Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

— Уверен ли я? Я понятия не имею, Уизли. Я говорю тебе только о том, что знаю от нее же. И о том, что видел своими глазами.
— А что ты видел…?
Малфой неопределенно пожал плечами. Снова пересказывать свои невероятные похождения не было ни желания, ни сил.
— Слушай, знаешь, о чем я думал больше всего, чаще всего? — вдруг как всегда сбивчиво и неожиданно пылко заговорил Уизли спустя несколько секунд тишины. — И что мечтал бы обсудить с Гарри, если бы была хоть малейшая возможность встретиться с ним? Вот… Если бы Темный Лорд точно знал, что часть его души заперта в живом человеке, стал бы он так яростно желать его смерти? Стал бы…? Или постарался бы спрятать и сохранить, как остальные свои крестражи? Как одну из великих своих драгоценностей?
Драко не стал признаваться в том, что он и сам об этом частенько размышлял. Конечно же, ответ был на поверхности. И все поведение Темного Лорда было тому ярким доказательством. Если… Если только дело было не в самой Грейнджер. Нет, ерунда какая-то. Малфой хмыкнул.
— Ей просто не повезло. Грейнджер не повезло оказаться не в том месте не в то время, вот и все. Теперь она Избранная вместо вашего обожаемого шрамоголового.
— Знаешь, Малфой… Я ведь готов на все, чтобы спасти ее. Я с ней… Мы с ней…
— Уизли, избавь меня от подробностей, — скривился Драко, сам не понимая, отчего в одно мгновение начал испытывать такую неприязнь то ли к самому Уизли, то ли просто к его манере речи и словам. Рон, желавший, видимо, поделиться самым сокровенным, сдулся, будто проколотая камера, так что даже Драко почувствовал себя неуютно и поспешил смягчить свою грубость:
— По крайней мере он ее не убьет, в этом можешь быть уверен, — ухмыльнулся Малфой, но вышло несколько горько. Неловкость он, казалось, только усугубил.
Рон надолго замолчал, глядя на свет через полупустой стакан. За окнами постепенно темнело. Собирался дождь.
— На самом деле… — заговорил тот снова спустя некоторое время. — На самом деле Орден планировал одну операцию. Точнее, не то чтобы планировал… Просто обсуждалось… Как ты понимаешь, это конфиденциальная информация, я не могу распространяться.
— О, поверь, Уизли, мне плевать, — Драко немного лукавил. Теперь ценной была любая информация, касавшаяся Ордена и возможной помощи Грейнджер.
— В общем… Мы потеряли столько людей, что нам оставалась только подпольная работа. Никаких открытых столкновений мы бы не пережили. Кроме того, не знали, по какой точке бить, — голос Уизли теперь казался Драко бесцветным. — Ты ведь точно уверен, что Гермиона в мэноре?
— Разумеется, я уверен, что она там была, — раздраженно (раздражался он, кажется, сам на себя) парировал Малфой. — И не только она. Кое-кто из орденских пленников точно сидит в подвалах, но я не интересовался подробностями. И точно есть кое-кто из ваших.
— Вот! Я так и говорил Кингсли, — воодушевился Рон. — У нас было несколько вариантов, думали, что Тот-Кого-Нельзя-Называть сменил локацию штаб-квартиры, но… Словом… Уверен, что Кингсли так или иначе прислушается к твоим словам, что есть пленники, и можно ждать, что скоро действительно… в общем…
— Быстрее, Уизли, — не выдержал Драко, не в силах больше слушать этого блеяния.
— Короче. Кингсли считает, что нет смысла пытаться соваться в логово… в твой дом до Рождества. Наши информаторы говорят о том, что… Что, скорее всего, нужно выждать еще какое-то время, — Драко впервые за вечер взглянул на собеседника прямо и заинтересованно. Он уже во второй раз упомянул каких-то таинственных информаторов. Интересно, кто это? Кто этот самоубийца?… — И тогда освободят всех пленников разом. И Гермиону, если она с ними… Считают, что на Рождество сделать это будет проще.
— На Рождество? Почему? — поинтересовался Драко, думая, впрочем, совершенно о другом: он перебирал в уме кандидатуры на роль предполагаемого предателя.
— Ну… не знаю. Наверное, Пожиратели потеряют бдительность…
И тут Малфой расхохотался.
— Не думаешь ли ты, что Пожиратели во главе с Темным Лордом в Рождество просто отправятся спать в ожидании Санты? И наутро такие радостные побегут искать подарки под елкой? — он все никак не мог успокоиться, но через несколько секунд гомерического хохота, вовсе ему несвойственного, резко посерьезнел. — Они не теряют бдительность, Уизли, — отрезал Малфой и взглянул на рыжего с привычным презрением. — Никогда.
 
Рон выглядел уязвленным. Он явно не разделял малфоевского веселья.
— Так или иначе, я сообщу Кингсли о… о необходимости поторопиться. И о том, что Гермиону тоже необходимо… спасти.
Драко кивнул. Дальнейший диалог почему-то совершенно не клеился. Возможно, виной тому был огденский, а, может, безвозвратно испорченное настроение и многолетние взаимные обиды. Когда за окном сгустились сумерки, Драко не без сожаления понял, что пора уходить и, пошатнувшись, встал из-за стола. Рон этому, кажется, только обрадовался. Они напоследок договорились встретиться через три дня там же — у входа в «Кабанью голову» в Хогсмиде. Уже на крыльце Драко сухо поблагодарил бывшего однокашника за виски и информацию.
— Не стоит, — кивнул Рон. — Значит, договорились. Через три дня в Хогсмиде. Тебе есть куда пойти?
— Разумеется, Уизли. За кого ты меня принимаешь? — Рон посмотрел на Драко с сомнением, но ничего не сказал, только пожал плечами и, заперев дверь и спрятав ключ туда же, откуда взял, трансгрессировал, не попрощавшись. Малфой вдохнул холодный, едва ли не морозный уличный воздух. На самом деле, ему было совершенно некуда пойти. Борясь с собой, он еще с минуту потоптался на крыльце, а потом наклонился к ржавому котлу, пошарил под ним, перепачкался в саже и пыли, но нащупал связку. Остаться в этом доме — что за странная идея? Но выбора у него, кажется, совершенно не было, и Драко шагнул обратно в тепло «Норы»: именно это полустертое слово он только что разглядел на табличке возле двери.
***
Гостевая ванная комната особняка Малфоев представляла собой поистине жемчужину барочного дворцового интерьера — и одному Мерлину известно, почему именно барокко хозяева сочли подходящим стилем для жизни в переменчивом двадцатом веке («Надо было просто знать этих хозяев», — проворчала Гермиона себе под нос, при этом ощутив в груди укол неясной тревоги от смутных и неоформившихся воспоминаний). Само помещение было небольшим, и по количеству предметов его даже можно было назвать минималистичным, как и спальню, но гипертрофированное великолепие отделки (имитация лепнины — искусная роспись с вензелями, мадоннами и херувимами, золоченые виньетки на вечно запертых ящичках комода), дороговизна материалов (полы были сделаны из мрамора, а дверные ручки и отделка зеркала блестели позолотой) и излишняя экспрессия так и кричали о состоятельности владельцев и желании произвести впечатление на предполагаемых гостей. Венчала комнату белая ванна на кованых львиных лапах. И именно в этой ванне сейчас сидела Гермиона Грейнджер, пустым взглядом из-под полуопущенных ресниц вперившись в дверь. Теплая вода, что текла из широкой душевой лейки прямо на ее голову и лицо, мерно шумела, убаюкивая и заставляя мыслями уноситься куда-то далеко, на свободу, на бескрайние шотландские поля, на холмы близ Оттери-Сент-Кэчпоул, в Дувр с видом на Па-де-Кале.
Спать хотелось нещадно, но Гермиона боялась вновь предпринимать такую попытку. После случившегося накануне, она думала, что и глаз не сможет сомкнуть, но вместо этого, окончательно обессилевшая, отключилась моментально, как только голова коснулась подушки. Вот только проспала она едва ли многим больше пары часов.
Гермиона сидела под теплым душем и очень хотела бы сказать, что наслаждается процессом, но это было бы совершеннейшей ложью. После сна, пусть и столь непродолжительного и беспокойного, груз осознания свершившегося накануне, как водится, придавил Грейнджер с тяжестью бетонной плиты. Нагайна так и не приползла в ее постель, и девушка, как могла, воздвигала блоки в сознании, прежде чем провалиться в сон, но все оказалось напрасным. Яркие грезы сомнительного содержания, которые ей хотелось забыть как можно скорее, мучили ведьму так сильно, что она проснулась задолго до рассвета и теперь чувствовала себя совершенно разбитой и по кирпичикам пыталась воссоздать вечер прошлого дня, чтобы… она, откровенно говоря, не знала, зачем. Наверное, чтобы хоть немного успокоиться и все переосмыслить. Лучше было бы вообще об этом не думать, но это, очевидно, не представлялось возможным.