Навечно в грёзах (СИ)

После заседания, как и планировалось, посетил военный корпус. Я должен был лично проверить боевой настрой моих воинов и их преданность мне. И в очередной раз оказался разочарован. Мои «бравые» воины оказались также перепуганы, как и советники. Очевидно, — смена власти их изрядно обеспокоила, однако по их поведению сложно было понять, кого именно они поддержат в случае борьбы за трон. Нужно срочно найти рычаги давления, иначе в моём войске может вспыхнуть бунт. В таком случае из защиты у меня останется только личная охрана, а этого нельзя допустить.
Вернувшись во дворец, я по давней моей традиции принялся развлекаться. Сегодня решил обойтись без оркестра и танцовщиц. К сожалению, даже самым соблазнительным эльфийкам не удалось снять моего напряжения. Меня раздражало всё, абсолютно всё! И я отлично знал истинную причину своего раздражения.
Психанув окончательно, велел всей прислуге убираться с моих глаз. На протяжении всего дня, с момента нашего разговора, эта малолетняя сука не выходила у меня из головы. Словно въелась мне в мозг ядовитыми щупальцами и не собирается его отпускать. Как же сложно ненавидеть ту, у которой небесно-голубые очи наполнены преданностью и любовью к брату.
Весь день я отчаянно убеждал себя в том, что поступил правильно. Да, отправил Амайю на верную смерть, но я должен был так поступить! Власть не приемлет тени. Или я, — или она. Другого не дано. Я прекрасно понимаю, что весь этот фарс со свадьбой — лишь отсрочка неизбежного. Рано или поздно правда всплывёт наружу, и вот тогда у меня уже не будет ни единого шанса занять трон.
Всё! Достаточно угрызений совести. Что сделано, то сделано!
Попытавшись уйти от бесполезного самокопания, впал в состояние грёз. Моё сознание невольно вернулось в день далёкого прошлого, в одно из самых ранних моих воспоминаний, где мне было всего десять лет от роду. В тот роковой день я в очередной раз подслушивал разговор своих родителей. Я всегда был довольно любознательным эльфёнком, хотя все остальные принимали это за избалованность. Подставил ухо в щёлку от слегка приоткрытой массивной двери тронного зала и замер, слушая, как мать и отец снова на повышенных тонах выясняют отношения.
— Так разведись со мной, Малфаст! Наш брак изначально был договорным, фальшивым. Картонной ширмой для ваших с отцом политических дел. Моя семья, как и весь клан, поддержали тебя в тяжёлые времена, но угроза давно миновала. Чего ради ты терпишь?
— Ты и без меня прекрасно осведомлена, что в мире эльфов разводы — редкость. К тому же, ты не выполнила второе условие нашего «фальшивого» брака, ты не родила мне наследника.
Отец говорил тихим, бесстрастным и совершенно незаинтересованным в разговоре голосом. Мама же, напротив, начинала вскипать.
— У тебя есть наследник! Бурхат! Он твой сын! И если ты считаешь иначе, я развожусь и забираю его с собой!
После этих маминых слов отец нарочито наигранно расхохотался. Громко, с издёвкой, и как никогда, мерзко.
— Куда, Айлин? Куда ты пойдёшь? Разведясь со мной, тебе больше не будет места в Арнорде. И не тебе принимать решение о разводе. Пока не родишь мне наследника, я тебя никуда не отпущу. Да и когда родишь, не факт, что соглашусь. Ты моя! Поняла?
Она всё поняла. Причём давно. Наверное, ещё тогда, когда меня не было на этом свете. Поняла, что совершила неисправимую ошибку, согласившись на брак без любви. Добровольно обрекла себя на столетия рядом с чужим ей эльфом. Нет, не плохим. Просто чужим. Тогда, будучи ребёнком, я ещё не в полной мере осознавал суть подслушанного. Тогда я лишь неоднократно наблюдал, как тон матери из гневного плавно перетекал в затравленно-подавленный, и она тихо парировала отцу:
— Твоя, Малфаст, как и сотни эльфиек, проходящих через твою постель! Отчаялся завести наследников со мной?
— Не ты ли мне только что заявляла, что наш брак фиктивный, политический? Я люблю Бурхата, но он не может стать наследником.
— Может! Не по этой ли причине мы его усыновили, спустя сотни лет безуспешных попыток завести своего ребёнка? Пока никто не знает, что он не наш, может!
 
— Но ведь я это знаю! Этого достаточно, Айлин.
Я сбежал в лес сразу же после подслушанного мной разговора. Долго бродил по тёмной лесной чаще, пока окончательно не сбился с пути. Не помню, как забрался на самую верхушку высокого дуба. Помню лишь то, что просидел там всю ночь, обняв обеими руками самую толстую ветку и хаотично пытаясь разобраться в том, что же услышал.
Как же больно проживать тысячу раз один и тот же день. Больное подсознание любит показывать мне именно это воспоминание. Сквозь грёзы чувствую, как моё сердце замедляет своё биение. Такое ощущение, будто ствол того самого дуба прямо сейчас лежит у меня на груди и не даёт вздохнуть.
За этим воспоминанием пришло другое, но не менее болезненное. Однако это воспоминание я готов пересматривать вечно. Я невольно окунулся в день убийства приёмного отца и вспомнил наш последний разговор.
— Бурхат, ты снова меня разочаровал. Помимо того, что ты совершенно не интересуешься государственными делами, при этом мечтая о троне, ты позоришь всю нашу семью. Моя охрана в очередной раз обнаружила тебя в борделе. И ладно бы в приватной комнате. Так нет же! Ты решил устроить оргии прямо в холле столь известного заведения. Оргии с участием женщин, которых беспощадно пытали перед сношением! И кто, Бурхат? Кто, твою мать, издевался над ними? Члены моего совета! Государственные советники, Бурхат!
Опять он начинает свои проповеди… Отцу надо не Королём быть, а священником.
— Отец, я всего лишь оказал тебе услугу. Показал тебе, кто из твоих «верных» советников не столь порядочен, как тебе думалось. В свою защиту могу сказать, что я их не принуждал. Они сами с удовольствием согласились участвовать в развлечениях.
— Бурхат! А ты? А ты не участвовал? Мне много раз докладывали о твоих изощрённых «развлечениях». И я бы мог поверить в то, что на тебя клевещут, если бы вчера не проверил всё лично. Когда увидел, что ты сделал с той эльфийкой, захотел выдрать свои глаза собственными руками и умереть. И умер бы, если бы не Амайя…
На лбу отца вздыбились вены. Скулы затрепетали от гнева. Глазные яблоки покраснели, и складывалось ощущение, что они выкатятся, не дождавшись, пока он их выдерет своими руками.
— О да, наша святая Амайя… только ради неё и живёшь после смерти матери. Смерти или убийства? А, папа?
— Бурхат! Молчи! Ещё слово, и…
— И что, папа? Отречёшься от меня? Посадишь на трон свою КРОВНУЮ дочь, которая неделями не выходит из грёз?
— Раз уж спросил, так слушай. Да, после моего ухода в мир иной на трон сядет именно Амайя. И не из-за того, что родная, а из-за того, что заслуживает больше, чем ты. Твоя мать перед смертью преподнесла мне самый дорогой подарок — её — принцессу, достойную королевской короны. И чтобы у тебя больше не возникало сомнений, на завтрашнем заседании совета я расскажу, что ты мне не родной и не имеешь права на трон. И тогда ты уже ничего не изменишь. Нужно было думать раньше о своём поведении, сын. Сейчас уже поздно. Решение принято.
В тот день, услышав от отца свой приговор, я вынес ему собственный — отец не должен дожить до завтрашнего рассвета.
Я убил его ночью. Полный решимости наказать обидчика моей мамочки и меня, ночью я прокрался в покои отца. Но нет, я не хотел убивать его во сне, я хотел смотреть отцу в глаза, когда буду вонзать кинжал в его чёрствое сердце. Сердце, которое так и не сумело меня полюбить. И я смотрел. Но лучше бы этого не делал. Так как не увидел там страха или разочарования от предательства сына, в его глазах была жалость. Жалость, блять, ко мне! В последнюю минуту своей жизни Малфаст Мелиан не сожалел о непрожитых годах, а испытывал жалость к своему убийце.
 
Позже я много раз вспоминал этот взгляд как в грёзах, так и во снах. Однако мне так и не удалось разгадать причину его жалости ко мне. Пусть горит в аду проклятый старик! За все страдания моей мамочки! За несправедливость ко мне! За безоговорочную любовь к Амайе, несмотря на все её проступки!