Дорогой Леонид Ильич. «Большой Сатурн»
ЧВС аж крякнул и чуть не подавился. Минуту раздумывает, катая туда-сюда мысль, улыбается и даёт добро. Подзываю командира взвода связи, у него во взводе и фотоаппарат есть и фотограф-любитель, объясняю задачу и убываю назад в штаб – командующий не любит ждать.
В штабе – последние согласования, напутствия и пожелания, все вижу, волнуются. Шутка ли, на коленке состряпать свой советский «Бранденбург» [48] и отправить его в тысячекилометровый рейд по тылам противника. Только сейчас соображаю, что «Бранденбург» тоже на базе инженерно-строительного батальона формировался. Понимай как хочешь, что это нам даёт не знаю. Не знаю, сможем ли мы исполнить всё что задумал, но то, что головной боли и проблем немецкому командованию устроим по боле чем «Бранденбург» нам – это точно!
Ближе к обеду, начальство уезжает. Лазарь Моисеевич увозит с собой убойные плёнки с сенсационными снимками. Думаю, под Новый год в «Правде» напечатают. Вот у Адольфа шухер будет знатный. Головы полетят, а нам того и надо. Грызитесь там между собой.
Провожу крайнее перед маршем совещание со всеми командирами группы. У молодняка – мамлеев и летёх – на лицах азарт, мы ща всех порвём. Капитаны и майоры – собраны и серьёзны, понимают, что дело предстоит наитяжелейшее. Все знают, что идём в рейд по тылам. Что идём в Тихорецк знают, кроме меня, штабные и ротные, про Ростов – я, НШ и особист с командиром разведроты, про Крым – только я и особист. Куда ж без него. Ведь кто-то должен непредвзято осветить мою вредительскую деятельность, если из всей авантюры ни черта не выйдет. Шутка юмора такая. Шучу про себя, чтобы задавить мандраж. Вроде всё верно рассчитал, весь свой опыт подобрал – должно получится. Но с другой стороны – тот рейд на Тбилиси в восьмом, минимум в пять раз короче был, хоть и по горам, а тут степи, а горы только в самом конце, да и Саакашвилевские гвардейцы – явно не ровня Вермахту. А с третей стороны – кроме немцев у меня на пути будут румынцы с итальяшками – это уже другой расклад.
Не, так я себя совсем загоняю. Распущу товарищей командиров. Хлопну с Артуром и особистом втихаря по писярику коньячка и на боковую. Закончилась подготовка, завтра начнём делать то, к чему готовились.
На боковую сразу не получилось, разговорились на троих. Особист – 30-ти летний москвич старлей ГБ Вадик Корнеев решил разрядить напрягавшую нас обстановку ожидания и принялся травить байки. До этого и поговорить за жизнь с ним времени не было. Он как бульдозер пёр своё направление работы, и я, убедившись в его профпригодности не лез к нему. А тут после стопочки – разговорились. Его родители оказывается, работали в НКИДе, и он с ними в двадцатые годы немало поездил по Европе, выучил немецкий и английский. После школы сам пошёл в НКВД, и не для того, чтобы на родителей настучать. Зов души. Конан Дойля начитался, в подлиннике. Сначала постовым был, через пару лет стал опером в МУРе. Так и ловил уголовников до августа 41-го, пока не призвали. Вот уже второй год нарабатывает опыт в ловле шпиёнов. Вроде успешно, раз Звёздочку и ЗБЗ [49] имеет. Правда не колется за что их получил. Засиделись. Ужин нам в штаб принёс сам Багромян – нежнейший шашлык из молодого барашка. Всё охал, переживал как мы без него питаться будем. Тоже с нами тяпнул стопочку. Расхрабрился и начал рекламу наводить. Мол ещё 26 бакинских комиссаров кормил и с молодым Лаврентием Палычем в бакинском подполье работал против английских интервентов. Не знаю правда или нет, но чую куда гнёт. Точно! Просит с собой в рейд взять. А, и ладно, Корнеев не против, Артур быстренько приказ о переводе в ОМБрГ настучал на машинке. Багромян же на рембазе числится. А я пока и на базе, и в группе за главного. Подписал перевод, вакансия зампотыла в группе была. Думал – какие тылы в рейде? Вот и не заполнял вакансию. Ну теперь раз зампотыл есть – можно и спать идти. На том и разошлись спать по разным углам.
11 декабря 1942 год. г. Кизляр, р. Кума, степь за Кумой.
Подъём и выход из базы прошёл организованно, я уже перестал удивляться толковости подчинённых. Погоды стояли слегка морозные, градусов пять ниже ноля. Свежий ветер гнал редкие волны слабеньких снеговых зарядов. Земля уже прихватилась морозцем. И ОМБрГ не опасаясь завязнуть в грязи, выстроившись в четыре походные колонны, двинула по полям, минуя редкие населённые пункты, к исходному району. Не смотря на ночную темень, двигались уверенно. Благо я три дня назад уже отправлял по этому маршруту разведроту. Разведчики сейчас и лидировали, соблюдающие светомаскировку, колонны. Два замыкающих каждую колонну БТРа, тащат за собой на тросах десятиметровые брёвна, обвязанные сучьями и колючей проволокой. Своеобразная борона-метёлка, заметает наши следы.
К переправе через Куму вышли с рассветом. Речка и не думала замерзать, потешаясь рад слабенькими потугами дедушки Мороза. Наш путь на левый, северный берег Кумы. Разведчики уверенно вывели колоны к большому оврагу, здесь видимо когда-то тёк приток Кумы. Отжимаю тангенту [50] ТПУ, сопряжённого с УКВ радиостанцией. Даю три тоновых вызова и скороговоркой произношу: – Аллах Акбар.
В ответ слышу четыре тона и: – Иншала.
Опознались. Татам! Рояль в кустах! В овраге под масксетями, сапёры с четырьмя понтонными парками. Русская армия ещё со времён Екатерины славилась своими артиллеристами и сапёрами. И сталинские сапёры не посрамили память предков, а шойгувские сапёры, будь они здесь, признали бы, что деды ни в чём не уступают мастерству внуков. Сорок минут и через реку наведено четыре наплавных моста, ещё час на переправу. И сапёры начинают демонтаж мостов, а наши следы, итак, почти не заметные, уходящие на северо-запад, заметает лёгкая позёмка.
Ещё пара часов и 50 пройденных километров. Всё прибыли. Хорошее место. Небольшие холмы, несколько небольших балок и оврагов, жиденькие рощицы и скопления каких-то по южному колючих кустов. Хорошее место для днёвки. Колоннам – стоп. К машинам. Бойцы отрабатывают привычную тему. Отвязать, притороченные к технике шесты, натянуть на них масксеть и зафиксировать всё растяжками. Маскировка в русской армии – производная от сапёрного мастерства. Маскировка – наше ВСЁ! Всё, через 10 минут, нас здесь нет. Сидим под белыми дырявыми «покрывалами» тихо как мышки. Благо вся техника утеплена, все тентованные грузовики, а их большинство, имеют круговую термоизоляцию кузовов из фанеры, обитой ватными матрасами. Разглядеть нас можно только в упор. Но места здесь в эту пору малолюдные. Это летом тут не протолкнуться от стад коров и отар овец. И ближайшие немцы по данным разведки от сюда километрах в двадцати. И погода не лётная, то есть летать-то можно, но на земле хрен чего разглядишь. Облака в метрах 50 над землёй проплывают, иногда даже туман опускается. Не наткнётся на нас случайный прохожий, а для неслучайного – выставляем охранение. И можно дать отдохнуть мехводам и просто водителям. Хоть водил у нас тройной комплект (в НКВД очень многие хотя бы грузовик водить могут, косоруких там не держали), и менялись водилы через четыре часа, но всё равно роздых им нужен. Ещё 30 минут на дозаправку и ЕТО [51] и всё окончательно затихает. Только снег шуршит, ветер шепчет, да ивы с шелковицами потрескивают, отбивая морзянку непонятным шифром.
Перекус пеммиканом [52], целый полевой хлеб завод, по моему рецепту, неделю пёк-сушил питательные батончики. Теперь вся наша орава неделю может питаться сладко-жирным энергетиком. Пару раз за день выходил пройтись, проверить несение службы. Замечаний и залётов не обнаружилось.
Наконец невидимое солнце свалило в Европу, на степь опустился мрак. Темнота друг молодёжи. Сколько приятно-адреналиновых ночных приключений спрятано в моей памяти, да и в Лёниной тоже. Только я собрался поцеловать за ушком, опускающуюся на пахучий стог сена, грудастую одноклассницу, как приятная дрёма была прервана ввалившемся в штабной ганомаг командиром взвода связи. Его Опель со смонтированной в кунге радиостанцией стоял рядом.