Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ)

— Мне угодно проверить, на самом ли деле ты такая ледышка, какой пытаешься казаться. А, может, мне удастся растопить лед? — Говоря это, он надвигался на нее.
Ева и рада была убежать, но позади была скамья, а со всех сторон ее окружали густые кусты. Девушка отступила и невольно села на скамью. Даже в самой смелой своей фантазии, самом жутком кошмаре, она не могла представить, что титулованный светский лев герцог Рокуэлл может усесться на нее сверху. А он забрался коленями на скамью, обхватывая бедрами ее бедра, и навис над ней, держась руками за спинку. От такой наглости Еву парализовало и, лишь когда он потянулся губами к ее губам, она оказала ему сопротивление. Девушка отворачивалась от его губ, упиралась руками в его грудь, пытаясь оттолкнуть. Но он все больше наваливался на нее, лишая возможности двигаться.
— Оставьте меня! Подите прочь! — твердила она, а он лишь посмеивался.
Еву охватила паника, она остро чувствовала свою беспомощность. Ах, зачем она так далеко ушла от дома? Сама виновата! Но Рокуэлл не смеет с ней так обращаться!
Девушка чувствовала, что он забавляется с ней, ему доставляет удовольствие ее беспомощность и то, что она буквально приплюснута к скамье и даже шевельнуться не может.
Рокуэлл вдруг стал двигать тазом вперед и назад.
— Чувствуешь? — весело спросил он.
Что она должна чувствовать? Отвращение? О да!.. Она это очень хорошо чувствовала.
— Отпустите меня немедленно — или никакой свадьбы не будет! — выдохнула она.
— Да, как же? — хмыкнул он. — После того, что мы сейчас сделаем, обязательно будет! Твой папаша еще и уговаривать меня станет, чтобы я женился на тебе.
Ева взвыла в отчаянии, изо всех сил уперлась руками в его грудь… и неожиданно герцога не стало, его будто ветром сдуло.
Она увидела Рокуэлла, лежавшего на земле, — а над ним возвышался Джеймс Догерти. О, она хорошо запомнила это имя!
Ева во все глаза таращилась на своего заступника. Он был в гневе, и это было видно по его раздувающимся ноздрям, разъяренному взгляду, который резал, будто лезвие бритвы. Черты лица словно заострились, губы поджаты, глаза сузились, а скулы стали резче.
***
— Какого черта, Догерти? — ошарашено спросил его герцог, глупо таращась на своего приятеля.
— Леди желает, чтобы ее отпустили, — раздался холодный ответ.
Рокуэлл взвился с земли и зло набросился на Саймона.
— А твое какое дело? Это моя невеста, и она исполняет мои желания! — вскричал он.
— Она вам не жена, — все так же лаконично отвечал ему Саймон, с трудом сдерживая рвущееся наружу бешенство. Они с герцогом были одного роста, но Догерти каким-то образом удавалось казаться выше, он будто нависал над Рокуэллом, глядя на него сверху вниз.
Рокуэлл, выросший с мыслью, что перед ним все должны склоняться, был вовсе не готов к встрече с самим Джеком Громом. А, безусловно, перед ним в этот миг предстал не скромный деревенский эсквайр, а дерзкий и отчаянный атаман разбойников. Властный, сильный, бесстрашный.
Герцог, кажется, почувствовал, что этот человек действует на него подавляюще. Что он совсем не похож на того простака Догерти, с которым его светлость познакомился два дня назад в таверне. Но Рокуэлл не желал уступать, тем более что все-таки перед ним был обычный эсквайр.
— Убирайтесь вон, Догерти, — презрительно бросил он. — И лучше никогда не попадайтесь мне на глаза, иначе… — Рокуэлл демонстративно положил ладонь на украшенный драгоценными камнями эфес своей шпаги. Он был прекрасным фехтовальщиком, — а что может противопоставить ему этот деревенщина? Вряд ли что-то путное.
— Дуэль, — холодно закончил за него Саймон, вытаскивая свою шпагу.
— Нет! Только не это! — вскричала Ева. — Умоляю вас, господа!
Девушка вскочила со скамьи, просяще протягивая руки к мужчинам; полные испуга глаза ее сделались размерами с блюдца. Но мольбы ее не были услышаны. Сталь ярко сверкнула в лучах полуденного солнца, и шпаги скрестились с мелодичным звоном.
 
Саймон был в такой ярости, какой сам от себя не ожидал. Он был готов разорвать Рокуэлла голыми руками!
Однако, ярость — плохой помощник в смертельном поединке; а то, что герцог жаждет крови, и большой, Саймон понял сразу. Когда-то у сына графа Беркшира были лучшие учителя фехтования; нередко и в своих странствиях по дальним странам Саймон брал уроки у тамошних мастеров клинка; но все равно долголетней непрерывной практики у него не было, и сейчас это могло стоить ему жизни.
Рокуэлл, на его беду, оказался весьма искусным фехтовальщиком, и первые мгновения боя Саймон только отступал и оборонялся, ибо герцог сразу ринулся в атаку, причем применял приемы, совершенно далекие от честного дуэльного кодекса.
Саймон постарался сосредоточиться и успокоиться. На его стороне были кошачья изворотливость, быстрота реакции и неутомимость. Против него — недостаточное мастерство… и треклятый парик, который лез на глаза, мешая видеть.
Первые два преимущества оказались очень кстати: трижды шпага Рокуэлла доставала его и, если б Саймон не успевал отклониться или отпрыгнуть в сторону, он был бы уже ранен или даже мертв. Камзолы противники сняли, и на белоснежной рубашке Саймона появились три длинные красные полосы.
На Еву Саймон не смотрел, но знал, что она не убежала, и слышал, как она сдавленно вскрикивала при каждой нанесенной ему царапине, которые, вероятно, считала страшными ранами. Это, как ни странно, придавало ему сил, хотя он всегда считал, что женщинам не место на дуэли.
Самый опасный момент настал, когда Рокуэлл неожиданно сделал обманный выпад и направил шпагу в голову противника. Саймон едва успел присесть, но острие клинка зацепило его парик, который полетел на землю.
Саймон возликовал — без парика он сразу почувствовал себя увереннее и свободнее. И тут же понял, что теперь Ева наверняка узнает его… Но делать было нечего, ему оставалось только положиться на судьбу.
Поединок был яростным, движения соперников резкие, разящие. Звон и скрежет шпаг испуганные женские вскрики раздавались над поляной.
Через какое-то время Саймон начал замечать, что герцог выдыхается. Распутная жизнь, полная излишеств, сейчас подводила Рокуэлла: его дыхание стало хриплым, шпага уже не так стремительно делала выпады, багровое от напряжения лицо заливал пот, даже щеголеватые усики жалко обвисли. Саймон же ровно дышал и не чувствовал ни капли усталости.
Поначалу он жаждал убить соперника, не меньше, но, успокоившись и вновь обретя хладнокровие, понял, что такой вольности он себе позволить не может, — это приведет к расследованию, и мнимого эсквайра сразу разоблачат.
Поэтому он воспользовался удобным моментом — и просто выбил шпагу из руки Рокуэлла. Оставшись безоружным и в полной власти противника, его светлость совершенно растерялся и только судорожно моргал, уверенный, что пощады от Догерти не будет.
Саймон приставил кончик шпаги к горлу противника, рискуя проткнуть кожу.
— Извинитесь перед леди, Рокуэлл. На коленях.
Глаза герцога вспыхнули ненавистью. Он не в силах был поверить, что его, прекрасного фехтовальщика, победил какой-то деревенщина, да еще и требует, чтобы он просил прощения на коленях! Какое унижение!
Но к горлу его было приставлено острие шпаги, и выбора у него не было.
Какое счастье, что его позор почти никто не видит. Нехотя Рокуэлл опустился сначала на одно, а потом и на оба колена и сквозь зубы процедил:
— Простите мне мое недостойное поведение, мисс Корби.
— Я прощаю вас, — поспешно сказала Ева, желая лишь одного — чтобы дуэлянты поскорее убрали свои шпаги в ножны и разошлись.
Рокуэлл тут же поднялся с колен и направился к своей шпаге, которая на приличном расстоянии торчала из земли. Он схватился за эфес и посмотрел сначала на своего врага, — тот, надменно вскинув голову, наблюдал за ним, — а затем на свою невесту, которая с тревогой следила за его действиями.