Незнакомец (СИ)
– Меня к тебе тянет, и всё. Другого объяснения нет, – его голос льётся по комнате, рыщет в поисках цели по смятым простыням и острой стрелой вонзается в сердце. Глубоко, навылет, пригвождая к кровати, которая провисает под тяжестью его тела, и, стыдливо скрипнув, становится соучастником нашего преступления. Против нас самих, против людей, которые вовсе этого не заслуживают… Против целого мира, что отходит на задний план, уступая миру другому, созданному лишь для нас двоих – в нём воздух горячий, обжигающий лёгкие; в нём вместо слов поцелуи, лишающие способности связно мыслить; в нём вместо музыки тихие стоны, от которых вопреки всякой логики у нас закладывает уши…
– Да проснись ты уже! Что с тобой сегодня творится?
– Сон дурацкий приснился, – вздрагиваю и так яростно натираю кафель, оттесняя Алёнку в сторонку, что уже через секунду на лбу проступает пот.
Пропала я. Смогла провести его, когда уверяла, что случившееся между нами ничего не стоит, так, лишь вспышка, о которой хочется поскорее забыть, а себя обмануть не смогла. Ведь будь это так, разве стал бы Глеб Ковалевский врываться в мои сны? Переплетать фантазии с реальностью и мучить меня всю ночь напролёт. День за днём, без права на выходной с тех самых пор, как прикатил к моему кафе на своём Гелендвагене. Ещё и монстра этого с собой приволок!
Оборачиваюсь на потягивающего зелёный чай Волкова и в поисках поддержки на повариху свою гляжу – вздыхает. В кои-то веки наглухо застёгнутый китель одёргивает, поправляет шапочку, желая убедиться, не выбился ли где волосок, и, понуро повесив голову, вновь елозит скребком по плите.
У нас генуборка. Не сказать, что мы раньше её не практиковали, ведь я по своей природе чистюля – бардак на дух не переношу, но вот коллективно так трудиться нам ещё ни разу не приходилось. Разве что Сенька помогала, на неё иногда находит.
– Ну как? Чувствуете, как атмосфера меняется? Так и веет переменами. Алёна Владимировна, вы с вытяжкой повнимательней, это все же лёгкие кухни! – Артур встаёт, лениво потягивается, попутно шпыняя мою работницу, и, дай бог, даже не подозревает, какие мысли сейчас крутятся в её голове. А они наверняка крутятся… если в моей их полно, то куда уж Алёне?
– Сань, а ты посиди. Кофеёчку попей, бумажки поперебирай. Не царское это дело тряпкой махать.
– А я не гордая, – бросаю из-за спины, с двойным энтузиазмом стирая жир со стены, и лишь глаза закатываю, когда крепкие мужские ручища ложатся на мои плечи, не слишком-то аккуратно стискивают, сминая ткань чёрной рубашки, и к стулу волокут.
– Сиди, говорю. Меня Глеб сюда не за тем послал, чтоб я тебя в поломойки разжаловал. Ты, кстати, уборщицу наняла?
– Нет ещё…
– А хочешь разбогатеть! Чтобы разбогатеть, Александра, сначала необходимо немного потратиться. Гляди, я тут списочек набросал. С одним знакомым связался, он над интерьером поколдует. Места мало, так что от этих совдеповских столиков будем избавляться. Ты же не против? Или это семейная реликвия? Так ты не стесняйся, говори.
Вот пристал же! В любой другой день я бы только обрадовалась мудрому совету, а сегодня, как на иголках вся: ни спала толком, есть не могу, на работе о чём угодно думаю, кроме самой работы... Какие столы? Мне бы нервы успокоить, они тугими канатами натянулись…
– Смотрите, молчит ещё! Ладно, неважно. Надеюсь, там, где ты их взяла, больше ничего не осталось. А то от одной мысли, что за ними кто-то есть будет, тошнота к горлу подкатывает…
– Буржуй, чёртов, – бурчит Алёнка, ошибочно полагая, что мы ничего не услышим, а Волков от смеха прыскает:
– Вашу бы говорливость, да в мирное русло, Алёна Владимировна. Может и плиту бы давно вам начальница новую купила.
– А можно подумать я её не просила! Только ответ всегда один – денег нет!
– Так откуда им взяться, если ты готовить не умеешь? Правильно, Саш? Но ничего, я ещё ненадолго задержусь, поднатаскаю тебя. И, так и быть, плиту всё же новую подберём…
– Как это плиту? – отмерев, звякаю чашкой о металлический стол для раздачи и недоверчиво кошусь на этого альтруиста. – Нам же ещё стены перекрашивать…
Заказывать рекламные буклеты, отпечатывать новое меню, барная стойка опять же… Где я им такие деньги возьму?
– А об этом не переживай, Глеб не просто так за вас взялся. Я и ему этот список отправил, обещал поучаствовать. Так что не бздеть, девчонки, сделаем из вас лучшее кафе города.
Не бздеть… Слово-то какое дурацкое… Прижимаю к груди тетрадный листок, исписанный корявым мужским почерком и не сразу улавливаю суть услышанного. Он же под поучаствовать подразумевает…
– Стоп! Глеб за всё платить собрался? – задыхаюсь от возмущения, и этот чёртов листок неосознанно в пальцах мну.
– А почему нет? Ты его спасла, он твою харчевню. Как по мне, всё равно должен останется. Так что и отнекиваться не вздумай.
– И правда, Сань, – теперь и Сенька, бросает ящик с овощами, которые перебирала последние двадцать минут, и, раскрасневшись от такой новости, выглядывает из-за спрятавшего её от нас холодильника. – Мне бы нормальную кухонную машину…
– А мне гриль… – подхватывает Алёнка и грязный скребок к груди прижимает: на белую форму чёрные крошки сыплются, а ей хоть бы что!
Дожили… Мало того, что от уборки не отлынивают, так теперь ещё и смотрят на меня так, словно от моего решения их жизни зависят! Откажу – пропадут, а если кивну сейчас – саму себя окончательно потеряю.
– Ну, решено значит, да, Александра? Хотите и кастрюли заменим? Ваши, конечно, ничего, но нам не жалко.
– Да!
– Нет! – я со стула встаю, жестом призывая девушек угомониться, и, развязав передник, с вызовом Волкову бросаю:
– У нас другой уговор был. От вас требовалось только направить меня, а вы тут целую благотворительную миссию развернули! Осталось ещё помещение мне в центре снять. Или, вообще, выкупить…
Что за бред? Вновь гляжу на часы, молясь про себя, чтобы в начале десятого Глеб по обыкновению не спал, и прежде, чем Волков начнёт меня разубеждать, прочь уношусь. В тот самый зал с дешёвыми столами, от которых у нашего гостя изжога. Только несмотря на внушительный живот, ходит он очень быстро:
– Ну что за девчонка? Другая бы порадовалась, а ты гордость включаешь! Не за красивые же глаза он тебя облагодетельствовать решил… Ты его две недели выхаживала!
– И в замен жду одного – простого «спасибо», ясно? Так что притормози пока, сейчас я твоему начальнику позвоню и попрошу тебе обратный билет оплатить.
Хватит. Сама же решила рвать. Воспоминания уже ничем не вытравить, но наше с Глебом будущее спасти ещё можно: раздельное, и хочется верить, светлое. Он познает все радости отцовства, а я уж как-нибудь сама разберусь с идущим ко дну бизнесом. А если нет, то закрою к чертям – сколько можно биться как рыба об лёд?
– Не дури! – только разве меня кто-нибудь слушать станет? Волков и тот наглеет – выхватывает мой смартфон, следом за ним вырывает из пальцев визитку, и, нагло глянув в мои глаза, рвёт глянцевую карточку на мелкие кусочки.
– Я не для того третий день здесь трусь, чтобы ты мне всё испортила! Думаешь, у меня больше дел никаких нет? Да, может, пока я пытаюсь приструнить твоих пигалиц, мой ресторан постоянных клиентов теряет, потому что шефа нет! Шеф с одной дурной бабой разобраться не может! Гордая она, посмотрите! Другая бы спасибо сказала и радовалась, что хоть кто-то за это гиблое место взялся, а ты артачишься!
– Потому что неправильно это, ясно? У него семья есть, пусть лучше на них тратится!
На ребёнка, в конце концов. В наше время на одних подгузниках разоришься, а он так бездумно деньгами разбрасывается…
– А ты за его семью не переживай, они с голоду не пухнут. А вот вы скоро начнёте: лишишься работы и плакало твоё волонтёрство. На одну зарплату уборщицы бездомных псов не прокормишь!
Лицо его пятнами от злости идёт, а моё от стыда. Заливается краской, едва Артур вынуждает меня опуститься на стул, уже знакомо пригвоздив к месту тяжёлой ладонью, но вот уже мгновенно бледнеет, ведь его гнев просто цветочки, по сравнению с новостью, что слетает с обрамленных густой щетиной губ: