Паргоронские байки. Том 2

– Так он же все равно ж топиться, хоть так, хоть эдак, – укоризненно посмотрел второй. – Чего добру зря пропадать? Это просто рациональное мышление.
– Пропитое у тебя мышление, а не рациональное, – сплюнул в воду первый. – Ни мозгов, ни нравственности.
Кеннис, дивясь рыбакам-философам, поспешил отойти подальше. Слишком отчетливо пульсировали жилки на их шеях.
Когда мост с людьми скрылся из виду, Кеннис поискал такое место, чтоб глубоко было у самого берега, спустился по обрывистому склону, размахнулся… и швырнул камень. Это у него сделать получилось.
И ухнул за ним сам.
На какой-то момент им овладела паника. Тонуть все-таки оказалось страшно. В рот и ноздри хлынула мутная вода, руки и ноги запутались в водорослях, и Кеннис медленно пошел ко дну.
Глубина оказалась все-таки небольшая. Погружение быстро закончилось. Кеннис лег на дно, придавленный своим камнем, и задумался о том, что делать дальше со своей жизнью. Он сразу понял, что и эта попытка самоубийства – пустая затея.
Но из упрямства решил все-таки посидеть подольше. Мимо плавали рыбки, по дну ползали раки. Пару раз Кеннис видел мерцающие силуэты – видимо, речные духи. Кенниса они пока что не трогали.
А потом его нашел сом. Большой, старый, с оборванным усом. Он попробовал Кенниса на зуб, но решил, что тот еще недостаточно тухл.
А Кеннис задумался, насколько ухудшится его жизнь, если он переместится в желудок сома. Сохранится ли у него сознание и там? Останется ли оно при нем, когда он переварится?
Он хотел отогнать сома, сказать ему «кыш», но только забулькал.
Легкие заполнились водой, тело стало тяжелым. Кеннис развязал узел на поясе, избавился от камня и зашагал по дну – на другой берег.
Когда он вышел, наверху уже смеркалось. Мокрый и раздосадованный, он отправился домой, в опостылевшую хижину.
Тварька встретил его радостными воплями.
– Хоть кто-то рад мне в этой жизни, – устало сказал Кеннис. – Хотя бы ты.
На самом деле василиск просто хотел жрать. Кеннис, надеясь, что уже не вернется, оставил погреб открытым, но Тварька умудрился нечаянно захлопнуть крышку.
– Тупая скотина, – безучастно произнес Кеннис. – Так и норовишь сдохнуть. Я всегда был уверен, что переживу тебя, но ты и здесь меня уел.
Кеннис полистал книги, поискал все, что касалось бы ходячих мертвецов. И снова полез в шкап с травами – решил сварить еще одно снадобье. Старичина Дзо называл его «отгони-злой-дух», и Кеннис надеялся, что на него оно тоже подействует.
Уверенность росла уже на стадии сбора ингредиентов. В состав входила черемуха и рябина – и Кеннис обнаружил, что теперь их запахи ему неприятны. Безобидные ягодки стали вонять так, что хотелось отпрянуть.
А еще хуже оказался третий ингредиент – самый обычный чеснок. От него у Кенниса аж глаза на лоб полезли. Голова закружилась, он едва не упал. Пришлось надеть старую пчеловодную сетку, которая валялась в чулане с тех пор, как Кеннис себя помнил. Да еще лицо обернуть тканью.
Сваренная из этих растений бурда походила на какой-то мерзотный компот. Следуя рецепту, Кеннис круто его посолил, добавил лука и редьки, дегтя и лошадиных фекалий, большой пучок крапивы, толченой осиновой коры и хорошую порцию листьев чертополоха.
То, что получилось в итоге, убило бы и живого человека. Или, по крайней мере, надолго бы отправило в отхожее место. Кеннис с сомнением посмотрел на булькающие в котле помои, но все же зачерпнул целую чашку, зажал нос и выпил… попытался выпить.
Его стошнило почти мгновенно. Сознание поплыло, сваренное снадобье выплеснулось изо рта. Кеннис заскреб пальцами по полу, уже жалея о том, что сотворил. Сразу стало понятно, что убить его эта дрянь не убьет, но испортить самочувствие еще как способна.
Варево оказалось мощное. До самого вечера Кеннис лежал на полу и хрипел. Дело было даже не во вкусе зелья, а в запахе. Пока Кеннис обонял этот смрад, руки-ноги не слушались, тело было словно ватным.
Но в конце концов он выполз из хижины. По шажочку, по чуть-чуть – но выбрался на свежий воздух. И тут довольно быстро пришел в себя, сумел подняться, опираясь на стену.
 
Проветривалась хижина долго.
– Почему он просто не использовал серебро? – не понял Дегатти.
– Мэтр Дегатти, это на современном Парифате даже детям известно, что лучшее средство против нежити – серебро, – разъяснил Янгфанхофен. – А в те былинные времена об этом никто не знал.
Даже если бы Кеннис и знал, как действует серебро на ходячих мертвецов, он просто не смог бы этим знанием воспользоваться. В хижине старичины Дзо не было ничего серебряного. Ни одной ложечки, ни одной монетки. Огру это все было просто не нужно, а украденное из дома Эстерляки Кеннис за пять лет странствий обменял на припасы. Он ведь в первую очередь тратил именно серебро, как менее ценное.
Зато Кеннис нашел кое-что другое. Он изучил все ингредиенты, что входили в состав мерзотного варева, и пришел к выводу, что почти все они вредны ему и по отдельности. Рябина, лук, чеснок, крапива, черемуха… все противно воняло или жгло кожу.
И только осина выпадала из картины. Кеннис спокойно мог ее нюхать, мог стоять рядом, мог держать в руках ветки.
Так почему же она в рецепте? Просто случайно?
Он даже лизнул кору языком – ничего. Отколол длинную острую щепку, уколол себя… и вот тут ноги подкосились, а перед глазами все поплыло.
Кеннис встал, отбросил кору и устало посмотрел на щепку.
– Какой же я нелепый, – печально сказал он. – Железом всего себя изрезал, в воде не утонул, в огне не сгорел… но блеваная осиновая заноза – и я едва не помер. Что ж, да будет так.
Оказалось, правда, что занозы все-таки недостаточно. Воткнув щепку поглубже, Кеннис потерял сознание, но через несколько часов очнулся. Требовалась деревяшка побольше и, наверное, в более уязвимом месте.
К этому времени его желание себя убить слегка ослабело. По большому счету это был просто первый импульс – а теперь он вполне привык и к такому существованию.
Но Кеннис всегда был упрям, так что решил продолжить. Целые сутки он трудился над осиновой ветвью, пока не вытесал из нее острый кол. Вогнать его самому себе в грудь не получалось, руки по-прежнему еле шевелились, поэтому Кеннис кое-как врыл кол в землю.
Потом он в последний раз накормил Тварьку. Убедился, что крышка погреба больше не захлопнется. Он бы снял ее совсем, но сил не хватало.
– Пока, Тварька, – попрощался он с василиском. – Давай уж дальше сам как-нибудь.
И упал грудью на кол.
Кеннис хорошо его заострил. Тот вонзился точно в сердце – и сознание померкло. Кеннис только еще успел порадоваться, что вот, наконец-то нашел средство… и еще немного порадоваться… и еще…
Потом до него дошло, что это странно – чему-то радоваться, когда ты без сознания. Кеннис с ужасом понял, что тело-то у него снова умерло… ну, стало еще мертвее обычного… но дух-то по-прежнему никуда не ушел! Он по-прежнему заперт в этом куске дохлой плоти!
Только теперь даже двигаться не может и видеть ничего не видит.
К счастью, продлилось это не слишком долго… вначале подумал Кеннис. Через некоторое время перед глазами забрезжил свет, руки снова шевельнулись, и он с трудом приподнялся.
А коснувшись груди, обнаружил, что осиновый кол успел сгнить. Превратиться в труху. Значит, он лежал тут… змеиное дерьмо, сколько он пролежал на этот раз? Две луны, три?.. Целый год?.. Сколько времени гниет осина?
Шаркая ногами, он вошел в хижину и увидел толстый слой пыли и опустошенный погреб. Тварьки нигде не было.
 
Усевшись на полу, Кеннис решил больше себя не убивать. Все равно не получается. Да ему и расхотелось уже.
– Если я не могу себя убить… – задумчиво произнес он в пустоту, – …надо как-то жить дальше. Пойду, поем.
Он уже пытался ловить лесную дичь, но не очень усердно и только рядом с хижиной. Теперь же Кеннис взялся за дело всерьез. Он ушел подальше, снова поставил силки, вооружился пращой и спустя всего сутки раздобыл двух жирных агути и куропатку. Тварька, похоже, куда-то откочевал, так что зверье стало понемногу возвращаться.