Зверя зависимость (СИ)
Ей теперь невесело. Притихла, думает.
— Гандон… — шипит змеёй.
А я продолжаю вжимать её мордой в окно. Ещё немного усилий с моей стороны, и стекло треснет — испортит ей личико. Наташа это прекрасно понимает — жмурится, пищит, но не дёргается. Любое движение может стать для неё фатальным.
— Если бы не Геля, я бы с тобой вообще не разговаривал. Переживает она за тебя, — завязываю с цирком и тащу дрянь обратно к креслу. — Села! — толкаю, вынуждая её прижать задницу.
Выдаю Наталье красочную речь о перспективах в случае, если она решит не согласиться на мои условия. У неё два варианта: подписать всё, что ей предложат и отправиться доживать свою никчёмную жизнь где-нибудь в глухом селе, не рыпаясь, либо не подписывать и остаться у Шакура, но на гораздо более жёстких условиях. Каир подливает масла в огонь, предлагая закрыть Наташу в местах не столь отдалённых за торговлю барбитуратами. Огонь варианты! Наталье тоже нравится — по её перекошенному от счастья лицу это вижу.
— Знала бы, никогда бы хату тебе не сдала, — рычит Ната.
Последние конвульсии. Я пью коньяк, жду, когда Наташка перестанет дёргаться и осознает глубину задницы, в которой находится. Процесс идёт медленно, но идёт. Минут двадцать Ната ещё плюётся ядом, а потом рыдает, пытаясь меня разжалобить. Чего я только от неё ни слышу — жизнь тяжёлая, город без перспектив, сестру младшую она на своём горбу тащила…
Неинтересно.
Закуриваю, выдыхаю густой дым в лицо распинающейся Наташки, и она замолкает.
Как прекрасно звучит тишина и безмолвное согласие стервы на всё.
— Хорошо, что мы поняли друг друга, — улыбаюсь, тушу бычок в пепельнице и достаю из кармана её телефон. — Сейчас ты позвонишь сестре, успокоишь её. Потом наберёшь кого-нибудь из своих коллег. Всё должно выглядеть максимально правдиво. Действуй, сестра, — вкладываю смартфон ей в руку.
* * *Злая, как собака, я перетаскиваю пакеты с вещами в однушку. И снова никакой радости от начала новой жизни. Не сестра, так Жека… Трус несчастный! Припёрся типа извиняться, а сам только о своей жопе думает — как бы от Рамиля не прилетело. С одной стороны, я его понимаю — связываться с дядей страшно, а Женька не просто связался — подгадил ему, разозлил. Очень сомневаюсь, что Рамиль оставит это без внимания. И наркота… Евгений хоть и смыл Плей в унитаз, но мне до сих пор не по себе. Я с криминалом никогда не связывалась, и мне жутко.
Скорее бы дядя домой вернулся. Одной совсем нехорошо. Спрячусь в горячих сильных объятиях, и все неприятности покажутся сном, забудутся.
Закрываю дверь и топаю в кухню однушки. Дядя не просил, но ужин быть обязан. Иначе что я за девушка такая?.. А я ведь его девушка! Мы теперь вместе живём.
Эта мысль меня немного успокаивает, и я решаюсь на борщ. Такой, чтобы красный-красный, и мяса много, и со сметанкой.
Фронт развёрнут. Кипит всё — бульон, поджарка в уксусе и я вдохновлённая. Готовка — отличный способ отвлечься. Но я всё равно кошусь на входную дверь, прислушиваюсь к подъездным звукам… И вздрагиваю, когда на полке в прихожей взрывается музыкой мой телефон. Хромаю в коридор и замираю со смартфоном в руке.
Ната!
— Ты где, мать твою?! — ору в трубку.
— Геля, слушай внимательно, — голос у моей сестры не самый бодрый, — у меня неприятности…
— Я уже в полицию идти собралась! — физически не могу убавить громкость. — С работы твоей приходили. Тебя все потеряли, Ната!
— Не надо в полицию, — сердито бурчит Наташка. — На работу я сейчас позвоню. Придумаю, что сказать.
— А с быками, которые тебя ищут, что ты придумаешь? — шиплю. — Приходили двое, сказали, ты им двести тысяч должна… — у меня дыхание перехватывает. — И ещё, косметика твоя, — делаю максимально красочный акцент на слове «косметика».
— Что с ней? — в голосе у сестры иней, она явно понимает, о чём я говорю.
— В унитаз смыла, — хмыкаю.
— Сука! — Наташка срывается на крик, но тут же ойкает и затыкается.
На заднем фоне что-то происходит, но я не понимаю что. Ощущение, что ей дали люлей за «суку» в мой адрес. Странно…
— Нат?
— Короче, — она выдыхает, — мне надо спрятаться на какое-то время. Больше звонить не буду. Если спросят, отвечай, что я замуж вышла и свалила из Падалок. Понятно?
— Нет, не понятно, — протестую. — Возвращайся и разгребай проблемы.
— Я не могу вернуться, — рычит Ната. — Не сейчас. В полицию заявлять не вздумай.
— Я в шоке, Наташ! — у меня слов нет.
Она отключает звонок. Из кухни пахнет подгоревшей поджаркой, а я стою с трубкой в руке и слезами в глазах. Наташку уже не исправить…
* * *Время позднее. Я стою на балконе и смотрю на бабулек во дворе. Они борются с бессонницей, выгуливая собачек. До утра с лавочки не уйдут… Может, тоже выйти? На улице проветрюсь, поброжу по детской площадке — это поможет разбавить концентрат ожидания.
Рамиля до сих пор нет, и телефон он не берёт. Сказать, что я беспокоюсь — ничего не сказать. Уже такого себе надумала — мама дорогая!
Сую ноги в тапки и спускаюсь вниз. Здороваюсь с пожилыми соседками, иду мимо машины дяди на детскую площадку. Жёлтый свет фонарей, тёплая ночь, комары. Шлёпаю себя по плечу, забирая жизнь кровососа, и сажусь на лавочку.
Где дядю носит?
Снова набираю его номер, снова слушаю длинные гудки и предложение оставить сообщение на автоответчик. Оставляю. Даже не помню, что наговорила минуту назад в микрофон…
Во двор закатывается тачка Жеки. Он за рулём. С базы приехал. Мой бывший шеф паркуется в паре метров от меня и неспешно выгружает шмотки из багажника. Нарочно не спешит, в мою сторону косится. Я демонстративно отворачиваюсь и снова набираю номер Рамиля.
— Да, кнопка, — он отвечает, а у меня сердце останавливается.
— Господи боже ты мой! — подскакиваю с лавки. — Ты где?!
— В каком-то баре…
Слышу на фоне музыку — она негромкая — и голоса. Какого чёрта?!
— Дядь, я тебя жду вообще-то, — говорю, а язык немеет. — Ты когда приедешь?
— Кнопка, я устал, — хрипит Рамиль. — Я устал сопротивляться…
У меня в груди холодеет, и ноги не держат. Сажусь на лавочку, а перед глазами мелькают картинки — мой Рамиль сидит за барной стойкой, рядом стакан с тёмным пивом. Он мнёт в крупных пальцах маленький «осколок цветного стекла». Я не знаю, почему мне это видится, но знаю — так и есть. Дядя сейчас там наедине с дозой. Он ещё не сунул её под язык, но жутко хочет это сделать. Я почти физически чувствую его усталость и страх, а ещё ненависть. Рамиль ненавидит себя за слабость. Сейчас.
— Я борщ сварила… — из глаз катятся слёзы, я не знаю, что сказать. — И котлет поджарила.
Дядя смёется тихо и горько.
— Ты спрашивала, зачем ты мне… Помнишь?
— Помню, — хлюпаю носом.
— Теперь я спрошу. На х*ра я тебе, кнопка? Старый больной мудак…
Молчание в трубке разбавляет джаз и чей-то приглушённый монотонный голос. Я плачу и молюсь, чтобы Рамиль ушёл оттуда, поехал ко мне… Трезвый. Просить бесполезно, он сам должен решить.
— Я… — у меня в горле застревает правда, но её надо сказать. Сейчас. — Я люблю тебя, дядь. А борщ со сметаной… Вот, — всхлипываю.
Что-то падает, я слышу в динамике шуршание. Несколько секунд, и барный фон сменяется шумом улицы — я слышу звук колёс, проезжающих машин, цоканье каблуков по асфальту.
— Рамиль?.. — зову его, цепляясь за хвостик надежды.
— Хлеб дома есть? — спрашивает как ни в чём ни бывало. — А то борщ без хлеба не алё.
— Всё у нас дома есть, — рыдаю и улыбаюсь. — Ты скоро?
— Быстрее ветра, — обещает дядя и завершает звонок.
У меня истерика — тихая и беспощадная. Прижимая ладошку к глазам, плачу, выпуская эмоции со слезами. Быстрее ветра…
— Сосед тебя уже до слёз довёл? — сквозь гул в ушах я слышу голос Женьки. — Резво. А я говорил.
Вытираю слёзы и поднимаю голову. Стоит орёл, крылья расправил. Вот идиот…
— Соринка в глаз попала, — встаю с лавочки и хромаю к подъезду.