Наши хрупкие надежды (СИ)

***
Бросаю ключи на стол рядом с диваном, где провожу свои «спокойные ночи». Боюсь засыпать, хоть мне и дали баночку успокоительных.
В мрачной, одинокой комнатке с диваном, кофейным столом и маленьким окном, откуда пробивался скудный свет, замечаю в углу пыльный чехол, содержимое внутри которого мне очень дорого.
Стуча каблуками, я подхожу и сажусь на колени.
— Извини, малыш. Твоя мама забыла о тебе. Я исправлюсь, обещаю.
Отрыв чехол, забираю свое утешение и спасение. Мне грустно смотреть на скрипку. Я обменяла ее на выпивку и тусовки. Я изменила самой себе. Что сказал бы Адам, если увидел меня в таком состоянии? Я не пьяна, но умираю. Что могу сказать я самой себе? Я гордилась другой Мишель, которая покидала аэропорт с чемоданом в руке, но она пошла не по той дороге.
Дрожащими руками касаюсь струн инструмента, который так и ждал, когда им воспользуются. Я беру в руки смычок и кладу скрипку на плечо, пытаясь воссоздать любую мелодию… и тут я начинаю дышать. По-настоящему дышать, понимая, как мне этого не хватало, как моя душа требовала его. Музыка — спасение. Глаза наполняются слезами. То ли от счастья, то ли от ненависти к себе, то ли от надежд.
Закончив игру, я осознаю, что хочу отправить свою кандидатуру на преподавателя в академию. Ехать, конечно, поздно, но я могу записать видео и отправить по почте. Либо сейчас, либо никогда!
  
АДАМ
 
Сидеть на удобном темно-голубом диване и пить чай после посещения психолога — лучшее, что может быть.
Хотя лучшее произошло в начале ноября — мы с сыном переехали.
Да, мы распрощались с этим опасным районом и живем в просторном двухэтажном доме. Было бы прекрасно, если бы я купил этот дом, но столько не зарабатываю. Это дом моих родителей. Они переехали в домик по-меньше, сказав, что большой им ни к чему. Я сначала отказался, но мы все знали, что свалить из такого дерьма, как Ринг Стрит — лучшее, что может быть.
Чарльз был рад, так как теперь может звать друзей в гости. В ту мертвую комнатушку даже стыдно завести кота, не то что людей приглашать. Одну из комнат мы отремонтировали под сына. Он был очень счастлив!
Без понятия, кто живет на нашем прошлом месте, но, насколько знаю, сразу после ухода Мишель на ее место поселилась молодая девушка с немецкой овчаркой в придачу.
Это, наверное, самые сильные изменения за два месяца. На улице декабрь, снега нет, чему не рад сын, а моей радости нет предела, ибо я не понимаю, как можно любить этот сезон года.
Чарльз до сих пор не любит ходить в школу, и я даже подумываю о переводе в другую, но не думаю, что это что-то изменит.
Что насчет меня: я пью витамины по рекомендациям врача и посещаю психолога. Врачи хвалят меня, так как, по их словам, мне было бы трудно отказаться от наркотиков, если бы я употреблял их чаще. А тогда я только развлекался, и могло быть еще хуже.
Вылечившиеся наркоманы, в том числе я, хоть и считаю мне работать и работать, собираемся группами и рассказываем свои истории. Обычно все рассказы сводятся к причинам возникновения наркотической зависимости. Каждый объясняет, почему он стал наркоманом: «Решил попробовать и дальше не мог остановиться», «Погиб любимый человек. Наркотики стали моим спасением» или я, который хотел «расслабиться каждую пятницу».
На самом деле, общение приносит пользу, с нами работает хороший психолог: индивидуально и группами. Там все в одинаковом положении и каждый желает вернуться к нормальной жизни.
Допиваю чай и замечаю на столе одну из раскрасок сына: подарок Мишель.
Для Рождества слишком рано, но она сделала приятное, когда сообщила, что отправила нам подарки: раскраски для Чарльза и кожаную куртку для меня вместе с духами Boss.
С опозданием, но на ее день рождения я отправил ей виниловую пластинку румынского скрипача Джорджа Энеску и письмо с пожеланиями, которое переписывал раз десять.
В каждом письме я перегибал палку, написывая, как скучаю, как люблю, как хочу ее. Хочу, чтобы она бросила все и вернулась ко мне, но понимал, как эгоистично это будет выглядеть.
 
По ее словам, у нее все отлично. Она прекрасно себя чувствует и счастлива. И я безумно рад.
От мыслей отвлекает вибрация телефона, уведомляя о пришедшем сообщении от Мишель. Привык видеть сообщения от нее в два ночи. А эта смска заставила улыбаться и гордиться ею: Мишель приняли в академию.
  
13 ГЛАВА
 
МИШЕЛЬ
 
Все плывет перед глазами. Расширяю глаза, чтобы убрать размытость с вида и поблагодарить Адама за поздравления. Меня ведь приняли в академию, а я вообще забыла о ней, ведь целыми неделями думала, что отправить Адаму. Но им понравилась моя запись с игрой, и на днях я пойду на собеседование.
Мое пьяное состояние не дает здраво мыслить и внятно написать Адаму благодарность. Хочу написать, как скучаю по нему и Чарльзу, в каком я дерьмовом состоянии и еле держусь на ногах, пока добираюсь до дома. Могу ли я оправдаться тем, что меня приняли в академию?! Я просто праздновала: виски за виски. Бармен наливал — я пила.
Горю желанием написать Адаму, как хочу его. Его губы на моих, прикосновение его теплых рук, которые могут снять всю боль во мне.
Отправив ему кучу эмоджи с сердечками, открываю дверь, с какой-то попытки снимаю обувь и валюсь на диван. Да! Сегодня я точно засну без кошмаров. Спасибо бармену! Спасибо виски!
***
Не успев закрыть глаза, слышу скрип пола и грохот двери. Забыла закрыть дверь?! В любом случае это Нира, и я чувствую, как проваливаюсь в сон… но какая-то тяжесть надо мной отвлекает от сна.
С трудом открыв глаза, щурюсь и вижу рядом с собой знакомое лицо.
— Зейн… какого хрена?
Он улыбается, и его желтые волосы падают мне на лоб, когда он целует в шею.
— Тихо, малышка.
От перегара из его рта меня начинает выворачивать наизнанку.
— Какого черта ты делаешь?
Я не понимаю, чего он хочет. Пытаюсь встать, но проблемой становится не только резкая боль в висках, но и холодная рука Зейна, которая крепко сжимает мою шею.
Мне начинает эта надоедать, и я пытаюсь оттолкнуть его.
— Отцепись, Зейн!
Моя кожа ощущает прикосновение его пальцев под платьем, и теперь я начинаю понимать, что к чему. Появился страх. То, чего я так боялась. То, от чего спасалась. Но сейчас никто меня не спасет, если не я сама.
— Отвали!
Дергаюсь всем телом, пытаюсь скинуть его с себя, но он намного сильнее, алкоголь в моем теле расслабил меня.
Звон ремня и звук ширинки бьют в голову, как молоток.
— Зейн, остановись…
Чувствую, что горю. Мое тело дрожит, пытаясь спастись. Страх вызвал волну слез, которая идет из горла с мольбой остановиться.
По бедрам вниз медленно тянется мое белье, и шепот Зейна вызывает дрожь по моему телу.
— Не дергайся… все хорошо, малышка.
В истерике бью кулаками по его груди, ноги дергаются, пытаясь как-то избежать. С моих губ срывается стон, когда он входит в меня.
— Мне больно!
Я плачу в истерике, в то время как Зейн одной рукой закрывает мне рот, а другой сжимает ягодицы, постепенно ускоряя болезненные толчки.
— Боже… как хорошо!
Насильник отпечатывает эту ночь поцелуями на груди и шее.
Я полностью умираю. Уже умерла. Поняла, что не смогла спасти себя. Порой помощи нет рядом, а ты не в состоянии помочь самой себе. Не всегда есть надежда… Она умерла последней.
Зейн убирает руку с моего рта и жадно целует. Меня сейчас вырвет от табака и его языка, который проник в рот.
— Черт… да!
Парень зажмуривается, опуская голову на мою грудь. Последнее, что я чувствую — как по моей ноге течет сперма, щекотя тело.
Парень поднимает голову, улыбается и вытирает пучину слез на моей щеке, которые держат путь до красной, как все тело, шее.
— Это было прекрасно, малышка. Спасибо за эту ночь.
Он встает с меня, натягивает штаны и покидает дом.