Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

За что? Почему он вдруг так, в одночасье, возненавидел ее? Ведь был момент, когда, как ей казалось, они пришли к определенному взаимопониманию, когда сосуществование с ним в закрытом пространстве стало для Гермионы вполне возможным? Или она только придумала это сама себе и это просто защитная реакция психики на сокрушающие обстоятельства? Весь этот интерес с его стороны, все это желание проводить с ней время — это все она себе просто выдумала?!..
Лорд ни капли ее не щадил, запястья болели от его железной хватки, и Гермиона отстраненно подумала, что наутро, должно быть, на них останутся синяки, но в ту же секунду вспомнила, что, судя по всему, до утра вряд ли доживет. Где-то на краю сознания все так же перекатывались, звучали музыкой сфер знакомые отголоски вселенского счастья и целостности (он прикасался к ней!), но они едва ли перекрывали трепет перед ним, который, должно быть, навечно поселился в ней. И тут — еще секунда — произошло неожиданное: будто бурный поток, эмоция, прорвавшая твердь, плотину сильнейшего ментального блока, эмоция, сделавшая все ясным как день, и эта восхитительная ясность, воцарившаяся в сознании, поразила ее до глубины души. Гермиона Грейнджер все поняла. Абсолютная неопытность в подобного рода вопросах не позволила юной ведьме поверить в то, что вдруг пришло ей в голову, а на самом деле — лежало на поверхности. Она увидела это в его глазах, или всему виною была ментальная связь, это уже не имело никакого значения; так или иначе, теперь она точно знала причину ненависти лорда Волдеморта, и причина эта была страшнее и невозможнее всего, что могло создать самое яркое воображение. Доля секунды на осознание, еще мгновение на то, чтобы понять: если все это правда, ее ждет два пути: немедленная смерть от его руки, либо же… если он сохранит ей жизнь, она все равно никогда не справится с этим зарождающимся безумием. Легкое движение. Благословенная тьма. Всему конец, ей конец, она окончательно и бесповоротно пропала, готовая раствориться, все свое существо подарить жалкому осколку души и ее обладателю. Животный страх пополам с темной, незнакомой, опасной и манящей бездной поглотили сознание в тот момент, когда зверь в стоящем в жалких дюймах от нее волшебнике победил. В ту самую роковую секунду Гермиона не верила, что это происходит на самом деле: монстр действительно победил, с лютой ненавистью, с всепоглощающей страстью он впился в ее губы, завладевая ими, и это было самым чудовищным и самым упоительным, что когда-либо случалось в жизни Гермионы Грейнджер.
Комментарий к Глава 26. Нора/Мэнор. Гостиная
«Недостаток времени — самая сложная и трагичная проблема жизни. Когда у путника в пустыне остается только полкувшина воды, он должен следить, чтобы она не вылилась на песок. Пунктуальными могут быть лишь те, у кого времени хоть отбавляй. У богов время безгранично, только поэтому солнце всходит и заходит всегда вовремя. Наше время ограничено, и тратить его на то, чтобы быть пунктуальным, — непростительное безрассудство». Рабиндранат Тагор
Последние пару абзацев писались под:
Power-Haus, Christian Reindl, «Diya»
Ну что ж. Let the action begin:)
Красота от Franke winni: https://ibb.co/Y8JbzqS
========== Глава 27. Рубеж ==========
Невозможно, это невозможно, так просто не бывает!
Единственной осознанной мыслью, промелькнувшей в ту секунду в стремительно заволакиваемом тьмой сознании, было это безмолвное, невесомое неверие; впрочем, мысль эта не задержалась надолго: просто потому что он заставлял поверить, потому что происходящее в темной гостиной уносило ее куда-то за пределы привычного, обыденного, когда-либо существовавшего в мире.
Кажется, в первую секунду она, замершая и тихая, попыталась вырваться, но он еще сильнее сдавил ее запястья, а второй рукой схватил за шею сзади, под волосами, углубляя жесткий поцелуй, наказывая таким образом даже жалкую попытку освободиться. И она сдалась.
Это было так… этому не было описания, это не выдерживало никаких сравнений и эпитетов. В происходящем было столько жгучей ненависти и отчаянной страсти, ощущений, достигших своего экстремума, столько темного, томительного желания, что даже с закрытыми глазами Гермиона чувствовала, как буквально тонет в бурном потоке этих слившихся воедино эмоций — своих и его, — жаром накрывающих ее от макушки до кончиков пальцев.
 
Ведь это невозможно! Откуда все это в нем?
Чувствовать его так было странно, физиологически странно, она ведь даже не знала, был ли он человеком. Он никогда не казался существом из плоти и крови. Даже когда вполне ощутимо и по-настоящему прикасался к ней возле лестницы, ведущей в темницы, и раньше, в этой же гостиной, он всегда был недостижимым, нематериальным, как… как какая-нибудь научная истина. Как аксиома, как понятие, как идея зла — именно таким, кажется, и воспринимали его, на самом деле оказавшегося вдруг живым и настоящим; и таким виденный Гермионой лишь во сне, Темный Лорд неожиданно обрел материальность. Возможно, дело было во внешнем. Он был страшен. Он был ожившим ночным кошмаром. Но Гермиона больше не видела этого и, более того, в ту секунду физически никак не была способна это проанализировать. Она только чувствовала, вся обратившись в осязание и собственные ощущения. Его вкус тревожил ее, был каким-то совершенно особенным. Его хотелось. Он будоражил.
Гермиона в действительности не представляла, как все это выглядит, хотя, если бы захотела, то могла бы взглянуть на открывшуюся во мраке гостиной картину со стороны: со стороны еще одного безмолвного свидетеля этого безумия — свернувшейся у кресла Нагайны, что немигающим, внимательным взором наблюдала за происходящим. Но в ту секунду совершенно не способна была думать, отдавшись этой магии, высвободившейся чудесным единением души. Гермиона все так же стояла прижатой к стене ни жива ни мертва; обе руки — в цепких пальцах темного волшебника. Совершенно иррационально отказавшись от борьбы, она трепетала и таяла от чудовищной ласки, которая в действительности была настоящим нападением; потерялась в ощущениях — немыслимых, невозможных! — совершенно непохожих на все, что она испытывала когда-либо раньше; даже когда впервые открыла для себя странный эффект от его прикосновения к ее коже, она не ощущала этого с такой невероятной щемящей силой. Нездоровый восторг, счастье, перераставшее в не вполне осознаваемое, но весьма ощутимое странное томление. В одночасье Гермиона Грейнджер поняла, что Темный Лорд вообще-то вовсе не абстрактное зло. Он зло вполне конкретное — мужского пола. Как бы забавно это ни звучало, это было правдой: отстраненно дивясь предательским реакциям своего тела, она осознавала, что только теперь действительно в полной мере прочувствовала это на себе, иначе невозможно было объяснить это ее состояние — разве что ему была ведома какая-то тайная магия, которую он решил незаметно применить к ней.
Он действовал жадно, собственнически, сокрушительно, так, как умел (Гермиона рада была бы не знать этого, но несколько незабвенных снов слишком ярко стояли перед глазами), и так, как — она теперь точно это знала — давно желал. Ее, кажется, била крупная дрожь, но в груди разгорался огонь, постепенно пожиравший всю ее — и вот она, отмерев, уже, кажется, отвечает ему — слабо и неумело, но он научит ее всему, ведь теперь и навсегда части одной души обрели друг друга в священной целостности. Нет, Мерлин, что за чушь, надо это немедленно прекратить! Сейчас, сейчас, еще немного, хотя бы несколько миллисекунд, не потерять бы окончательно связь с реальностью и контроль над самой собой, хотя бы на несколько мгновений продлить это сладостное наваждение, несравнимое ни с чем на свете… Магия неведомой, невероятной силы, его магия, царила во всем ее существе, и казалось, будто Гермиона отныне и навеки обрела крылья. Мир принадлежал ей без остатка, теперь и навсегда. Оторвавшись от нее на какое-то мгновение, он, не дав опомниться, снова припал к ее губам — жадно и яростно. Это было похоже на вихрь, ураган, цунами, сбивающее с ног, заставляющее полностью отдаться обезумевшей стихии, сметавшей остатки сознания, и так уже находившегося за гранью реальности. Гермиона с горечью осознавала, что проигрывает. Уже проиграла. Почти не сопротивляясь, сдалась на волю своего Лорда. Она ахнула, когда он ощутимо потянул ее за волосы назад, заставив запрокинуть голову, а губы его скользнули вниз — по нежной коже шеи. Непроизвольно Гермиона издала еле слышный, мучительный стон и вдруг — о, ужас! — угадала, услышала, как он рассмеялся — почти бесшумно, едва различимо, но она похолодела: никогда в жизни не слышала она от него такого смеха — низкого, грудного, зловещего.