Мой ледяной принц (СИ)
«Я должен уехать: я несу большую ответственность за наш разрыв — не нужно было давить на нее. Но я не могу исправить себя: мой характер уже сложился, и я не могу пойти против него. Может быть, я никогда больше не увижу ее. Буду страдать, скучать и томиться по этой истеричке. Но после того, что она сказала, какое неуважение она проявила к моей искренней любви к ней, остаться здесь и видеть ее я не могу. Слишком сильно она ранила меня, слишком жестоко ее юное сердце. Я уеду и не буду докучать ей. Пусть буду страдать только я, и она, может быть, станет счастливой» — Было моим окончательным решением.
В этот же вечер я собрал самые нужные вещи и уехал в Лондон. Навсегда. Уехать из Англии я не мог: слишком сильно я любил Мишу, чтобы не жить хотя бы в одной стране с ней. В Лондоне у меня была квартира, почти на окраине, и она стала моим убежищем после добровольного ухода и отречения от возлюбленной.
«Я принимаю твое решение, Миша, но и моя любовь теперь не помешает мне жить: я сделаю все, чтобы так и было. Живи своей жизнью, а я буду жить своей. Я не буду рабом своей любви к тебе» — мрачно подумал я, выезжая из Оксфорда.
***
— Я только что видела Фредрика! Он был сам не свой! Что между вами произошло? — кричала Мэри в трубку.
Я тут же пожалела о том, что ответила ей: я была зла на Фредрика и все еще обижалась на него. Но теперь, немного остыв, я подумала, что нельзя было так грубо разговаривать с ним. Каких же слов я ему наговорила! Разорвала нашу дружбу! Хотя, какая эта была дружба? Я просто позволяла ему любить меня!
— Мэри, мне это неинтересно! — со злостью ответила я, не желая ничего о нем слышать.
— Миша! Он сказал, чтобы я передала тебе! Он уезжает! Уезжает из Оксфорда! Что же ты наделала, дуреха?
— Что? Уезжает? — растерялась я.
«Неужели я настолько довела его, что он больше не желает меня видеть?» — лихорадочно пронеслось в моей голове.
Фредрик — пуленепробиваемый хладнокровный айсберг уезжает?
— Он сказал, что больше не побеспокоит тебя и что он учел все, что ты ему сказала… Что ты наговорила ему?
— Ничего! Только правду! — жестко ответила я. — Пусть уезжает! Так будет лучше! Для всех! Особенно, для него!
Я отключила звонок и выключила смартфон, чтобы Мэри не названивала мне.
Мой разум не мог поверить ее словам: я медленно шла к дому и думала о скандале, который устроила. Как все начиналось и чем все закончилось.
«Значит, так и нужно. Эта игра должна была закончиться. Конечно, мне горько от этого, но пусть уезжает, — с горечью размышляла я. — Будет хорошо, если он никогда не вернется. Он — не моя собственность, и я не люблю его. Скатертью дорога, Фредрик!»
Придя домой, я разулась, сняла с себя пальто, варежки и шарф, закрылась в своей комнате, легла на кровать, с головой залезла под одеяло и корила себя за то, как жестоко поступила с Фредриком. Не хотела, но поступила.
И вот, он уезжал. Мне следовало бы радоваться этому. Но по моим щекам медленно текли слезы: что-то во мне взорвалось, и горечь, переполнявшая меня, высвободилась в виде этих слез.
Я не любила Фредрика, но только сейчас поняла, насколько он был дорог мне.
— Спасибо за все… Я тоже никогда не побеспокою тебя! — прошептала я, сжимая пальцами кулон в виде солнышка. И тут я вспомнила его слова: «А солнца мне хватает рядом с тобой».
«Прости меня! Ты бросил мне под ноги свою любовь, а я плюнула на нее! Тебе не нужно любить меня! Я недостойна… Недостойна твоей любви!» — плача, думала я.
Новый год прошел еще ужасней, чем Рождество.
Я осталась одна: Мэри все-таки уехала в Лондон, прихватив с собой Эндрю. Она звала и меня, но я отказалась: слишком тяжело было у меня на душе, чтобы веселиться.
В новогоднюю ночь в соседних домах пели песни, веселились, смеялись, слушали музыку. Все люди вокруг были веселы, довольны и счастливы. А я сидела в своей комнате, без света, без музыки, без настроения, с кружкой крови в руке, и думала о каких-то глупостях, о Фредрике, о нашей ссоре, о Рапунцель, о том, что на завтра я еще давно запланировала пойти на первую охоту и убить мажора Роба… Точнее, я убила бы его, с помощью Фредрика, но он уехал, и теперь мне можно было оставить эту затею.
Мое непостоянство пугало меня, ведь это я самоуверенно заявила Марии, что сама смогу научиться охотиться! Но, что такое охота? Это банальное убийство для того, чтобы мы могли выпить кровь! Я так привыкла к людям и всему человеческому, что не могла даже представить, как остальные вампиры убивают людей и при этом ничего не чувствуют. Все они относятся к людям пренебрежительно: даже моя семья называет их не иначе как «смертные», и Фредрик тоже считает их «всего лишь смертными»: факт их природы, а именно природы умирать, делает людей жалкими в глазах моих сородичей. А я всегда называла людей «людьми». Люди. Они почти такие же, как и мы: они тоже чувствуют голод, страх, одиночество, тоску, печаль, радость. У них, как и у нас, есть душа, которая болит и расцветает в зависимости от обстоятельств. Да, люди считают себя всесильными, единственными разумными существами на Земле, но разве мы так не считаем? Ведь если люди — всего лишь смертные, значит мы — почти боги, бессмертные, великие. Мы принимаем это как должное. Значит, мы ничуть не лучше людей. В большинстве своем, люди — добрые, хорошие и порядочные. Конечно, многие из них подобны мажору Робу и даже хуже. Обычно такие люди становятся «мажорами Робами» по двум причинам: первая — воспитание в духе «первенства» и «мы самые лучшие, а те, кто ниже нас, — отребье». У них много денег, и они не думают о том, как свести концы с концами. Вторая же причина в том, что такие дети с самого детства видят социальное неравенство между собой и большинством окружающих людей, и это невольно порождает в них эгоизм и самолюбие. Они считают себя всесильными, потому что их троны сделаны из золота, но забывают о том, что золото плавится, а порода — не признак ума… Как сказал Фредрик.
Мы не ценим деньги, а люди зависят от них. И это печально. Но при всем при этом, люди лучше нас: они могут любить не единожды и не быть в вечной зависимости от любви как мы. Как Седрик, как Брэндон. Как Фредрик.
«Интересно, куда он уехал? Наверно, как можно дальше от меня. Его нет всего пару дней, а мне уже так не хватает его! Пусть бы лучше он остался, пусть бы мы не общались… Нет, он поступил правильно. Это выход из тупика, в котором мы оказались» — подумала я, сжав в ладони свой кулон.
В два часа утра я оделась и пошла бродить по улицам Оксфорда, чтобы увидеть хоть кого-нибудь из людей. Должно быть, это паршиво — зависеть от общества. К счастью, на улицах было достаточно оживленно: в пабах, клубах и даже на площадях люди праздновали Новый год. Здесь были и пьяные, и трезвые, и счастливые, и печальные. Все вокруг сияло, шумело, светилось. Снег крупными хлопьями падал на землю, на дома, на деревья, на меня. Но эта красота была чужда мне, я не могла восхищаться ею в одиночестве.
Новогодняя ночь тянулась как вечность, и в эти часы я жалела о том, что была вампиром. Будь я человеком, то пришла бы домой, залезла под одеяло, заснула и проснулась бы уже в новом году. Но это была только мечта: я не могла спать, и это давило на мой разум. Бесконечно думать и не иметь ни минуты отдыха — это мука. Да, у нас есть так называемый «вампирский сон», но он длится всего пару секунд. Разве это сон? Скорее, мгновенная перезагрузка мозга. И никаких снов. Жестоко.
Неожиданно для себя я набрела на скамейку, на которой Фредрик поцеловал меня и признался мне в своих чувствах. Мне было некомфортно находиться здесь, но я не могла уйти: мне казалось, что Фредрик был здесь, рядом со мной. Сев на заснеженную скамейку, я стала смотреть на небо: оно было темным и застеленным снежным полотном. Снег падал на мое лицо, но я не обращала на него внимания: меня утопили воспоминания, и в очередной раз захлестнул стыд за мою жестокость к Фредрику. Я представляла, что на его месте могла быть я, и, если бы кто-то так же поступил с моими чувствами, я… Я умерла бы.