И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)

- Вивифика мортиозе!
Крохотный трупик слепо заширил лапками, завозился и поднялся, неуверенно покачиваясь. Мордочка у мыши была сонная и равнодушная, нижняя челюсть безвольно обвисла, обнажив длинные желтоватые зубы.
- Нет. Мышь правильная. Фините инкантанем! – раздраженно взмахнул палочкой Петер, и трупик снова осел на стол, свернув кольцом розовый хвост. – Ладно. Попробуем еще раз. Мор дЕ бо лАнд шав бо рО! МОр де бо лАнд шАв бо ро! Мор дЕ бо лАнд шав бо рО!
Петер менял интонацию и длительность слогов, чуть не потянул указательный палец и заплевал рубашку, добиваясь максимально щелевого заднеязычного «р». Гадская мышь и не думала оживать.
- МОр де бо лАнд шав бо рО! Вот же ебаный ты нахуй. МОр дЕ бо лАнд шАв бо рО!
Через полчаса бесплотных усилий Петер заподозрил, что старый хрен Цибулоффски всех наебал. Просто в качестве прощального прикола. Гребаный упырь.
- Мор де бо лАнд шАв бо ро! – в последний раз взмахнул палочкой Петер и понял: зацепило. Вот оно, вот! Вот! Обретшая выход сила устремилась по руке вверх, заполнила палочку и сорвалась с нее узким серебряным лучом. Искрящийся свет окутал дохлую мышь серебряным облачком, наполняя тельце, словно сосуд водой. Сконцентрировавшись, Петер усилил давление. Ну давай же! Давай! Перехватив кисть, чтобы не дрожала, Петер сжал зубы и оскалился. ДАВАЙ!
Мышь пошевелила розовым носиком. Моргнула. И поднялась, деловито обтирая морду лапками.
- Мистер Манкель!
Петер дернулся, разорвал контакт, и мышь, конвульсивно вздрогнув, обмякла.
- Да еб же твою мать! Чего тебе надо? – ощерился Петер на безневинный хрустальный шар.
- Мистер Дагомари просит вас подойти в зал заседаний аврората.
Ну да, конечно. А кто же еще? Некоторые биологические объекты существуют исключительно для того, чтобы портить жизнь окружающим. Мухи. Слепни. Глисты. И Поллукс Дагомари.
- Понял. Иду, - раздраженно прокрутив палочку, Петер убрал ее в чехол и снял с вешалки рабочий халат. Раз уж Дагомари вызывает его прямо из лаборатории, то пусть не жалуется, позер хренов.
В зале заседаний было непривычно пусто и гулко. Убранные в штабеля складные стулья пылились у стены, и черная лаковая трибуна возвышалась посреди комнаты, как одинокий обелиск. Дагомари сидел за накрытым зеленой скатертью столом, оккупировав единственное председательское кресло.
- Петер! Я тебя уже минут десять жду.
- Извини. Нужно было экспертизу закончить, - нагло соврал Петер и, проигнорировав складные стулья, уселся прямо на стол. Покосившись на обильно заляпанный бурым рабочий халат, брезгливый Дагомари дернул ртом и отодвинулся.
- Тогда не буду тебя отвлекать. Нам передали новое дело, - протянул он Петеру потертую картонную папку. – Ознакомься.
Развязав изрядно засаленные веревочки, Петер пробежал глазами распорядительный лист. Друзилла Лангфранк. Скончалась, приняв пинту концентрированного отвара белены. Возраст – шестьдесят два года, семейное положение – разведена, наследующий родственник – сын Этельред Лангфранк.
- И что?
- Это третье самоубийство в цепочке. Сначала в доме номер семнадцать по Элм-Стрит жил Алонзо Барберино. Вскрыл вены в ванной, - сникнувший было Дагомари встрепенулся, распушил перья и поднял хохолок. На лице его проступило усвоенное на должности старшего аврора снисходительно-терпеливое выражение – и Петер пожалел, что не прихватил лопату.
- Там была сложная история: жена изменяла Алонзо с его же сестрой и, кажется, даже травануть его хотели, так что вопросов не возникло. У мужика реально был повод, чтобы вскрыться. Дом со всем содержимым Алонзо завещал старшему брату Конраду. Пока что все понятно?
- Нет. Сложно как-то. Давай еще разок.
- Хорошо. Алонзо… Так, стоп. Ты издеваешься! – возопил осененный догадкой Дагомари.
- Ну что ты. Я шучу, - миролюбиво улыбнулся Петер. – Ты продолжай, продолжай.
- Да. Конечно, - Дагомари раздраженно передернул плечами. – Так вот. Алонзо завещал все старшему брату. Конрад Барберино вступил в наследование имуществом, продал собственный дом и перебрался на Элм-Стрит. А через пять месяцев повесился в гостиной. Тоже, в общем-то, не без причин. Старший сын Конрада год назад погиб – мы проверили, обычный несчастный случай, все чисто. Средний – хронический алкоголик, а с младшим незадолго до самоубийства Конрад поссорился. Друзья и родственника рассказывали, что последние несколько месяцев мужик из депрессии не вылезал, даже пить начал, хотя раньше спиртное на дух не переносил. Так что это самоубийство тоже не вызвало вопросов.
 
- А потом дом унаследовала Друзилла Лангфранк.
- Откуда ты знаешь? Ты что, уже читал это дело?
- Нет. Я просто умею считать до трех, - развел руками Петер.
- Конечно, - сухо улыбнулся Дагомари. – Это действительно третий случай. Друзилла была любовницей Конрада и унаследовала дом по завещанию.
- А сыновья просто смирились с волей отца?
- Похоже, да. Младший так зол на Конрада, что ничего от него не хочет, а средний не провернул бы сложное дело. Там вместо мозга губка, огневиски пропитанная.
- Думаешь, отварить в кастрюле белену – это очень сложно?
- Отварить – нет. А вот прийти к незнакомой женщине в дом, споить ей здоровенную кружку подозрительной жидкости и не оставить следов магического воздействия – это задача рангом повыше. Наше экспертное мнение однозначно, - Дагомари многозначительно воздел указательный палец. – Это проклятье. Завязано либо на само здание, либо на какую-то вещь внутри него.
- Но вы не знаете, на какую именно.
- А нам и не нужно, - торжествующе улыбнулся Дагомари. – Для этого есть квалифицированные сотрудники отдела артефактов.
Вот оно - понял Петер. Вот та самая, одна-единственная фраза, ради которой Поллукс затеял весь этот цирк. Встреча в зале заседаний, председательское кресло, подробный изустный пересказ того, что написано в протоколах. Мы – авроры. А вы – вспомогательный персонал. Вот так-то, Петер Манкель. Обломись, жалкий ты неудачник.
- Хорошо, когда в департаменте есть квалифицированные сотрудники, - осклабился Петер, нависая над Дагомари покосившимся Бурдж-Халифом. – Правда?
Дагомари пропыхтел что-то условно-одобрительное и судорожно кивнул. Подхватив папку, Петер сполз со стола, потянулся и аккуратно поправил скатерть.
Когда в тебе двести фунтов живого веса, можно обойтись и без лопаты.
Когда Петер вернулся в кабинет, оперативная бригада уже была на месте. Делла, закинув ноги на стол, меланхолично допивала кофе. Сахарная пудра, белым инеем осевшая на подбородке, со всей очевидностью намекала: одним кофе дело не обошлось. Уилсон, подперев щеку ладонью, читал «Боевую магию» Сезара де Ланфре и что-то помечал в блокноте. Вид у него был сосредоточенный и вполне благодушный. Как будто добрый волшебник выдернул обледенелый лом, пронзающий Уилсона от макушки до самой задницы, и заполнил образовавшийся вакуум умиротворяющим бальзамом.
Разительная перемена внушала изумление. И подозрение.
- Добрый день, - вежливо поздоровался Петер. Делла в ответ помахала стаканчиком, а Уилсон поднял голову, поздоровался и – о диво! – улыбнулся. Улыбка у него получилась скупая, как обгрызенное зимой декабрьское солнце, но все-таки она получилась.
- Привет. Твоя доля пончиков и кофе в коробке.
- Спасибо, - Петер швырнул на стол папку и сел, вытянув ноги. Ботинки при этом выехали фута на два из-под стола, перегородив проход, и это было явственным нарушением техники безопасности – но должны же быть в жизни маленькие радости. – Что нового?
 
- Да ничего, в общем, - примерившись, Делла зашвырнула опустевший стаканчик в урну.
- Все еще тренируетесь?
- Все еще тренируемся.
- И как успехи?
- Все отлично, - вынырнул из «Боевой магии» Уилсон. – Улучшили результат на минуту.
- И семнадцать секунд, - самодовольно уточнила Делла.
- Это просто секунды.