Правила бунта (ЛП)

Я в Нью-Гэмпшире.
Девушка, которая мне нравится, спит в своей комнате на вершине горы.
Я... ого. Блин, жизнь иногда бывает странной. Я наследник гребаного поместья в Англии. Насколько это странно?
Такое чувство, что пока я спал, мне в рот вывалили половину пустыни Сахара и мой член такой твердый, что на самом деле чертовски больно. Это всегда происходит, когда я под кайфом — странная физиологическая реакция, которая скорее мешает, чем развлекает. Не то чтобы у меня были проблемы с тем, чтобы мой член был твердым, когда я не под кайфом. Но, черт меня дери, если я немедленно не начну щеголять стояком в ту самую секунду, когда небольшое количество ТГК8 попадет в мой кровоток. Сев, сжимаю член, чтобы посмотреть, притупит ли это пульсацию между ног, но от этого становится только хуже. Думаю, у меня был стояк в течение нескольких часов, потому что яйца болят, словно они боксерские груши и Коннор МакГрегор только что проехался по ним.
Придется заставить себя кончить. Но я умру, если сначала не волью в себя немного воды. Стою в коридоре, все еще сжимая свой возбужденный член, когда дверь спальни Пакса распахивается, и он появляется на лестничной площадке с машинкой для стрижки в руке. Он смотрит на меня, выгибая бровь, когда замечает мою руку на члене, а затем фыркает.
— Мэри Джейн снова взялась за свои старые штучки?
Моя странная реакция на травку общеизвестна в стенах Бунт-Хауса. Я пожимаю плечами, отпуская себя, и шаркаю мимо него в ванную.
— Она безжалостная стерва.
Пакс стоит в дверном проеме, наблюдая, как я беру стакан с раковины и наполняю его водой. Он ничего не говорит, пока я стону от сладостного облегчения, когда вода попадает мне в горло. Когда опустошаю стакан и снова могу дышать, он говорит:
— Спроси меня, где Рэн.
Перевожу взгляд на него. У Пакса всегда настороженное, каменное выражение лица, но сегодня оно еще более хмурое. Парень выглядит чертовски несчастным. Он знает. Я медленно ставлю стакан обратно на подставку у раковины.
— Полагаю, не с Марой Бэнкрофт?
Пакс медленно качает головой.
— Тогда... в беседке. — С нашим учителем английского. Делает что-то глупое. С парнем, который никому из нас не нравится.
Все это подразумевается и подтверждается, когда Пакс кивает.
— Пойдем со мной, — говорит он, отталкиваясь от дверного косяка. — Мне нужна помощь с задней частью.
— С задней частью чего?
Пакс поднимает машинку для стрижки, щелкая выключателем, и она тут же начинает жужжать.
— Мошонки. Чего ты думаешь, чувак? Моего гребаного затылка.
Пакс никогда раньше не просил о помощи. Следую за ним в его комнату, удивляясь состоянию этого места. Под невообразимым беспорядком едва ли виден хоть один квадратный дюйм пола. Слава богу, нигде нет грязной посуды или чашек, на которых растет плесень, но огромное количество одежды, книг и прочего дерьма повсюду, просто ошеломляет.
Громкая, скрежещущая металлическая музыка все еще продолжается, когда Пакс тяжело опускается во вращающееся кресло и протягивает мне машинку.
— Не нужно импровизировать. Просто убедитесь, что все одинаковой длины. И клянусь гребаным богом, — рычит он через плечо, — если ты ткнешь меня в спину своим чертовым стояком, я оторву твой член и скормлю его воронам.
— Не волнуйся. Мой член полностью втянулся в тело, — саркастически говорю я. — Быть рядом с тобой очень отрезвляюще действует на парня.
Затем шум машинки для стрижки берет верх. Сердитое жужжание заглушает даже грохочущую музыку. Я быстро обрабатываю затылок Пакса, проводя лезвиями по его черепу, пока волосы не становятся аккуратно и коротко подстриженными.
Пакс отряхивается как собака, смахивая короткие клочки волос со своих обнаженных плеч, когда я заканчиваю.
— Итак, что мы будем с этим делать? — спрашивает он.
Нет смысла притворяться, что я не знаю, о чем он говорит. На самом деле я даже рад, что Пакс знает. По крайней мере, теперь мне не нужно скрывать этот ублюдочный секрет и есть, с кем поговорить об этом.
— Нужно ли что-то делать?
 
Пакс берет контроллер Xbox и падает на то, что я принял за гору одежды, но оказалось диваном под кучей вещей. Я инстинктивно реагирую, когда он бросает в меня другой контроллер, ловя его в воздухе. Секунду спустя Пакс сбрасывает стопку сложенных футболок с дивана на пол, и я сажусь рядом с ним играть в Call of Duty.
Его глаза прикованы к игре, желваки на челюсти ходят ходуном, большие пальцы яростно колотят по кнопкам контроллера, но все это притворство. Я полностью завладел его вниманием.
— Может и нет. — Пакс поднимает одно плечо. — Он ведет себя как гребаный идиот, но, возможно, у него все под контролем. А ты как думаешь?
Это самый глубокий разговор, который у меня был с Паксом. Когда-либо. Мы живем вместе уже почти три года и только и делаем, что подкалываем друг друга, издеваемся, ссоримся и даже деремся, черт возьми. Но мы никогда по-настоящему не разговаривали. Удивительно, но сейчас не так уж неловко.
— Я тоже думаю, что Рэн ведет себя, как идиот. Но он не сказал нам, что задумал, так что мы не можем ничего предъявить.
— Конечно, можем. Мы можем усадить этого ублюдка и вмешаться, — указывает Пакс.
— О, да? — Я убираю снайпера, который собирался убить Пакса в игре. — А что бы ты сделал, если бы мы усадили тебя и рассказали о секрете, который ты хранишь? Не просто какой-то секрет, а такой, как этот.
Пакс фыркает.
— Я бы выбил тебе передние зубы.
— Вот именно.
— Справедливо. — Качая головой из стороны в сторону, Пакс рвется вперед, стучит по контроллеру, ругаясь сквозь зубы на игру по телевизору. — Дело не в том, что это парень, — говорит он. Пакс твердо стоит на своем. Говорит это четко и громко, так что я слышу его сквозь рев музыки и грохот выстрелов. — Меня это не волнует. Я не гребаный гомофоб. Мне просто не нравится этот конкретный парень.
Пакс — жесткий человек. Сердитый. Не сдержанный. Склонен к агрессии. Парень злится по пустякам и имеет твердое, агрессивное мнение о многих вещах, но я ни на секунду не думал, что он будет странно относиться к тому, что Рэн мутит с чуваком. Мне это даже в голову не приходило. Хотя в восторге от того, что Пакс придерживается того же мнения, что и я, когда дело касается Фитца. Какое облегчение знать, что я не один такой.
— Рэн может трахать хоть Ру Пола, если это сделает его счастливым. Но Фитц— плохая идея. Тут нет двух путей. Он просто…
— Тебя пугает?
— Да.
— Итак... что будем делать?
Я думаю об этом. Мне не требуется много времени, чтобы придумать ответ.
— Мы пошлем ему предупреждение и позаботимся о том, чтобы Фитц понял, что будут последствия, если он вздумает мутить дерьмо с нашим другом. Пошли, только надень что-нибудь, поганец.
Пакс ставит игру на паузу.
— Что, прямо сейчас?
— Да. Сейчас. У нас много работы.
Парень злобно ухмыляется.
Черные толстовки. Кожаные перчатки. Мы выглядим так, словно собираемся ограбить чертов банк.
Крадемся по грязной проселочной дороге, чтобы не пересечься с Рэном, спускающимся с горы. Мы идем пешком — двигатель машины Пакса чертовски агрессивен и достаточно громок, чтобы разбудить мертвых. Если бы мы с шумом поднялись на холм с этой тварью, задыхающейся и рычащей в темноте, все студенты были бы не в своих кроватях, а у окон к тому времени, как мы добрались бы до гребаной подъездной дорожки. Однако мы привыкли преодолевать проселочную дорогу пешком. Здесь мы бегаем каждое утро. Знаем каждый поворот, каждый камень и каждое дерево. Даже в темноте мы легко добираемся до академии.
Как обычно в это время, главное здание школы в полной темноте. В окнах нет света. Никаких признаков жизни внутри. Я едва могу разглядеть внушительные очертания строения, когда мы приближаемся, но чувствую его надвигающееся присутствие. У Вульф-Холла своя собственная жизнь. Зубцы вдоль карнизов, очень похожие на зубчатые стены, и башни на восточном и западном крыльях, отбрасывают ультра-черные тени, которые могли укрывать любое количество кошмарных существ. Плющ, который медленно поглощает внешнюю каменную кладку, обычно окрашенный в яркий нефритово-зеленый и огненно-красный цвета в дневные часы, выглядит как щупальца какого-то отвратительного монстра, который пытается сломать здание и пробиться внутрь. На каждой подпорной арке по бокам здания, сидят горгульи, их когти вонзаются в каменную кладку, злобно глядя на нас, когда мы спешим через розовые кусты, приближаясь с запада.