Толкователь болезней

Пока Дев был в аэропорту, Миранда отправилась в цокольный этаж «Файлинс» купить себе некоторые вещи, которые, по ее мнению, должна иметь любовница: пару черных туфель на высоких каблуках с пряжками меньше детского зуба, атласную комбинацию с волнистыми краями и шелковый халатик до колена. Вместо колготок, которые обычно носила на работу, она выбрала тонкие чулки со швом. Перебирала вороха одежды на низких столиках и изучала товар на вешалках, отодвигая в сторону один наряд за другим, пока не нашла облегающее коктейльное платье из серебристого материала, подходящее к цвету ее глаз, на бретельках в виде тонких цепочек. Выбирая одежду, она думала о Деве, о том, что он сказал ей в Маппариуме. Впервые мужчина назвал ее сексуальной, и, закрывая глаза, она чувствовала, как его шепот проходит по всему ее телу, забирается под кожу. В примерочной — большом общем помещении с зеркалами по стенам — она нашла место возле немолодой женщины с лоснящимся лицом и жесткими волосами с проседью. Женщина стояла босая в нижнем белье и растягивала в пальцах черный паутинчатый эротический комбинезон.
— Всегда проверяйте, нет ли зацепок, — посоветовала она.
Миранда развернула атласную комбинацию и приложила ее к груди.
Женщина одобрительно закивала:
— То, что надо!
— А это? — Миранда показала серебристое коктейльное платье.
— Блеск! — оценила покупательница. — Он сорвет его с вас прямо на пороге.
Миранда представила свидание в ресторане в Саут-Энде, где Дев заказывал фуа-гра и малиновый суп с шампанским. Она в новом платье, Дев в костюме, тянется к ней через стол и целует руку. Однако когда они увиделись в следующий раз, через несколько дней, в воскресенье днем, он был в спортивном костюме. После возвращения жены Дев по воскресеньям уезжал из дома в Бостон под тем предлогом, что бегает вдоль реки Чарльз. В первое воскресенье Миранда открыла дверь в халатике до колен, но Дев даже не заметил обновку — прямо в тренировочных и в кроссовках понес любовницу в постель и безмолвно овладел ею. Позже она пошла за блюдцем для окурков и надела халатик, но он стал жаловаться, что она лишает его удовольствия любоваться ее длинными ногами, и потребовал снять ненужную одежду. Поэтому в следующее воскресенье Миранда уже не заботилась о том, чтобы выглядеть соблазнительно, и надела джинсы. Красивую комбинацию она засунула в дальний конец ящика, за носки и белье на каждый день. Серебряное коктейльное платье с несрезанными бирками висело в шкафу. По утрам оно частенько оказывалось на полу — бретельки в виде цепочек все время соскальзывали с металлических плечиков.
И все же Миранда с нетерпением ждала воскресений. По утрам она ходила в магазин и покупала багет и кушанья, которые любил Дев: маринованную селедку, картофельный салат, десерт из песто и сыра маскарпоне. Они ели в постели, беря селедку пальцами и отламывая хлеб руками. Дев рассказывал ей о своем детстве, как он приходил из школы и пил манговый сок, ожидавший его на подносе, а потом, одетый во все белое, играл в крикет у озера. В восемнадцать, во время какого-то «чрезвычайного положения»,[5] его отправили в колледж на севере штата Нью-Йорк. Несмотря на то что в школе обучение велось на английском языке, ему понадобилось несколько лет, чтобы научиться понимать американское произношение в фильмах. Рассказывая, он выкуривал три сигареты и давил окурки в блюдце, стоявшем возле кровати. Иногда он задавал Миранде вопросы: сколько любовников у нее было (три), в каком возрасте она лишилась девственности (в девятнадцать). После еды они грешили на засыпанных крошками простынях, потом Дев дремал двенадцать минут. Миранда никогда не видела, чтобы взрослый человек ложился прикорнуть в середине дня, но Дев сказал, что привык к этому в Индии, где так жарко, что до захода солнца люди из дома не выходят. «К тому же это дает нам возможность поспать вместе», — шаловливо бормотал он, охватывая ее тело рукой, как большим браслетом.
Однако Миранда никогда не засыпала. Она смотрела на часы, стоявшие на тумбочке, или прижималась лицом к волосатым пальцам Дева, переплетенным с ее пальцами. Через шесть минут она поворачивалась к нему, вздыхала и потягивалась, проверяя, спит ли он на самом деле. Он всегда спал. Грудная клетка мерно поднималась, ребра выделялись под кожей, но уже начало образовываться брюшко. Он жаловался на то, что на плечах обильно растут волосы, но Миранда считала его безупречным — никого прекраснее и быть не могло.
 
По прошествии двенадцати минут Дев открывал глаза, словно и не спал, и улыбался ей с огромным удовлетворением, которого сама она не испытывала. «Лучшие двенадцать минут за неделю», — и он вздыхал, поглаживая ее икры. Потом выпрыгивал из кровати, натягивал спортивные штаны, зашнуровывал кроссовки. Направлялся в ванную и чистил зубы указательным пальцем — говорил, так умеют делать все индусы, чтобы избавиться от запаха сигарет во рту. Целуя любовника на прощание, Миранда иногда улавливала свой запах в его волосах. Но она знала, что его легенда — дневная пробежка — позволяет Деву, не вызывая подозрений, вернувшись домой, сразу же принять душ.
Кроме Лакшми и Дева, из индийцев Миранда знала лишь семью Дикшит, жившую в районе, где она выросла. Вызывая насмешки всех окрестных детей, включая Миранду, но исключая младших Дикшитов, мистер Дикшит вечерами бегал по извилистым улочкам их квартала в рубашке и брюках — одни только дешевые кеды смотрелись к месту. Каждые выходные вся семья — мать, отец, два мальчика и девочка — грузилась в машину и уезжала, никто не знал куда. Мужчины ворчали, что мистер Дикшит плохо ухаживает за своей лужайкой, не сгребает вовремя листья, и все соглашались, что дом Дикшитов, единственный с виниловой обшивкой, портит вид квартала. Женщины никогда не приглашали миссис Дикшит посидеть вместе с остальными у бассейна Армстронгов. В ожидании школьного автобуса младшие Дикшиты стояли отдельно, остальные же дети бормотали вполголоса «Дикшиты-пердикшиты» и разражались хохотом.
Однажды всех окрестных ребятишек пригласили на день рождения к дочери Дикшитов. Миранда помнила тяжелый запах благовоний и лука в доме и кучу обуви, сваленную у входной двери. Но больше всего ей запомнился висевший на деревянной перекладине у подножия лестницы кусок материи размером с наволочку. На нем изображалась голая женщина с красным лицом, по форме напоминающим рыцарский щит, и огромными белыми миндалевидными глазами с точками вместо зрачков. Два круга с такими же точками посередине обозначали грудь. В руке она держала кинжал и размахивала им, а ногой попирала корчившегося на земле мужчину. На шее висело длинное, вдоль всего тела ожерелье из кровоточащих голов. Женщина показывала Миранде язык.
— Это богиня Кали, — весело объяснила миссис Дикшит и немного поправила перекладину, чтобы картинка висела ровно. Руки ее украшал нанесенный хной затейливый рисунок из зигзагов и звезд. — Проходи, будем торт есть.
Девятилетняя Миранда насмерть перепугалась и не могла притронуться к угощению. Много месяцев потом она страшилась даже ступать на ту сторону улицы, где стоял дом Дикшитов, а ей приходилось проделывать этот путь дважды в день, — направляясь к остановке школьного автобуса и обратно. Поначалу она пробиралась мимо жуткого дома, затаив дыхание; точно так же у нее перехватывало дух, когда школьный автобус проезжал мимо кладбища.
Теперь ей было за это стыдно. Теперь, в объятиях Дева, Миранда закрывала глаза и видела пустыни, и слонов, и мраморные павильоны, парящие над озерами при полной луне. Как-то раз в субботу, не зная, чем заняться, она дошла пешком до Сентрал-сквер, завернула в индийский ресторан и заказала цыплят тандури. Пока ела, пыталась запомнить слова и выражения, напечатанные внизу страницы меню: как сказать «вкусно», «вода» и «принесите, пожалуйста, счет». Незнакомые слова быстро вылетели из головы, и она стала время от времени захаживать в книжный на Кенмор-сквер, где в отделе литературы на иностранных языках осваивала по самоучителю бенгальский алфавит. Однажды она даже попробовала записать индийскую часть своего имени, «Мира», в органайзер: рука с трудом выводила непривычные буквы, то и дело останавливалась, поворачивалась и брала ручку по-другому — Миранда и не думала, что можно так держать ее. Следуя стрелкам в книге, она провела слева направо черту, с которой свисали буквы; одна больше напоминала цифру, другая выглядела как поставленный на вершину треугольник. Не сразу удалось добиться того, чтобы написанные ею буквы походили на образцы в учебнике, и даже тогда она не была уверена, что написала «Мира», а не «Мара». Миранде эти черточки представлялись просто каракулями, но ее вдруг поразило осознание того, что где-то в мире эти письмена имеют важное значение.