И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)

- Плохо спал?
- Нормально.
Льюис почувствовал, как где-то глубоко, в районе желудка, начинает скручиваться клубок – такой привычный, такой знакомый. Первые витки раздражения легли крошечным узелком, и теперь каждое движение, каждое слово отца рождало следующие и следующие петли. Комок рос, перекрывая дыхание, давил на диафрагму, и тело начинало вибрировать, словно перетянутая струна. Единственным способом расслабиться был удар. Льюис хотел этого. Действительно хотел. Размахнуться и врезать так, чтобы размазать губы в фарш и выбить зубы. Лупить, ссаживая костяшки, хекая и задыхаясь, раз за разом вбивать кулак в ненавистный… Ну не в отца же. Нет. Конечно, не в отца.
Враг.
Во врага.
Уничтожить врага.
Да, это правильно. Но только врага, никого другого.
- Хорошо, что ты сегодня в кровати спал. Ночью снег пошел, потом дождь – ты бы утонул в этой проклятой яме. А если бы не утонул, то замерз бы насмерть.
- Да, папа. Хорошо. – Льюис взял чашку и проглотил кофе залпом, не ощущая ни температуры, ни вкуса. – Я пойду. Спасибо.
- Сделать тебе сандвич с беконом? Я заверну в бумагу – сможешь за рулем позавтракать. Или пока будешь в машине сидеть. Ты же часто ждешь эту женщину, Ругер? Ну вот и поешь, пока ждешь, - отец беспомощно улыбнулся, передвинул разложенные на столе куски хлеба, как будто хотел сложить из них какую-то фигуру, но передумал. Льюису стало тошно. Каждое утро отец встает, чтобы сделать этот проклятый завтрак, варит кофе и надеется, что хотя бы в этот раз все будет по-другому. А Льюис просто уходит. Молча. Как мудак.
Клокочущее внутри раздражение сменило объект и, забыв об отце, запустило когти Льюису в нутро. Теперь он ненавидел себя – и это было, наверное, проще. И честнее. И не так страшно.
- Да, пап, спасибо. Отличная идея.
Обрадованно кивнув, отец засуетился: достал майонез и горчицу, вскрыл непочатую банку пикулей, вытащил из овощной корзины толстую фиолетовую луковицу.
- Пап, ну я же с людьми работаю.
- Да, точно. Я не подумал, - отец тут же отшвырнул луковицу, как гранату с выдернутой чекой. – Подожди пару минут, я быстро.
Четкими экономными движениями он соорудил четыре сложносочиненных сандвича из бекона, листьев салата, помидоров и пикулей и завернул их в пергамент.
Когда-то отец не умел готовить. На кухне владычествовала мама – нарезала, взбивала, месила тесто и выставляла на духовке дребезжащий таймер. Она готовила все: пироги, запеканки, рагу, вкуснющее домашнее мороженое из яиц и взбитых сливок. Когда-то Льюис думал, что так будет всегда. Мама на кухне была незыблема, как рассвет, и непререкаема, как вера в справедливость.
Он даже не приехал на ее похороны.
- Вот, держи, - отец протянул ему тщательно упакованный сверток. – Должно быть вкусно.
- Я уверен в этом. Спасибо, пап.
Ругер ждала его там же, где и всегда – в гараже, и вид имела крайне противоречивый: на осунувшейся, усталой физиономии сияла торжествующая улыбка.
- Вот! Это твое! – помахала она черной книжечкой с золотым тиснением. – Держи.
Льюис протянул руку ладонью вверх, и Ругер вложила в нее удостоверение. «Магический конгресс управления по Северной Америке» - прочитал он. Внутри удостоверения была его фотография, а в графе «Должность» значилось «Сотрудник отдела исследования несертифицированных идиосинкратических артефактов».
- И это тоже твое, - Ругер протянула ему флакон с зеленоватой искрящейся жидкостью. – Две капли перед сном, размешай в стакане воды. И я не шучу – ровно две капли, не халтурь, пипеткой отмеряй. Выпьешь три – сутки продрыхнешь.
- Спасибо, - Льюис подбросил флакон на ладони, наблюдая, как переливается на гранях свет. – Красиво.
- Угу, - Ругер отчаянно зевнула, прикрывая ладонью рот.
- Что, тоже бессонница? – характерную желтоватую бледность и темные круги под глазами Льюис ни с чем бы не спутал – слишком уж часто видел такую же пожеванную рожу в зеркале.
- Нет, просто легла поздно, - Ругер еще раз зевнула, и Льюис, не выдержав, отозвался таким же длинным зевком.
 
- Кошмар. Давай-ка, садись в машину. Поехали за кофе.
- Нет, - на полинялую физиономию Ругер вернулась торжествующая улыбка. – Сегодня мы будем пить кофе в собственном кабинете. Пошли, покажу место работы.
Льюис поднялся за ней по гремящей металлической лестнице, зашел в допотопный лифт и прислонился к стене. Ругер нажала на цифру восемь, потом – на красную кнопку и на вызов лифтера. Кабина затряслась, отозвалась недовольным кряхтением, где-то высоко, на грани слышимости, загудели подъемные механизмы. Неуверенно качнувшись, лифт на секунду замер и рванул вверх на второй космической. Льюиса вжало в пол, потом мотнуло в сторону, еще раз и еще раз – как будто лифт поворачивал, закладывая крутые виражи. Льюис открыл было рот, чтобы возмутиться, или задать вопрос, или сделать еще что-нибудь разумное и осмысленное, но выдавил только «Какого…» и запнулся, прерванный очередным рывком.
Лифт, хрюкнув от напряжения, остановился, и Льюиса швырнуло на Ругер, а Ругер – на стену.
- Извини, - просипел Льюис в морковно-рыжую макушку и осторожно отступил в сторону. – Целая?
- Да, - ошалело моргнула Ругер.
- Это какого хрена было?
Ругер задрала голову и уставилась на потолок так внимательно, как будто надеялась прочитать там ответ.
- Похоже, гасители инерции сдохли. Но я не специалист, надо техникам сказать.
Двери за спиной у Льюиса лязгнули и разошлись. Он обернулся – и замер с приоткрытым ртом. Потому что никакого небоскреба за порогом кабины не было. Строгие коридоры, облицованные мрамором, и темные дубовые двери, длинные лампы дневного света и тяжелые квадратные колонны – все это исчезло, словно никогда не существовало. Льюис стоял на огромной площадке, окруженной невероятным, во все стены, окнами. Солнечный свет заливал помещение, сияющими бликами плясал на отполированной до блеска меди. Вот только Льюис отлично знал: снаружи было пасмурно и все утро падал липкий, как плевки, снег.
- Ну как? – нетерпеливо толкнула его в спину Ругер. – Тебе нравится?
Вокруг сновали, дребезжа колесиками, деревянные тележки, загруженные до отказа яркими картонными папками. В воздухе проносились, взмахивая крыльями, мелко исписанные голуби из бумаги, и пикировали откуда-то сверху самые настоящие совы. Получив еще один толчок в спину, Льюис отмер, вышел из кабины и чуть не сбил с ног кого-то маленького, тощего и носатого, с длинными, печально обвисшими ушами. Льюис пробормотал извинения, но ушастое существо только пискнуло, залопотало что-то и вдруг исчезло, рассыпав в воздухе вонючую шерсть.
- Это… это… это… - Льюис не удержался и все-таки чихнул, в последнюю секунду прикрывшись локтем. – Это что было?
- Домовой эльф. Нес шерсть двурога. Судя по запаху, это был половозрелый самец.
- Эльф? – в юности Льюис читал «Властелина колец» и теперь испытывал мучительный когнитивный диссонанс.
- Нет, конечно. Двурог. У эльфов нет шерсти.
- А звезды в волосах есть?
- Чего?! – Ругер посмотрела на него так, будто пыталась поставить диагноз.
- Звезды. В волосах, - Льюис напрягся, преодолевая мысленное заикание, залез поглубже в память и вернулся-таки с трофеем. – О Элберет. Гилтониэль.
- Толкин, что ли?! – опознала цитату Ругер. – Забудь. Толкин – это фантазия, а тут, знаешь ли, реальность.
- Ну да. Конечно, - отпрыгнув в сторону, Льюис пропустил невысокий столик, который деловито бежал вперед, с цокотом перебирая толстенькими ножками. Чашки на столике печально позвякивали и расплескивали кофе на документы. – Реальность.
 
Ругер махнула ему рукой и устремилась вперед сквозь толпу. Льюис торопливо шагал следом, стараясь не упустить из виду то выныривающую из-за плеч и спин, то снова скрывающуюся рыжую макушку. Он никак не мог сконцентрироваться: взгляд выхватывал из реальности детали, которые вбивались в мозги, как гвозди. Висящая на часах летучая мышь. Человек в ярко-лиловой простыне, похожий на креативного ку-клус-клановца. Дребезжащий рой то ли огромных насекомых, то ли маленьких птиц, яркий, словно леденцы в банке. Летящая по воздуху толстенная тетрадь, взмахивающая страницами, как птица крыльями.