Дышать счастьем (СИ)

— Ты звезда, — восхищенно протягиваю я.
— А что такое, по-твоему, звезда? — два голубых глаза-озерца с хитрецой уставились на меня.
— Это люди, которые затягивают нас в экран. Мы смотрим на них, любуемся, хотим быть на них похожими. Или даже видим в них тех, кем сами хотели бы быть.
Генри ухмыльнулся.
— Многие деятели кино презирают свою работу, великолепно понимая, что играют всякую дрянь. Проклинают свою работу сценаристы, режиссеры, актеры и даже техники, и только большие боссы Голливуда всегда пребывают в отличном настроении. Им важно не искусство, им важна огромная касса после того, как фильм прокатится по миру. Кинематография — это бизнес, в котором крутятся огромные деньги. Выстреливает гораздо меньше фильмов, чем снимается. Но мне не на что жаловаться. На данном этапе я сам выбираю, в каких картинах мне сниматься, и, как правило, все они успешные.
— Твоя роль вытянет любой сюжет, — замечаю я.
— Многие так считают… Но они слишком приукрашают меня, идеализируют. Потом вдруг появляются фото в интернете, где я запечатлен под градусом. И начинается обсуждение и осуждение: «Гаррисон много пьет». Все мое окружение так же попадает под прицел фотокамеры. Все девушки, с которыми я когда-либо общался, неизменно подвергались публичной порке. Обсуждается все: ее внешность, недостатки, манера поведения и стиль одежды, происхождение. Это сложно. Некоторые наши отношения заканчивались именно из-за этого — девушка не выдерживала пристального к себе внимания и обрывала связь. Я, как могу, держу в тайне личную жизнь, но иногда журналисты прибивают в ней брешь. Так и живем, мисс Хелен.
— Ты влюблялся ранее в актрис? — спрашиваю, мысленно обругав себя за бесцеремонные бестактные вопросы.
— Нет, никогда. Даже в юности не развешивал постеры со знаменитостями, — спокойно отвечает он, — они, как бы это сказать — ненастоящие. Практически все делали пластические операции на лице или теле. Очень многие известные экранные мисс предлагали мне отношения для взаимного пиара. В начале карьеры у меня была парочка таких романов на публику. Мы подписывали контракт и появлялись вместе на людях, иногда был секс. Ничего хорошего, скажу я тебе, в этом нет. А вообще, мне кажется, что любви между мужчиной и женщиной не существует, и это все выдумки писателей романистов.
— Очень даже существует, — возражаю я, — просто тебе тяжело найти своего человека. Ты берешь то, что находится рядом с тобой. Разве не так? Они тебе улыбаются, ты принимаешь от них сигнал и действуешь. Тебе ранее приходилось завоевывать женщин?
— В юности. Когда я был неизвестный, безденежный симпатяга. Но ты права, Хелен, я не подхожу к женщинам и никогда не знакомлюсь с ними по своей инициативе. Они сами ищут со мной встреч. Как же мне это все надоело! Я хочу настоящую женщину, пусть не идеальную, хочу создать большую семью, такую же, как создали мои родители. А ты, Хелен, хотела бы огромную дружную семью?
— Когда ты возвращаешься к своей родне в Великобританию? — спрашиваю, избегая ответа на щекотливый вопрос. Вряд ли мне позволит здоровье родить более одного ребенка, но не буду же я об этом рассказывать Генри.
— Послезавтра. Может, все-таки полетишь со мной?
— Нет, даже не будем это обсуждать.
— Как скажешь. Иди ко мне…
Он зарывается лицом в мои волосы и крепко сжимает мою талию.
— А как же договор? — напоминаю и слегка отстраняюсь от него.
— Черт с ним… Хочу тебя сейчас, Хелен. Ты такая сексуальная. Стоит лишь подумать о тебе на расстоянии, как мое тело охватывает возбуждение. И представь себе, что я чувствую, когда ты рядом? Хочу сжать тебя до хруста костей и не отпускать всю ночь. Позволишь?
— Позволю, Генри, — шепчу ему в губы.
Мистер Вселенная берет меня на руки и несет куда-то наверх. У него огромная двухуровневая квартира. Еще в коридоре мы принимаемся безудержно целоваться, ураганом врываемся в спальню, и чуть было не падаем на пол — нас переполняет похоть, страсть, желание.
Мы срываем одежду друг с друга, покрываем голые тела поцелуями и только тогда замечаем внимательно наблюдающего за всем происходящим безумием Роя. Генри закрывает дверь спальни прямо перед его носом.
 
— Прости, друг… — извиняется Генри, — но сегодня ночью постель занята.
— Он обиделся.
— Ничего. Он меня понимает, — страстно шепчет мистер Гаррисон и задирает мое платье.
— Кажется, мы перебрали со спиртным, — смотрю вверх и наблюдаю, как кружится над головой потолок, — у меня голова идет кругом.
— У меня тоже, но вовсе не от алкоголя.
— Не надо было нам пьянствовать, мы могли бы общаться и на трезвую голову, — укоряю его, наблюдая, как он бережно вешает снятое с меня платье на стул.
— Все, — говорит он властно, — ни слова больше, Красная туфелька.
Голос какой-то незнакомый, словно надтреснутый, будто не у меня одной проблемы с дыханием. Эти слова заставили струну, в которую я превратилась, завибрировать, задрожать. Делаю жадный вдох, и с этим вдохом ноздри заполняет его невероятный запах: хорошей парфюмерии, немного мужского пота и чего-то еще, присущего только ему одному.
Он очень нежный и требовательный любовник. И только с ним я поняла, что значит отдаваться по-настоящему…
Утро было невеселым. Бодрый мистер Гаррисон варил кофе, а я боролась с тошнотой и головной болью. Я забыла, что мне нельзя много пить и теперь мучилась острым похмельем. Посмотрев на Генри, который в одних трусах хозяйничал на кухне, я покраснела, потому что вспомнила, чем мы занимались ночью.
Я — типичный пример декаданса, определенно качусь по наклонной. Это Америка так развращает. Ну и мистер Гаррисон тоже хорош со своими экспериментами. Я повторно покраснела, припомнив еще некоторые пикантные детали. Мне становится жарко в халате, который выделил мне звездный Генри.
— Мисс Хелен, тебе нехорошо? — спрашивает мужчина, ставя передо мной чашку кофе, омлет и стакан клубничного смузи.
Я повела носом — пахнет так вкусно, даже тошнота отступила. Сбрасываю с себя халат и остаюсь в одних трусиках и красных туфлях, к которым один известный мужчина воспылал необъяснимой любовью.
— Мне лучше не бывает, мистер Гаррисон.
Из-за его пристального взгляда смущаюсь, съеживаюсь и утыкаюсь носом в чашку. Но теперь, как говорится, поздно пить Боржоми — буду завтракать стоя в неглиже.
Генри заулыбался, отобрал у меня чашку и прижал к столу. И прямо на этом самом столе мы повторили кое-что из того, что уже проходили ночью…
Спустя час я засобиралась домой. От квартиры Генри Гаррисона до «моей студии» было рукой подать, по местным меркам, конечно же. Он вызвался меня провожать, что было само по себе явлением удивительным, если близко знать британцев.
Мы отправились пешком, игнорируя машину, стоящую в гараже, и прихватили с собой Роя. Идем по улице, как едва знакомые люди, и перебрасываемся редкими фразами. Мне кажется, что я смотрюсь нелепо, шастая ранним утром по американским улочкам в платье и красных вечерних туфлях.
Откуда ни возьмись, появился бойкий парнишка и спросил у меня:
— Вы новая девушка мистера Гаррисона?
— Я няня его собаки, — не задумываясь, отвечаю я.
Генри едва сдерживает смех, а мальчишка недоуменно смотрит нам в след. Но, кажется, он успел все-таки сделать пару снимков. Представляю свое лицо на фото: с отсутствием косметики и с отпечатками бурной ночи, и заблаговременно ужасаюсь.
Я переживаю за Нику, как она там одна? Наверное, испытала стресс. Гаррисон ждет меня внизу, мы договорились выгулять собак вместе. Я поднимаюсь к себе и отпираю замок. Ника бросается ко мне с такой радостью, будто я пришла освобождать ее из сорокалетнего тюремного заключения.
Быстро переодеваюсь в безуспешных попытках отбиться от прыгающей Ники, надеваю на нее поводок и вывожу на улицу. Вчетвером идем на собачью площадку, а за нами опять плетется тот парень.
— Меня напрягает этот охотник за сенсациями, — жалуюсь я.
— Не обращай внимания, — как всегда апатично отвечает Генри.