Sin (СИ)
— Я похож на влюбленного дебила? — встаю и натягиваю футболку.
— Пока нет, но когда появится…
— Когда появится такой человек, Черри, тогда и будешь выносить мозг с утра пораньше, окей? — беру сигареты и выхожу из комнаты. Слышу позади шаги и качаю головой — моя сестрица чрезмерно настойчивая.
— Я поеду сегодня на репетицию, — ставит перед фактом двойняшка.
Ухмыляюсь и категорично бросаю:
— Нет.
— Что? Но почему? — возмущается за спиной Черелин.
— Ты прекрасно знаешь почему, сестренка.
Выхожу на крыльцо и присаживаюсь на ступеньки, оглядывая зеленый газон и серое небо над головой.
— Объясни, — Черри становится передо мной, заслоняя «прекрасный» вид на деревья, цветы… Выпускаю дым и улыбаюсь.
— Ты отвлекаешь Шема, из-за него мы репетируем до ночи.
Сапфировые глаза сестры вспыхивают, а на щеках появляется еле заметный румянец. Чудачка, она думала, я не знаю об их симпатии друг к другу?
— Это… Ну… Нет вообще-то! Все не так! Ты не можешь запретить слушать музыку, — бормочет сестра и скрещивает руки на груди. — Я тоже фанатка «Потерянного поколения».
— Я знаю, сестренка, но сегодня нет. У нас скоро важное выступление, поэтому надо подготовиться и не ударить в грязь лицом, — выталкиваю дым из легких и задумчиво смотрю на проезжающий мимо автомобиль.
— Важное? — Черри присаживается рядом и ставит локти на коленки, подпирая голову руками.
— Должен приехать какой-то агент со звукозаписывающей компании, будет что-то типа прослушивания. Мы не можем облажаться и упустить такой шанс.
— А Джанис…?
Вздыхаю, тушу окурок и кидаю в пепельницу.
— Пока не знаю, что делать. Я с ней поговорю, потому что ее поведение достало.
Сестра прижимается ко мне, наклоняю голову и обхватываю ее плечо рукой.
— Я приготовила завтрак.
— Тосты с вишневым джемом?
— Угу.
— Ты самая лучшая сестра в мире.
— Так… Может, все-таки возьмешь на репетицию?
Расплываюсь в улыбке, целую ее в макушку и поднимаюсь.
— Нет.
— Будешь сам готовить себе завтраки, неблагодарный!
***Моя маленькая сестра не знает, каким уродом я бываю и чем занимаюсь…
Она привыкла видеть во мне самое лучшее, потому что у нее есть только я и Вилсон. Но он так редко появляется в Эдмонтоне, что я даже иногда забываю о существовании родного дяди.
Самое отвратительное — мне нравится происходящее.
Нравится смотреть, как что-то или кого-то пускают по кругу, как молочный дым заполняет небольшое пространство. Нравится, как разум отключается, и я забываюсь в эйфории. Мысли, тело парят где-то далеко от действительности, становится легко, как будто я птица и могу улететь куда захочу.
Холодные пальцы лезут под майку, а мокрые горячие губы облизывают татуировки на шее.
— Мне они так нравятся, Син…
Всем они нравятся. Какие предсказуемые и безликие. Ни на что не годные, кроме одного. Падшие души, жаждущие утолить внутренний голод. Джанис такая же. Она упала, ей нравится купаться в грязи и похоти. Омерзительная… Я не лучше.
— Я люблю тебя, малыш, ты только мой… — шепчет на ухо брюнетка, касаясь влажными губами.
— Тебе нравится быть плохой, Нисса? — поднимаю вверх ее короткую юбку, пробегая пальцами по гладкой белой коже бедер.
— Это нравится тебе, мой черный ангел, — тихо смеется она и хватает с силой за пряди волос.
Отрываю ее руки, сильно сжимая запястья, и заглядываю в стеклянные золотистые глаза.
— Ты мне завтра будешь не нужна. Помнишь?
Ее отрешенный взгляд наполняется болью, но девушка слабо улыбается и шепчет:
— Почему?
— У тебя есть только одна вещь, которая пока что мне интересна. Не забывай об этом или… — наклоняюсь, а уголки губ ползут вверх, замечая, как она сжимается от страха, — я выкину тебя. Поняла?
Подминаю ее под себя и нависаю сверху, задирая коротенький топ. Пальцы легко сжимают тонкую шею, глаза Джанис расширяются от предвкушения, а губы изгибаются в томной улыбке.
— Поняла.
Хватка становится сильнее. Чувствую, как она все время сглатывает, требуя воздуха. Золотистые глаза смотрят с мольбой, страхом и вожделением. Так противно.
— Хорошо, что ты понятливая девочка. Тебе же не надо повторять дважды? — цежу сквозь зубы, глядя в лихорадочно искрящиеся глаза, поднимаюсь и хватаю куртку.
За дверью играет музыка, смешиваясь с женскими стонами. Прохожу мимо Оззи с Райтом, зависающих с какой-то блондинкой. Девушка под кайфом и в прострации — жалкое зрелище.
Иду по коридору, который расписан граффити, и выхожу на свежий утренний воздух. Солнце только появляется из-за горизонта, а небо окрашивается в бледно-розовые пастельные тона. В пачке одна сигарета, а дым так горчит, что я делаю всего две затяжки и выкидываю ее.
Хочется приехать домой, смыть с себя запах духов Джанис, вкус ее губ, рук на теле. Смыть с себя грязь.
Ухмыляюсь и мрачно говорю:
— Она уже не смоется.
Завожу кавасаки и вылетаю на пустующую трассу. Самое прекрасное время, когда я ощущаю в полной мере свободу. Вены вздуваются, по ним бежит адреналин и энергия, требующая выхода. Скорость уже перевалила за двести, но мне мало… Еще… Еще… Пейзаж смазывается во что-то нечеткое, с размытыми гранями, а я несусь навстречу неизвестности. Счетчики зашкаливают, но я сбавляю скорость и оглядываю смутно знакомую местность.
На улице расположились огромные особняки с аккуратно выстриженным газоном, ухоженными деревцами и белыми изгородями. «Я здесь бывал», — мелькает мысль, когда взгляд останавливается на двухэтажном светлом доме с темной крышей. События недельной давности возвращаются, а на губах играет непонятно откуда взявшаяся улыбка. В голове вырисовывается образ рыжеволосой девчонки с низким голосом, но по-детски наивным личиком и бирюзовыми глазами. Ее зовут Джи. Точно.
Непринужденно улыбаюсь и бросаю бегло взор на дом, заводя мотор.
«Нам определенно надо встретиться…».
Глава 5
Жизнь — это выпивка, любовь — это наркотик. О, такое чувство, что я в километрах над землей. Когда я был израненным, увядшим и иссушенным, вы явились, чтобы принести потоп. Пейте за мой счет, пейте за мой счет, а потом мы пронесёмся по небу. Симфонией.
Джи
«Ничегонеделанье» — отличная штука. К хорошему быстро привыкаешь, но тем труднее потом адаптироваться и влиться в учебный процесс. Если ты не Тинки. Даже холодный пот пробирает, когда думаю о бессонных ночах, конспектах, учебниках и домашних заданиях. Тяжело вздыхаю и смотрю на зеленые деревья за стеклом. В Эдмонтоне холода приходят раньше, чем в других регионах, так как это Северная Канада. Зима может длиться не три месяца, а все четыре или даже пять. Сегодняшняя погодка, на удивление, радует, словно сентябрь хочет сказать, чтобы я не отчаивалась и порадовалась солнечному дню.
— У тебя такое несчастное выражение, будто на казнь едешь, — говорит занудным тоном Тинки, насмехаясь надо мной. Да уж, от этого парня энтузиазм фонтаном хлещет. Вот, кто настоящий «книжный червь»! Чемптон, видимо, по натуре мазохист: ему, действительно, нравится учеба.
— Зато ты, как посмотрю, так и рвешься в бой, чтобы начать грызть гранит науки, — фыркаю в ответ и поправляю галстук. Школьная форма та еще пытка. И кто ее придумал? Чем им не угодили джинсы и толстовки?
— Да ладно тебе, Браун. Не так давно кое-кто произносил душещипательную речь о том, что выпускной класс должен запомниться, не ты ли это, случайно?
— Ты меня с кем-то перепутал, — тихо бормочу и смотрю на здание школы — огромный стеклянный прямоугольник в стиле модерн.
Парковка уже до отказа забита различными иномарками. С трудом находим свободное место. Тинки недовольно ворчит, вылезая из серебристой Ауди, мол, долго я копошусь, надо собираться скорее, чтобы выезжать вовремя. Закатываю глаза, сдерживаясь, чтобы не спорить: тридцать минут — это много? Я ведь даже не красилась! Не делаю вовсе макияж, поэтому на сборы уходит минимальное количество времени.