красные глаза заполнили ее сознание, и покрытый шероховатостями коготь потянулся к ней. Но хуже этого были воспоминания, мелькавшие на огромном экране над ее головой. Воспоминания о том, что случилось так давно…
Нет… нет!
— Что такое? Что случилось? — Медсестра со светлыми волосами и серыми глазами вбежала в палату, и Элиза поняла, что выкрикнула последнее слово вслух. Но она ничего не могла поделать, не могла контролировать себя. Поток образов не прекращался. Воспоминания, которые она так тщательно хоронила, были вытащены из хранилища, как гниющие трупы из могил. Если бы она позволила им, они утопили бы ее, утащили бы вниз, обхватив горло гнилыми, разложившимися пальцами…
— Бак! — задыхалась она, слепо протягивая руки, пытаясь найти его. — Пожалуйста, мне нужен Бак…
— Я здесь. — В комнату внезапно ворвался высокий мужчина с лицом, испещренным шрамами, и глазами, как у Бака. Он был таким огромным, что, казалось, полностью заполнил помещение, и сразу же подошел к ней. Любой другой человек счел бы его пугающим, но Элиза помнила, как нашла убежище в его объятиях. Кем бы ни был, он убережет ее — защитит. Она знала это инстинктивно, в глубине души.
Медсестра-блондинка удивленно посмотрела на огромного мужчину.
— Как ты узнал, что она очнулась?
— Почувствовал это. — Радости в его голосе не слышалось — Я ощутил, как она нуждалась во мне, через весь гребаный корабль. Я добрался сюда так быстро, как только смог. — Он посмотрел на Элизу. — Ты в порядке?
— Пожалуйста… — Она протянула к нему руки, как умоляющий ребенок.
К ее облегчению, мужчина не колебался. Он поднял ее с кровати и прижал к себе. На нем была тонкая черная рубашка без рукавов, обнажавшая его мускулистые руки и грудь. Элиза обвила руками его шею и прижалась лицом к горлу. Его кожа была теплой, а запах мгновенно успокаивал. Томный, дымный, животный, с нотками меха и мускуса — все запахи, которые ассоциировались у нее с безопасностью.
«Спасена, теперь я в безопасности, — сказала она себе, пытаясь восстановить контроль. — Все хорошо, все будет хорошо».
— Теперь с тобой все в порядке, — произнес большой мужчина, повторяя ее мысли. — Что случилось, детка? Тебе приснился плохой сон?
— Нет, — Элиза покачала головой, все еще прижимаясь к его груди. — Я… я проснулась. И вспомнила.
— Что ты вспомнила? — прошептал он. — Что он сделал с тобой?