Мятный сон (СИ)

— Цвет солнца — самый добрый цвет! Не правда ли, Николас? — сказала она, а я в оцепенении не мог пошевелить даже пальцами рук.
— Цвет солнца — самый добрый цвет, — повторила она.
Я задрожал и, закрыв глаза, стал говорить сам себе:
— Это просто галлюцинация, Николас. Тебе всё это кажется.
— Цвет солнца — самый добрый цвет, ха-ха, ха-ха.
Слова разлетелись по всему дому, а девичий смех стал постепенно рассеиваться, заполняя собой каждый уголок дома.
Я не мог согласиться с тем, что нахожусь сейчас под действием галлюцинаций, вызванных моим приступом, поэтому в оцепенении я закрыл уши, лег на спину и, задержав дыхание, стал считать до ста. Мои руки дрожали, а сердце выплясывало быстрый танец под названием "тахикардия". Но я продолжал медленно считать. Я представлял в голове каждую последующую цифру. Старался ни о чём не думать, лишь бы успокоиться и прийти в себя от этого пятиминутного сумасшествия. Сердечный ритм стал постепенно замедляться, руки перестали так сильно дрожать и подойдя к финальной цифре сто, я наконец смог приподняться на руки, в которых появилась некоторая сила и устойчивость. Я огляделся по сторонам, но больше никого не видел в стенах своей кухни, и голосов к своему счастью я тоже больше не слышал. Проведя рукой по лбу, мои ладони стали все мокрые из-за проступившего холодного пота. Я вытер эту липкую жидкость о свои домашние штаны и, встав на ноги, поплёлся в ванную комнату.
Облокотившись на умывальник, я стоял уже несколько минут с мокрым лицом, с которого стекали холодные капли воды. Я стоял и всё никак не мог понять: почему я видел сейчас ту американку, почему она засела в моей голове, почему, когда я увидел её в баре, мне показалось в ней всё таким знакомым и, почему она говорила голосом Мятной?! Я не мог найти ответы и меня это выводило. Я злился, я не хотел больше жить с этим сумасшествием, я не хотел сходить с ума, живя среди нормальных людей. Я понял, что теперь мне не удастся забыть о ней и нужно что-то предпринять, что бы больше не видеть в видениях эту американку, иначе я окончательно свихнусь. Наспех вытираю мокрое лицо полотенцем и по пути на кухню обдумываю план решения этого вопроса.
Никаких пока связанных мыслей у меня не появилось, но я точно для себя решил, что сразу после завтрака отправлюсь к Фарруху.
Запах жареной мной яичницы с овощами и аромат свежесваренного кофе заполнили собой всю кухню. И если бы не ужасное начало дня, я бы насладился простым и вкусным завтраком. Но посмотрев в тарелку на готовое блюдо, я понял, что не смогу его съесть. Меня затошнило, голова вновь заболела и я встал из-за стола, так и не притронувшись к еде.
Надев джинсы, водолазку, кожаную куртку и конверсы, я сел в свою машину, завёл шумный двигатель и с минуту прогрев его, покинул свой дом. Пока я проезжал одну за другой улицы Ричмонда, я думал, как бы не напугать девушку своей одержимостью её найти и как не выглядеть пугающе. Мне вспомнилось, что она должна была устроится в бар певичкой на заменах и, кажется, именно в тот момент в моей голове созрел идеальный план и план этот на первый взгляд был выгоден абсолютно для всех. Я подумал, что смогу уговорить Фарруха вернуть эту девушку на работу, под предлогом, прилипчивой Джоузи, из-за которой я не могу посещать бар, а девушке я просто скажу, что искал её по поручению Фарруха. В таком случае я не буду для неё подозрительным и неадекватным типом.
Довольный своей логикой и гениальным планом я ехал на встречу к Фарруху в более расположенном настроении. Через десять минут поездки я уже стоял у дверей бара и ещё раз прокручивал в голове убедительность своих доводов.
Зайдя внутрь заведения, я увидел в конце зала компанию пацанов, которые явно пропускали школьные занятия, считая себя взрослыми и опасными людьми. Я улыбнулся тому, что их вальяжные и надменные позы украшали стаканы яблочного сока и пончики.
— Опасные люди у тебя отдыхают, да Майкл? — обратился я к бармену.
— Да не говори, мне нужно калькуляцию сделать, а им только соки подавай! — я засмеялся, а в ответ засмеялся и Майкл.
 
— Здарова! — мы пожали друг другу руки, искренне радуясь встречи.
Майкл был моим ровесником, более того, моим одноклассником. Мы нормально общались в детстве, да и сейчас общаемся, но друзьями мы никогда не были. Правда, был период, когда у нас случился сильный конфликт в старшей школе. В то время Майкл был влюблён в Мари из параллели, а она была по иронии любовных треугольников влюблена в меня. Я же не испытывал ничего, кроме равнодушия к девочкам, окружавших мою скромную персону. В моём сердце уже жила Мятная и я не мог ни на кого смотреть, надеясь однажды её отыскать. Но это не останавливало Мари. Она всячески старалась обратить на себя внимание, не давая мне прохода. До сих пор не понимаю, почему именно я, а не Майкл. Внешне он выглядел лучше, чем я. Он круто читал рэп, был первым в старшей школе с татуировкой на плече — просто идеал подростка-бунтаря. Или я. В то время я носил очки для зрения, постоянно учился, книги не сходили с моих рук, а спортом я занимался без выпендрежа для себя. Я не входил в ряды крутых парней, но и в круги батанов тоже, хотя в них я чувствовал себя даже более комфортно. Мне не нравился фальшивый пафос ребят, считающих себя в семнадцать лет опасными бандитами. Я никогда не желал быть крутым парнем. Меня скорее смешил этот образ и стиль жизни под названием "мне наплевать на всех". Я был сторонником решать конфликты словом, никого не трогать и желал, что бы и меня не трогали. Мне не хотелось влазить в драки только по одной простой причине — жить и помнить, как ты ломаешь крутому парню нос, а он стонет, как неженка, не самые желанные воспоминания. Я никогда не любил насилие и был противоположностью того, что должно нравиться таким девочкам, как Мари, но увы, она почему-то выбрала меня. Итогом ревности Майкла стала наша с ним драка и отстранение от занятий на две недели. Мы оба хорошо получили и ещё с месяц светились синяками. Как показало время, любовь Майкла к Мари была не такой уж и сильной, а когда его совсем отпустило, то и наша ненависть переросла в такое себе нормальное общение. Я даже вызвался ему помочь со спортивной гимнастикой. Он считал безпроигрошным вариантом в гонке звания "самого крутого парня" уметь делать сложные элементы этого вида спорта. И оказался прав, выделываясь на глазах у всех при любой возможности.
— Давно не видел тебя. Ты по делу или как? — натирая барную стойку, спросил Майкл.
— Мне Фаррух нужен. Он у себя?
— Да где ж ему быть, у себя в кабинете. А зачем он тебе?
— Да так, нужно уладить его конфликт с одной девушкой.
— Который из сотни? — засмеялся Майкл.
Поддержав его ответ улыбкой, я сказал:
— Вчерашний. Сам ничего не знаю, но мне нужна эта девушка здесь.
— Приглянулась тебе? Хорошенькая?
— Можно и так сказать.
— Ну, давай, успехов.
Я прошёл в глубь заведения, подойдя к кабинету иднийца. Постучав в тяжёлые бордовые двери, я вошёл.
— Намасте́*, Фаррух! — поприветствовал я индийца.
— Ааа, Николас! Заходи, дорогой! Ты по делу? — на секунду оторвав свой взгляд от документов, произнёс владелец бара.
— И да, и нет! Давненько не отдыхал у тебя, не общались. Решил зайти узнать, как ты поживаешь, — сказал я, проваливаясь в мягкий поролон кожаного дивана.
— Да вот, подвожу калькуляцию. — серьезно произнёс Фаррух. — Ненавижу платить налоги.
— Да, — понимающе ответил я, просто из уважения.
— Кофе будешь?
— Да, спасибо! Двойной американо без сахара.
 
— Сьюзи, двойной американо без сахара и мне как обычно, — сказал Фаррух по внутреннему телефону.
— Как принесут нам кофе, сможем поговорить, хорошо?
— Не отвлекайся!
Пока готовились напитки, я сидел и разглядывал фотографии, расположенные на стенах кабинета. На них были изображены все самые дорогие и раритетные яхты, начиная с тридцатых годов. Фаррух был большим фанатом этого предмета роскоши, поэтому не удивительно, что весь интерьер офиса свидетельствовал об этом. Статуэтки яхт на полках стеллажа, старинный штурвал, переделанный под настенные часы, барометры, даже шариковые ручки были с морской символикой. Не хватало только капитанской фуражки на голове у индийца. Пробежавшись глазами по всем деталям офиса, моё внимание привлекла фотография, которая выделялась среди всех. Она висела отдельно над рабочим столом, в яркой позолоченной рамке. Раньше её здесь не было, зато я знал каждую её щепку и каждый болтик, ведь именно я её реставрировал для Фарруха.