Искупленный (ЛП)

— Почему, блять, нет?
Он делает паузу. Его взгляд перемещается по комнате и останавливается на точке за моей головой.
— Потому что я не ее отец.
— У нее есть тест ДНК, который говорит об обратном
Он шумно сглатывает, избегая моего взгляда.
— Я слышал. Но тест врет. Я не ее отец.
Я не верю своим ушам.
— Мне любопытно узнать, кто, по-твоему, тогда ее отец, если это не ты.
Он смотрит на меня глазами, которые секунду назад не казались стеклянными.
Какого черта?
По его щеке стекает одна слезинка.
— Я не могу быть отцом Хлои. Я никогда не был с женщиной из Америки, и я был верен своей девушке — теперь уже бывшей жене — во время зачатия Хлои. Она не моя. Она не может быть моей.
— Ты отрицаешь, потому что боишься, что твоя бывшая жена или сын узнают, что ты был неверен тогда? Это так?
Он качает головой.
— Нет. Вовсе нет. Моя бывшая — наименьшее из того, что меня беспокоит, — он закрывает глаза. — Это просто невозможно. Я говорю правду, клянусь.
Я пытаюсь понять, что за чушь Маттео извергает из своего рта, но у меня не получается.
— Тест связал Хлою с тобой. Мне все равно, какие фантазии ты придумаешь, чтобы справиться с этим, но Хлоя — твоя дочь.
Он вскакивает со стула.
— Нет. Ты должен понять. Есть только один возможный вариант родства Хлои со мной.
Что-то в его диком взгляде заставляет меня прикусить язык.
Он расхаживает по маленькой гостиной, проводя руками по волосам.
— Mio fratello mi sta fregando, persino dall’aldila — Мой брат трахает меня даже из могилы.
— Что?
— Мой брат все еще издевается надо мной.
Мое сердце замирает в груди. Я могу дышать. Я могу пошевелиться. Я не могу ничего сделать, только молча смотреть на Маттео.
Брат?
Маттео ничего не говорит, выходя из комнаты.
Я постукиваю пальцами по колену. Хлопанье разных ящиков вдалеке дает мне понять, что Маттео все еще где-то рядом. По крайней мере, он не сбежал с территории, прежде чем у него появился шанс все прояснить.
Чем дольше я жду, тем сильнее усиливается тошнота. Что он имел в виду, говоря, что брат над ним издевается?
Маттео возвращается в комнату, сжимая в руках фоторамку. Он вытирает стекло рукавом, прежде чем передать ее мне.
Черт. Я не смог бы представить то, что вижу, даже если бы захотел. И, черт возьми, я хочу, потому что это последнее, чего я ожидал.
Рамка трясется, когда дрожь в моих руках усиливается. Два одинаковых Маттео стоят бок о бок. Один Маттео смотрит в камеру, а другой сохраняет нейтральное выражение лица, выглядя худым и бледным.
Маттео проводит пальцем по лицу, на которое я смотрю.
— Это мой брат-близнец. Доминик.
Слава богу, я сижу, потому что не думаю, что успел бы дойти до стула, прежде чем упасть.
Маттео возвращается на свое место напротив меня.
— Он — единственное объяснение всему этому. У меня никогда не было секса с кем-то в Нью-Йорке… а мой брат… он попадал во все возможные неприятности, когда мы навещали маму.
Мне все равно, что сделал его брат, лишь бы поскорее доставить его жалкую задницу сюда. Хлое будет плевать на реакцию Маттео, если мне удастся найти ее настоящего отца.
— Где твой брат? Мне нужно его найти. Если я смогу убедить его приехать сюда, то он сможет познакомиться с Хлоей, и это решит все наши проблемы. — И тогда она останется.
Я могу это исправить. Конечно, Хлоя провела все лето, общаясь с Маттео вместо своего настоящего отца, но это не совсем потерянное время. В конце концов, он ее дядя.
Покрасневшие щеки Маттео теряют свою окраску.
— Мой брат не может приехать сюда.
— Почему? Где он? Я оплачу все, что ему понадобится, чтобы добраться сюда.
Маттео прижимает голову к груди.
Мой желудок опускается, и по коже пробегает холодок.
— Где твой брат, Маттео? — я говорю резче, чем собирался.
Маттео сидит молча, уставившись на свои руки.
Мое терпение иссякает, когда Маттео продолжает молчать.
— Мне нужно, чтобы ты сказал, как я могу связаться с Домиником. Мне все равно, плохой он человек или проблемный, мне просто нужно встретиться с ним один раз, чтобы прояснить ситуацию. Остальное я улажу.
 
Он смотрит на меня, боль отпечатывается на его лице глубокими морщинами.
— Ты не можешь связаться с моим братом, потому что он мертв.
  
Глава 40
 
Сантьяго
Я давлюсь глотком воздуха.
Мертв?
Мертв?!
Как, блять, я могу это исправить, если единственный мужчина, который мне нужен умер? Я вытираю потные ладони о штаны.
Что, черт возьми, делать Хлое, если ее отца даже нет в живых?
Я останавливаюсь на одном вопросе, несмотря на поток, наводняющий мою голову.
— Что случилось?
Маттео кладет рамку на журнальный столик лицевой стороной вниз.
— У моего брата были проблемы.
— Какого рода проблемы?
— Такие, которые заканчиваются ранней смертью
Не могу сказать, что я сильно удивлен. Судя по общению с мамой Хлои и по рассказам, похоже, что у нее был определенный типаж.
— Я сожалею о твоей потере.
Он опускает голову.
— Я тоже. Боль становится легче, но потом случается что-то вроде этого, и все возвращается снова.
— Я не могу представить, каково это — иметь брата или сестру, которые страдали и в итоге умерли. От одной мысли о потере сестры мне становится плохо, — я люблю Майю всем сердцем. Если бы она столкнулась с теми же проблемами, что и папа Хлои, часть меня страдала бы вместе с ней.
— Чего я только ни делал, чтобы помочь ему. Здесь нечем гордиться, у меня не было выбора. Он был моим братом.
— Я чувствую, что он был тебе очень дорог.
— В конце концов, этого оказалось недостаточно. Я подвел его. А теперь его нет с нами, и Хлоя… Боже, что мне делать? — он проводит обеими руками по своим темным волосам.
— Ты должен сказать ей правду, — я маскирую дрожь в своем голосе. От одной мысли об этом меня тошнит.
Как бы я ни ненавидел то, что случилось с отцом Хлои, избегание этой темы не вернет его. Хлоя заслуживает того, чтобы узнать, что с ним случилось, прежде чем вкладывать больше своих чувств и переживаний в отношения с Маттео.
— Он все еще втягивает меня в неприятности, даже после стольких лет.
— Если ты не возражаешь, я могу спросить, что с ним случилось?
— Наркотики, алкоголь, юридические проблемы. Как ни крути, он завяз во всем этом по уши. Он был не в себе до самой смерти, но я любил его, несмотря ни на что. Летом перед смертью он подсел на что-то посерьезнее, и его тело не выдержало. Он умер от остановки сердца, посреди кишащей крысами квартиры в Нью-Йорке. Его нашли только через два дня после смерти. Моя мать была абсолютно раздавлена. А я… — он прочистил горло, смахивая с щеки единственную слезу.
Черт. Какой ужасный конец.
— Я сожалею о твоей потере. Искренне сожалею.
— Потерять брата тяжело. Но потерять близнеца — это как отрезать руку.
Я содрогаюсь.
Он ругается по-итальянски.
— Прости, это был плохой выбор слов. Просто, когда я потерял своего близнеца, я как будто потерял часть себя, которую уже не вернуть. Даже несмотря на все его проблемы, мы были близки. Я имею в виду, мы были зеркальными копиями друг друга, и нам это нравилось, — небольшая улыбка расползается по губам Маттео. — Из-за этого мы попадали во всевозможные переделки, когда росли. Но я был верным до самого конца и слишком часто выручал его по жизни. Возможно, я сам был частично виноват, всегда спасая его. Мне потребовалось десятилетие, чтобы избавиться от чувства вины за его смерть. Я был поглощен мыслью, что, если бы я помог ему раньше, он мог быть сейчас жив. Может быть, он все-таки смог бы поговорить с тобой. Может быть, он мог бы встретиться со своей дочерью, — его глаза опускаются на колени. Одна слезинка скатилась по его лицу и упала на сжатые руки.